Интерконтинентальный мост - Юрий Рытхэу

Мой отец за несколько месяцев, проведенных в Наукане, стал первым эскимосом нашего острова, овладевшим грамотой родной речи!..

Адам Майна глотнул остывший кофе.

Что-то я далеко в сторону ушел… Представилась эта молодая особа как Линн Чамберс, выпускница Колумбийского университета. Решила специализироваться по эскимосам и прослышала, что я с Иналика и собираюсь домой. Девушка была в самом расцвете, и что ей взбрело в голову заниматься жителями богом забытого островка — непонятно… Подсела она ко мне, выпила со мной и принялась расспрашивать об острове, об обычаях, о том, что ее ждет. Собиралась она, представьте себе, зазимовать у нас. Поглядел я на нее, и вдруг взяла меня злость: ну, говорю про себя, я тебе покажу настоящих эскимосов! Уверяю ее, что на остров скорее всего не пустят, потому что она женщина одинокая. Удивилась, огорчилась. А я ей твержу, что таков обычай: нет ходу у нас одиноким женщинам, потому что селение маленькое и каждая нормальная взрослая женщина должна быть при деле. Смотрит она на меня, смотрит и спрашивает горестным голосом, неужто нет никакого выхода, ибо рушится вся ее научная карьера, вся ее будущая жизнь… Ну, якобы я задумался, сделал такой вид, поглядел на потолок, закопченный табачным дымом — в те годы люди курили со страшной силой, а потом на нее, и говорю: мол, почему, есть выход — надо выйти замуж. И тут чувствую, клюнула она на приманку. Взгляд ее стал пристальный, изучающий. А должен тебе сказать, дорогой мой Петр-Амая, парень я в молодости был видный и девушкам нравился. И не только эскимосским. Весь мой расчет был построен на этом. Смотрит она на меня, смотрит, потом спрашивает, женат ли я. Отвечаю — пока нет. Про невесту поинтересовалась. Сказал, что никому никаких обещаний не давал. Гляжу, оживилась, и вдруг прямо предлагает, чтобы я женился на ней… Да… Делаю вид, что страшно удивлен странным и неожиданным предложением. А она, бедняга, спешит, путается, говорит, что можно все представить как фиктивный брак. А я глянул прямо ей в глаза и говорю, что у нашего народа обман — самый страшный грех. Это и вправду так было: обмануть считалось у нас последним делом. Ну, разумеется, между собой. А если провести белого человека, так за это даже иной мог и уважение заслужить… Что-то такое появилось в глазах девушки, посмотрела на меня, и будто горячая капля упала на мое сердце. И говорит, что может и вправду выйти за меня замуж. Скажу честно, Петр-Амая, растерялся я, и от растерянности хлопнул целый стакан неразбавленного виски, а потом и другой… Словом, на третий день после этого оказался я женатым на белой женщине по имени Линн Чамберс и вместе с ней отбыл на остров Малый Диомид в родное селение Иналик. Встретили меня более с любопытством, нежели с поздравлениями, а отец прямо заявил, что потом я крепко пожалею о содеянном… Но внешне все хорошо относились к Линн, а она, молодец, как-то сразу вжилась и повела себя как настоящая эскимосская женщина. Я больше всего опасался, что она начнет воротить нос от грязи наших хижин, запаха прогорклой ворвани, обычаев наших, — этого не случилось, и намека даже не было на это. Линн исполняла всю работу, какая полагалась эскимоске, научилась шить одежду, своими мелкими белыми зубами формовала подошвы для торбазов, разделывала нерпу, собирала зелень и корешки. А по вечерам без конца писала и писала, ходила по домам с магнитофоном, записывала сказки и легенды. Через год у нас родилась дочь, названная двойным именем Атук-Мери, как ты — Петр-Амая…

Адам Майна совсем забыл про кофе, да и Петр-Амая не прикасался к чашке, захваченный рассказом старика.

— Я благодарил бога за то, что он послал мне такое счастье. Да и мои земляки уже привыкли к Линн, считали ее совсем своей, ибо в эскимосской одежде она ничем — ни речью, ни поведением — не отличалась от коренных иналикцев, если не считать внешности. Казалось, нашему счастью никогда не будет конца. И наша Атук-Мери росла, как растут наши дети. А на третью весну, ранним утром Линн разбудила меня на восходе солнца и твердым, решительным голосом объявила, что считает экспедицию законченной… Понимаете, Петр-Амая, так и сказала — экспедицию… И возвращается в свой университет… Оформление развода, расходы, связанные с этим, берет на себя. Сначала показалось мне, что это предутренний дурной сон. Но было слишком больно и жестоко, чтобы такое могло присниться. У меня даже не было слов уговаривать ее остаться — я слишком хорошо ее знал. Единственное, на что я решился: попросил оставить Атук-Мери. Но Линн была непреклонна. Мне было стыдно перед земляками, и я унизился и сделал вид, что жена уезжает ненадолго… Она улыбнулась и поцеловала меня, прощаясь вон там, у берега. Это был ее последний поцелуй. В душе моей все же теплилась слабая надежда, что Линн вернется с Атук-Мери. Но год шел за годом, а от нее не было даже письма. А потом вышла книга «Эскимосы Берингова пролива». Большая, красивая, обстоятельная книга, какой еще не было за всю историю изучения белыми нашего народа…

— Подождите, — заволновался Петр-Амая. — Я знаю эту книгу. Она даже есть в моей библиотеке!

— Она есть и у меня, — грустно сказал Адам Майна.

— Но автор, по-моему, мужчина…

— Она подписалась вымышленным именем — Ленни Адамс, — пояснил Адам Майна. — Не знаю, по каким соображениям она это сделала.

Старик замолк и отошел подогреть остывший кофе.

Он вернулся с горячим кофейником, наполнил свою и чашку гостя, уселся в кресло и стал смотреть в широкое окно на погружающийся в сумерки остров Ратманова.

Петр-Амая ждал продолжения рассказа, но Адам Майна молчал.

— И вы ее так больше и не видели?

— Она написала в своей книге, что мы — народ гордый, — глухо отозвался Адам Майна. — Я и не делал попыток увидеться ни с ней, ни со своей дочерью, хотя страшно тосковал. Линн Чамберс, известная в науке под именем Ленни Адамс, умерла четверть века назад, оставив после себя множество трудов о малых народах Арктики. Я слышал, что она работала и в Советском Союзе, изучала юкагиров. Но, по-моему, она так больше и не выходила замуж. Да и я не женился…

— А дочь? — с нетерпением спросил Петр-Амая.

— Атук-Мери покинула этот мир три года назад, не зная ничего обо мне, — тихо произнес Адам Майна и добавил. — Так, во всяком случае, мне кажется…

Пораженный рассказом старика, Петр-Амая так и не притрагивался к кофе, изредка вглядываясь с удивлением в лицо своего собеседника.

Какая-то мысль билась у него в голове, не давая возможности сосредоточиться, пока не прояснилась: Адам Майна рассказал обо всем этом, как бы предостерегая их — Петра-Амаю и Френсис.