Выцветание красного. Бывший враг времен холодной войны в русском и американском кино 1990-2005 годов - Елена Гощило

настойчивых уверений одного из офицеров Козловой, считающего, что МВД должно быть «готово проводить допросы [захваченного члена мафии] с максимальной эффективностью». В контрасте между кивком Козловой и репликой Престона «Вряд ли я хотел бы знать, что вы имеете в виду» содержится лицемерный намек на то, что американские силы никогда не опускаются до грубых методов по отношению к своим врагам или заключенным[237]. В конце концов, когда в Америке международная команда обнаруживает утечку информации, российский посол выражает только недовольство из-за того, что нарушен его дипломатический иммунитет, а виновником, естественно, становится российский полковник Болитонов, немедленно отправленный обратно в Москву, где ему грозит некое «наказание», которое он хорошо себе представляет.

И все же может показаться, что образ майора Козловой, на протяжении большей части фильма позитивный, несмотря на ее связи с КГБ в прошлом, – в значительной степени уравновешивает всю эту трепку, которую фильм задает России. Несомненно сильная, смелая и способная женщина, она проводит беседы и инструктажи энергично и с умом, бросая вызовы как русским (Газзи Мураду или российскому послу), так и западным персонажам (Малкуину, директору ФБР Брауну), командует мужчинами (агентами ФБР) и – что необычно – успешно спасает жизни двух мужчин: Престона в Москве и Малкуина в Чикаго на стоянке яхт. В контексте женских прав ей даже удается сделать то, что фильм «Миротворец» сохранил для своего главного героя, а именно – пофилософствовать на тему американских «хороших парней». Зрителю это передается «из вторых рук», когда Престон рассказывает Малкуину ее историю: «Насколько мне известно, майор Козлова заканчивает споры о женщинах в бою». Престон также хвалит ее за убийство Терека, хотя ей было известно, что «она тем самым вынесла себе смертный приговор. Когда мы предложили укрыть ее где-нибудь до тех пор, пока все это не закончится, знаете, что она сказала? <…> “Хорошие парни не прячутся”!»

Возможно, скрытая покровительственность этого мужского одобрения (а также ответа Малкуина: «Лютая женщина!») становится более очевидной после того, как Престон добавляет короткую реплику с вопиющей националистической пропагандой: «В этой стране, под этой системой – просто поразительно!» Как и малкуиновское «даже в России», эта реплика подразумевает, что родина Козловой является худшим из всех возможных миров – в данном случае для женщин, полностью лишенных прав. Но на самом деле, как показано в монтажном прологе, где женщины также принимают участие в красных парадах, переход России к коммунизму не только затрагивал женские права, но и способствовал активизации женщин в гораздо большей степени, чем ее одобряло американское правительство в том же десятилетии. К 1917 году Ленин назначил феминистку-большевичку А. М. Коллонтай на должность комиссара общественного благосостояния; в 1918 году новый закон легитимизировал разводы, а другой установил бесплатную госпитализацию в случаях материнства; в 1920 году Россия стала первой европейской страной, легализовавшей аборт. Сам Ленин считал важным освободить русскую женщину от ее положения «домашнего раба, растрачивающего себя на варварски непродуктивную, ничтожную, нервную и губительную тяжелую работу»[238]. Конечно, как и другие идеалы коммунизма, права женщин быстро утратили актуальность в 1930-х годах при Сталине, когда пренебрежение к женщине снова вернулось – теперь прикрытое идеей псевдоравенства и общими нечеловеческими условиями жизни. Русские женщины, к 1940-м годам составлявшие половину рабочей силы страны, теперь продолжали свою домашнюю рутину уже наряду с общей для всех рабочей повинностью; как до, так и после эпохи гласности они не занимали высоких постов в Коммунистической партии и продолжали увязать в женоненавистнической культуре. Однако это была всего лишь частная, коммунистическая версия общего для всего мира жестокого обращения с женщинами как с гражданами второго сорта. Так, в Соединенных Штатах, приняв участие в трудовой экономике Второй мировой войны, женщины снова превратились в домохозяек, когда солдаты вернулись с фронта. Хотя американское женское правозащитное движение, возникшее в 1960-е годы, не исчезнувшее впоследствии и приведшее к глубоким и продолжительным гендерным реформам, намного превзошло российский социалистический феминизм 1920-х годов, намек Шакала на погруженную во мрак, монолитно сексистскую Россию, безусловно, является примером американской пропаганды, особенно оскорбительной, если учесть связанное с гендером принижение фигуры Козловой в самом фильме.

Если «Миротворец» вызвал скептицизм некоторых критиков из-за того, что роль ученого-ядерщика сыграла Николь Кидман, то в «Шакале» выбор на роль майора Козловой подчеркнуто негламурной Дайан Веноры оказался близок к тем стереотипам, которые связывают идеи женской свободы с непривлекательными, мужеподобными женщинами. Согласно устоявшимся голливудским гендерным конвенциям, грубая стрижка Козловой, ее неухоженные брови, явное отсутствие макияжа, однообразная униформа, суровые манеры и сам язык тела (включающий интенсивное курение папирос) являются частями общего замысла наделить ее характерными чертами буча – такого же, каким была ее предшественница, русская буч Роза Клебб (Лотте Ленья) в фильме «Из России с любовью» 1963 года. Более того, шрам на лице Козловой, свидетельствующий о ее профессиональном опыте, в рамках голливудского кодекса уменьшает ее женственность обратно пропорционально тому, как шрамы на теле Малкуина повышают его мужество.

Момент нежности между Малкуином и Козловой перед ее смертью

Так, разговаривая с майором после встречи с Изабеллой, Малкуин спрашивает, есть ли у нее муж и дети, на что она сначала отвечает: «У меня не было на это времени», а затем признается: «По правде, все это никогда меня не беспокоило. Это [указывая на шрам] – не то качество, которое мужчина ищет в женщине». Примечательно, что сценарий заставил Малкуина неловко промолчать. И хотя многие критики оказались более рассудительными, чем экранные мужчины, посчитав Козлову Веноры лучшим, что есть в фильме[239], последовательно маскулиноцентричная визуальная кодировка Голливуда, очевидно, подразумевала, что этот женский персонаж – лишь «вторая скрипка» на фоне более традиционно привлекательной Изабеллы (которая тоже является «крутой брюнеткой», однако выглядит гораздо более женственно из-за своих волнистых волос, сережек, одежды, общей мягкости в эмоциональные моменты и т. д.). В довесок к тому, что замужняя Изабелла до конца остается романтическим интересом Малкуина, в фильме также есть намеки на возможность безответной нежности Козловой по отношению к Малкуину Наиболее ярко она выражена в тот момент, когда Козлова, умирая, поглаживает его щеку – в то время как сам Малкуин выражает лишь горе по поводу ее смерти.

Подобно тому как сочетание гендерных и антисоветских конвенций приводит к ослаблению впечатляющего образа Козловой, ее редукция до женщины, нуждающейся в мужской защите и преисполненной чувства мести, пересекает национальные границы и ставит ее на один уровень с баскской террористкой Изабеллой и американской первой леди[240] как объектами мачистского состязания между Шакалом