Собрание сочинений. Том 2. Путешествие во внутреннюю Африку - Егор Петрович Ковалевский

отвратительный обычай; но из кочующих арабов весьма многие переняли его. Уже самое обрезание женщин отвратительно, но тут оно, по крайней мере, освящено религиозными верованиями, и то еще весьма немногие подвергаются ему; между тем, как описанный нами обычай основан на утонченном разврате, который предполагает глубокое нравственное падение и с большой высоты: вот, между многими, одно из доказательств, что барабра составляет остаток древнего египетского народа.

Поучителен здешний край для психолога и моралиста. Вы видите, как человечество ниспадало шаг за шагом физически и нравственно и наконец низошло до самой жалкой степени, на которой стоит племя гурне.

Кажется, еще никто не обратил внимания на это племя. Находясь в центре барабра, оно говорит особенным языком, имеет некоторые свои обычаи. Женщины здесь лучше мужчин, что составляет исключение во всем краю; вообще гурне тупы, малорослы, слабосильны, бедны; язык их многозвучен, как язык цыган, и женщины несколько напоминают наших цыганок.

Барбаринцы, чуждающиеся египтян и коптов, входят в кровные и дружеские связи с кочующими арабами, или арабами-бедуинами, как называют их многие, придавая какое-то поэтическое значение этому слову, в сущности немногим отличающемуся от названия искусного вора.

Вот странный и тоже довольно жестокий обычай, который перешел от них к неграм или, гораздо правдоподобней, от негров к ним, потому что у этих последних он имеет значение, у арабов же и барбаринцев никакого: они сами не знают почему следуют ему; я говорю о нарезах, которыми покрывают все тело и большую часть лица: это нечто вроде татуирования. Операция производится очень просто: ножом выделывают они друг другу разные узоры, или, просто, продольные раны, иногда выжигают железом, кровь льется из страдальца, но он ни словом, ни жестом не выражает боли; потом, эти раны обтирают жесткой веревкой из пальмовых листьев, для того, чтобы следы их оставались надолго; если же начнут изглаживаться, то вновь поновляют их. У негров пользуются завидным правом изрезывать свое тело в узоры только те, которые убили хоть одного неприятеля на войне, и это делается с торжественной церемонией. У них это отличие, награда храбрости; у арабов и барбаринцев, – простой обычай, фантазия, как выражаются здесь.

Трудно объяснить происхождение некоторых обычаев, особенно в народе, не имеющем письменности, пренебрегающем преданиями. Спрашиваю, откуда мог взяться следующий постыдный обычай, противоречащий правилам магометанской религии, чуждый арабскому народу и исключительно свойственный только одному племени, Гассание, кочующему дня за четыре от Кортума, вверх по Белому Нилу? Тут, каждая замужняя женщина пользуется правом свободы от выполнения супружеских обязанностей один, четвертый день в неделе, и муж, во всякое другое время ревнивый, как араб, смотрит в этот день равнодушно, как жена его публично торгует собой. Гасание – Капуа джелябов, купцов и купчиков, торгующих между неграми. Приехавшему сюда стоит только спросить, кто имеет свободные дни, и сами мужья приведут к ним своих жен. Этот обычай, вероятно, рожден корыстью, господствующей страстью арабов, которые придали ему силу обыкновения, желая чем-нибудь извинить его в глазах своих единоверцев.

Глава X. Охота за жирафами, страусами. Ипсамбул и Фивы

Медленно подвигался вперед наш караван, наполненный больными. Мы шли большей частью ночью; на день укрывались от зноя солнечных лучей, от палящего ветра и волн кочующих песков где-нибудь под защитой развалины или в бедной избе барбаринца, потому что, как мы уже заметили, округ эль-Гаджар совершенно пустынен. Конечно, это давало нам способ короче ознакомиться со страной, но признаюсь, после мучительного перехода, такой ценой я вовсе не желал бы купить этого знакомства. Часто прикочевывали к нам арабы, и тогда, несмотря на все предосторожности, у нас непременно что-нибудь пропадало.

Здешние арабы промышляют добычей страусов и жирафов. Жирафы живые недавно появились в Европе; взрослого жирафа трудно догнать: убить его еще можно, но поймать нельзя; обыкновенно жирафа отыскивают маленьким и взращивают дома. Мы видели ручного в Донголе: это бесспорно красивейшее из всех животных. Оно так грациозно помахивало своей маленькой, как у серны, головкой на лебединой шее, так умильно обводило всех блестящими глазами, что можно было заглядеться на него. Арабы знают цену жирафа; джелябы просили за этого 2.000 франков.

Охота на страусов очень утомительна. Напавши на след быстроногой птицы, ее преследуют на дромадерах слегка, не теряя только из виду и не изнуряя дромадера; догнать по утру или вечером его невозможно; но когда полдневный жар становится невыносимым, ускоряют шаги дромадера и, наконец, пускают его во всю прыть; верблюду жар нипочем! Но страус изнемогает, тем не менее он нелегко сдается и часто увертывается от ловкого удара копья, напрягая остаток сил своих; тогда употребляют другую хитрость: загоняют его в чащу кустарников, если он не слишком опытен и хитер; тут он путается между ветвями и легко достается в жертву преследователей.

Страус легко делается ручным. В Судане и в Донголе многие держат страусов при домах, на иных ездят, но надо быть слишком ловким, чтобы удержаться на узком пространстве между двумя крыльями, которые они обыкновенно расправляют во время бега, особенно если страус несется, что есть силы; ни одна лошадь тогда не в состоянии догнать его. – У моего хозяина в Донголе на бедном страусе возили воду.

Дорогой мне часто говорили об английском моряке, капитане Гортоне; он проезжал здесь около 1822, и, как видите, оставил по себе продолжительную память. Приняв твердое намерение проникнуть до источников Нила, он заранее, на пути к ним, приучал себя ко всем лишениям, к переменам климата, ходил, как все арабы, полунагой, был неутомим, как они, плавал как рыба, легко усваивал нравы и даже язык туземцев, и ко всему этому был смел, как истинный моряк! Но ничто не спасло его от губительного климата Сенаара: он умер от лихорадки!..

После глубоких изысканий Лепсиуса, проведшего три года на месте, после описаний Дровети, Бальзони, Сальта, Норова и, наконец, Шампольона младшего, у меня не достанет смелости описывать развалины памятников древнего Египта и по ним созидать царство фараонов или, по крайней мере, столпотворение гипотез: и без меня многие трудились над этим; но всякий, подобно мне, невольно остановится перед гигантами Ипсамбула, которые словно вышли из утеса, и остались тут, в ожидании вас.

Четыре колоссальные статуи, вышиною в 65 футов каждая и 25 футов между плечами, иссечены в утесе, как и самый храм и прислонены к нему в сидячем положении. – Они были занесены песками пустынь, и самый вход в храм оставался недоступным, несмотря на все усилия путешественников проникнуть туда; но Лепсиус открыл его. Внутренность храма, до сих пор герметически закупоренная, хорошо сохранилась;