Собрание сочинений. Том 2. Путешествие во внутреннюю Африку - Егор Петрович Ковалевский

уже девять месяцев не было дождей, еще в достаточном количестве, так что может стать на будущий год, если в нынешнем лете не будет дождей. Внизу утеса есть также вода, мутная и неприятная; это водопой для верблюдов.

Сфинкс, близ Мерауэ, рис. Тим, рез. Бернардский.

На четвертый день я едва мог держаться на лошади, но нельзя было остановиться, потому что на пути не было воды. Кое-как дотащились мы до колодца Мутуэн. Здесь, под сухим кустом акации, прикрытым всяким хламом, лежал я шесть дней, томимый зноем извне и снутри, мучимый жаждой и тоской, неизбежной спутницей желчной лихорадки. И ни одного облачка не принеслось над головой моей в течение шести дней. Солнце, едва вставало и уже осыпало меня лучами; всходило вверх, и термометр Реомюра показывал 43°, даже при заходе, пока совсем не скрывалось за горизонтом, оно жгло, как бы наслаждаясь моими муками. Кругом – песчаная пустыня, взвиваемая хамсимом, сильным, жгучим ветром. Нигде нет спасения от жару; под небом, открытым на бесконечном пространстве, под густой сыпью лучей, ослепительных для глаз, лежал я, сунув голову в чашу иглистого куста, тщетно ища тени.

Наконец, я услышал, что наши припасы истощаются, что вода в колодце вычерпана. Надо было что-нибудь предпринять. Я решился отправиться на носилках. Арабы-возчики вдвойне были рады такому предложению; во-первых, за деньги они готовы были торжественно принести к себе в деревню черта и сделать его шейхом; во-вторых, сами они были в плохом положении, потому что их запасы истощились прежде наших, и они пробивались кое-как около нас.

И понесли меня.

Три дня несли. К концу третьего, пустыня представляла вид самой отчаянной борьбы со смертью. Вдруг, на западе восстали, ярко освещенные заходящим солнцем, ряды каких-то громад: это были пирамиды!.. Ближе в живописной скале показался портик храма. Там колонна, другая, ряд сфинксов. Разгоряченное воображение уносилось далее, далее чем увлекал его взор. Боже мой, если тут находятся эти громады, живые признаки великолепия и образованности, то, конечно, они обставлены соответствующими принадлежностями, конечно, тут есть и дворцы, и театры, и наконец самые комфортабельные гостиницы, и все это прямо по выходе из пустыни! Утешительная надежда отдыха и довольства, которых я так давно не знал, носилась передо мной во всем великолепии. Вот блеснула полоса Нила и вскоре широко вырезалась между зелеными берегами в полутени заходящего солнца. Далее, чаща пальм! Все поддерживало, лелеяло ожидание. Меня несут дальше и дальше. Полунагой народ и несколько тарбуше-носцев толпилось около одной лачуги, сбитой из грязи…. Тут положили меня…. Что ж это, сон ли я видел? Бред ли лихорадки, или наваждение какое? Нет! Недалеко от меня действительно возвышались и пирамиды, и колонны, и храмы, но разрушение было на них, смерть кругом!.. Деревня, или как ее называют, город, Мерауэ жил своей скудной жизнью, а эти остатки просвещения и роскоши истлевали своей великолепной смертью. Словом, Мерауэ было само по себе, а пирамиды и храмы сами по себе.

Прежде, однако, чем оставим пустыню Метеме, обратим внимание на одно важное обстоятельство. Риттер, Гумбольдт и еще прежде их многие с удивлением замечали, что Нил, на всем своем огромном протяжении, не имеет ни одного притока, кроме реки Атбары, пример единственный на земном шаре. На так называемом полуострове Мероэ и в пустыне Метеме есть много хоров, которые наполняются во время периодических дождей и с шумом катят свои воды, но ни один из них не доходит до Нила, теряясь в сыпучих песках, – не один кроме хора Абудом, о котором до сих пор никто не упоминал. Во время периодических дождей он превращается в широкую реку, которая несет обильную дань вод Нилу; устье его несколько ниже Мерауэ. Я тем более имею право назвать Абудом рекой, что он, подобно Тумату и другим большим рекам внутренней Африки, в самое сухое время года течет под пластом песка, толщиной в пол-аршина и менее: в нем-то большей частью ископаны колодцы, о которых я упомянул. Может быть заметят, что Абудом не может назваться рекой, потому что на поверхности ложа нет круглый год воды; но если только это дает право на название реки, то тогда на географических картах надо уничтожить почти все реки внутренней Африки.

Мерауэ ничем не лучше других городков Судана, даже хуже их. Тут сели мы на дагабии, которые давно уже ожидали нас, и гонимые течением быстро прибывавшего Нила, сгорая нетерпением выбраться из Судана, на третий день приехали в новую Донголу, главный город Мудирии-Донголы.

Здесь был стан, орда последних мамелюков; около них и под покровительством их стал селиться народ и город получил название Орды, которое и нынче сохранилось между арабами. Новая Донгола – только официальное название. Город хорош по местоположению. Под него сильно подрываются белые муравьи, этот бич Судана, который, после различных каймакамов, эфенди, и других курбачей Египта, для него всего страшнее. Целые дома разрушены муравьями и стоят, как скелеты, среди города; около них никто не смеет селиться, боясь опасного соседства, обширные пустыри занимают большую часть города, что придает ему особенный характер. С другой стороны его подмывает Нил, и тут также полуразрушившиеся стены и висящие корнями вверх деревья; прибавьте к этому несколько садов, наполненных лимонными, гранатными, анонными деревьями и жасминами, и вы убедитесь, что новая Донгола отличается не только от старой, но и от многих других городов в Египте. Но будьте осторожны, не кладите ничего наземь: это тоже, что положить деньги перед глазами феллаха: феллах из-под глаз украдет, белый муравей из-под ног сгложет все, чтобы ни было: дерево, кожу, платье. Под сундуки, под мешки, под все подкладывают камни; когда и по ним муравьи проложат путь, тогда переменяют их; но для этого им нужно время, выстлать скользкий путь по камням рыхлой землей и песком, по которому уже пробираются к своей цели.

За день пути от Донголы и до самого знаменитого катаракта Уади-Гальфа, Нил усеян катарактами, через которые рейс никак не брался перевезти нас, потому что Нил еще не довольно прибыл, а ехать сухопутно, верхом, я не мог. Пошли переговоры, убеждения. Наконец, почтенный наместник мудира уладил так, чтобы нам ехать на дагабиях до последней возможности; у каждого же катаракта разгружать барку и спускать ее на веревках; на этот предмет 30 верблюдов следовали за нами и до 40 человек с веревками ожидали на каждом катаракте.

Мы пустились.

Тут Нил широк, – вдвое шире нашей Невы у Исакиевского моста, живописен и усеян островами. Арго,