Лабиринт мертвеца - Евгений Всеволодович Рудашевский

вдруг подумала, что Смирнов нарочно отправил Ружа на списание и заставил меня ползти за ним по лифтовой шахте, ведь на Руже был разборчивый экслибрис. А что? Полноценный квест и ощутимая награда, позволившая нам чуточку продвинуться в расследовании. Значит, Смирнов работал в библиотеке. Но тогда Лена узнала бы его по имени… Или старик Смирнов – обманка? Он ничего и не слышал о квесте, а кто-то из библиотекарей перевыпустил его читательский билет, чтобы заказать его же книги, но ошибся с Хилтоном, которого в личной библиотеке Смирнова никогда не было, и сделал это с единственной целью – подкинуть мне подсказки. Я вышла на остальные книги благодаря «Крабику», а так ограничилась бы «Оцеолой» и не узнала бы о существовании «Золотой цепи», «Лорда Джима», «Рассказов» Честертона и, собственно, «Таинственного похищения». Уф!

Я открыла чатик, чтобы написать о своей теории. Запуталась и не сумела восстановить только что нащупанную логику. Поняла, что толку от моей теории в любом случае мало, и вернулась к блокноту. Указала, что книги Смирнова приключенческие, в них встречались вымышленные места вроде Зурбагана и Бату-Кринга и частенько всплывали сокровища. Главные герои шести произведений выросли мечтателями, но то же можно было сказать чуть ли не про все приключенческие книги…

Я внесла ещё несколько таких же банальных совпадений, перечитала получившийся список и без особого воодушевления прикрепила его к пробковой доске поверх старых записей и схем. На Бородинской могли лежать и другие книги из личной библиотеки Смирнова, однако «я таджик» отметил именно эти. Почему? Что в них было особенного? Я стала не спеша перелистывать свои экземпляры. Искала менее очевидные совпадения. Провозилась часа полтора и лишь обнаружила, что из книги в книгу появлялись персонажи с говорящей внешностью. В третьем часу ночи меня это жутко разозлило. Я ворчала на авторов и ворчала на саму себя, попусту ворчащую на авторов вместо того, чтобы лечь спать и завтра не опоздать в школу. Вся извелась и позвонила Насте. Настя ответила не сразу, а потом в телефоне зашуршало, и она заспанным голосом спросила:

– Да?

– Нет, ты послушай! – с ходу воскликнула я и тут же зачитала Насте отрывок из Ружа: – «Квадратная голова, выступающий подбородок, прижатые к черепу уши говорили о непреклонной воле и твёрдом характере, а тонкие, загибающиеся книзу губы, встречающиеся чаще всего у людей, которые не привыкли бросать слова на ветер, – о нелюбви к болтунам». Вот как так?! Откуда берутся эти персонажи с болтливыми частями тела?! То уши что-то говорят, то нос! Иногда отдельно о чём-нибудь говорит горбинка на носу!

– Чего? – Настя начала просыпаться. – Оль, что-то случилось?

– Случилось! Вот, послушай из Майн Рида. У него части тела не просто говорят! Нет! Они постоянно о чём-нибудь свидетельствуют, как… свидетели в суде! Слушай: «Нижняя часть лица, свидетельствующая о твёрдости характера». Вот как?! Или: «Его тонкие, крепко сжатые губы свидетельствовали о непреклонной решимости».

– Оль, – Настя окончательно проснулась, – ты меня разбудила, чтобы… пожаловаться на писателей?

– Но ведь это бред какой-то!

– Именно! Какой-то бред! Нет, постой. Ты серьёзно позвонила мне в – сколько сейчас? – три ночи… Три часа ночи!

– Ещё нет трёх.

– Чтобы рассказать про говорящие уши?

– Вот! Тебе это тоже кажется глупым?

Настя притихла. Кажется, лишилась дара речи. Её приподнятые брови наверняка говорили о глубочайшем изумлении, а оттопыренные уши свидетельствовали о желании слушать меня и дальше. Я не заставила Настю ждать.

– И это ладно. У Грина вообще кошмар! Столько странных описаний! «Величайшая приятность расползлась по его широкому, мускулистому лицу». Вот как?! И ладно с ней, с приятностью, которая куда-то там расползается, ты мне скажи, каково это – ходить с мускулистым лицом! Или: «Став несколько позади седой женщины, говорившей так быстро, что её огромный бюст колыхался как пара пробковых шаров, кинутых утопающему». Пошлятина какая-то! Подожди, тут ещё есть. Где же… Вот! «Я мог бы теперь без всякого смущения смотреть в её прихотливо-красивое лицо, имевшее выражение как у человека, которому быстро и тайно шепчут на ухо». Это что за выражение? И как она с этим выражением живёт?! Уже вижу парочку: парень с мускулистым лицом и девушка с таким лицом, будто ей всё время шепчут на ухо. Я бы…

Настя не дала мне закончить. Обрушила на меня поток ругани и, наверное, разбудила своих родителей. Я даже убавила звук смартфона. Неожиданно почувствовала, что теперь смогу уснуть. Когда Настя ненадолго умолкла, я сказала:

– Ладно, пойду спать.

– Серьёзно?!

Я сбросила разговор и тихонько рассмеялась. Кое-как спустилась по лестнице на нижний чердак, перешла в мансарду. Упала в кровать и задремала, однако меня тут же разбудил звонок. Я поднесла смартфон к уху:

– Слушай, Насть, давай завтра. Я хочу спать.

– Ты хочешь спать?! Правда?! Ну ты…

Я опять сбросила разговор и поудобнее устроилась на подушке. Минутой позже Настя перезвонила мне и на сей раз догадалась подключить к разговору Глеба с Гаммером.

– Что-нибудь случилось? – спросил Глеб.

Его голос прозвучал на удивление бодро, словно Глеб не ложился и был предельно собран.

– Чего там? – через зевоту буркнул Гаммер.

– О! – воскликнула Настя. – Оленька хочет поведать нам нечто важное! Нечто суперважное!

Я в третий раз сбросила разговор. Включила на смартфоне авиарежим. Вдохнула полной грудью и улыбнулась. Так с улыбкой и уснула. Утром, конечно же, опоздала на урок, потом две перемены выслушивала от Насти всё, что она обо мне думала, а после школы мы вчетвером, как и договаривались, пошли в библиотеку.

Мой план был прост. Библиотекари до сих пор от руки записывали поступление каждой новой книжки и от руки вычёркивали списанные экземпляры. Я рассчитывала отвлечь Людмилу Степановну и заглянуть в шкаф с инвентарными книгами – узнать, когда и как книги Смирнова попали в библиотеку. В первый день Людмилы Степановны в отделе комплектования не оказалось. Там сидели две другие женщины. При всём обаянии Глеба отвлечь их было бы трудно. На второй день Людмила Степановна оказалась на месте, однако с ней сидели и вчерашние женщины. То же – на третий и четвёртый дни. Я заходила в отдел, здоровалась с Людмилой Степановной и уходила, а Настя, Глеб и Гаммер молча наблюдали за мной от турникета. Эта сценка повторялась всю неделю, становилась подозрительной и какой-то неловкой. Наконец я застала Людмилу Степановну одну и кивнула остальным: «Действуем».

Мы вчетвером вошли в L-образное помещении. Людмила Степановна работала, но гостям обрадовалась. Она была невысокой живенькой старушкой и красила свои реденькие волосы в фиолетовый. Я её любила и за живость, и