Детектив Замка Хэльдиборн (Сказки про домовых) - Игорь Всеволодович Гиркин

пересказывал повесть Великора Саморадского, а его взгляд впивался то в одного, то в другого слушателя, стараясь выявить негодяя…

— «Итак, Вы все слышали, что беднягу-лесничего Вольрика (я теперь доподлинно знаю, что это был он) заставил взять сокровища и вывел из Дома кто-то из нас!» — подвел итог мессир Кубош: «И этот «кто-то» либо очень-очень искусный волшебник, либо обитатель Дома — иначе ему никак бы не удалось «отвести глаза» буквально всем живым существам и предметам… Хочу отдельно подчеркнуть — именно такое подлое преступление и привело ко всем несчастьям, обрушившимся на наш Замок! И еще приведет! Как я ни стараюсь — до сих пор не получается выгнать жуткую Ссору, ставшую причиной завтрашней дуэли между двумя храбрыми рыцарями — ротмистром Разнодраком и графом Эксклюзивусом. Если дело все же дойдет до схватки, то трагический исход предотвратить почти невозможно — тут замешаны Хранители Чести и Демоны Войны — с ними нам, домовым, не справиться… Пусть тот, кто совершил проступок, хорошенько подумает — готов ли он и дальше скрываться, надеясь сохранить в тайне свою измену и каждый день наблюдая все более и более тяжкие ее последствия?» — Кубош сделал паузу…

— «Нет!» — в гробовой тишине послышался тихий, но твердый ответ: «Нет! Больше не могу скрывать правду! Изменник и похититель — это я! Я — виновник всех бед и несчастий! Судите меня!» — низко опустив голову, один из домовых решительно шагнул вперед.

— «Топ-Тош!?! Ты!?! Не могу поверить…» — Кубош ошеломленно опустился в свое кресло-трон… Потом снова вскочил, весь побелев от гнева и, замахнувшись над головой тростью, шагнул к несчастному Смотрителю Детской…

— «Милый, постой!» — Флорентика вдруг очутилась прямо между домохранителем и его провинившимся помощником: «Гнев — плохой советчик! Давай, сначала выслушаем рассказ Топ-Тоша, а уже потом будем его судить и наказывать!»

— «Да, ты права! Как всегда, права!» — буркнул Мессир и вернулся в кресло. Одно движение тростью — и Топ-Тош оказался одет полосатую хламиду, а руки и ноги его сковали тяжкие чугунные кандалы: «Говори!»

— «Мне нет прощения, Мессир! Но все же расскажу все сначала, чтобы Вы поняли, что я не замышлял измены сам — она произошла против моей воли…» — всё волшебное собрание подалось вперед, боясь пропустить хоть звук из глухой исповеди Тоша.

«Всем вам известно, как неудачно я выступил в прошлом году на весенних соревнованиях по гонкам на дроздах. Я не смог укротить своего летуна и пересечь пруд до первых лучей Солнца. Сброшенный в воду, я был обречен до глубокой осени служить рабом нашему Водяному, выполняя самые грязные и презренные работы в его большом хозяйстве — ведь я оказался первым «свежим» пленником за последние полсотни лет. Что я только ни делал! Пас водяных улиток, кормил личинки комаров, пел в хоре лягушек, играл роль утопленника в русалочьих самодеятельных пьесах… и еще много-много всего другого, о чем и вспоминать то стыдно… Когда же наступили холода и пруд стал покрываться коркой льда, ныне правящий Главный Водяной Глухобуль 32-й, согласно условиям договора, отпустил меня восвояси… Вы, милорд Кубош, всё собирались меня подробно распросить про жизнь в Пруду, но так и не нашли времени. А то, наверное, все могло повернуться иначе… А я и рад бы рассказать сам, да то сам был занят, то Вам — недосуг. Ладно, что уж там… В Пруду я встретил и других пленников, которых никак не ожидал увидеть. Но об этом чуть позже. Самое главное, что позволяло мне с легкостью переносить вся тяготы неволи — это была Она — моя Любимая, моя русалка Тинка-Кувшинка! Все, что произошло дальше — случилось только из-за любви к ней! С тех пор, как я ее увидел вечером на Лунной Дорожке (как вы все знаете — русалки тоже по ней бегают наперегонки — только по обратной — подводной стороне), я потерял сон, покой и не способен был думать ни о чем — только о том, как бы ее скорее увидеть! Сначала я пытался бороться со своими чувствами: уговаривал себя, что любовь домового и русалки не только невозможна, но и противоестественна! Она так божественно красива, так молода! А я? Хоть и считаюсь юным для своего племени (мне всего 65), но борода то — уже до пояса! Я страдал и мучился, пока, однажды, Тинка сама не подошла ко мне и, смеясь, не попросила проводить ее на прогулке по Лунной Дорожке… С тех пор мы гуляли с ней каждую ночь… Но вот, как-то в сентябре, моя Милая приплыла ко мне очень-очень расстроенная: на ее щеках застыло множество жемчужин (ими русалки плачут), а прелестные ярко-зеленые волосы подернулись синевой печали… Оказывается, она просила своих родичей позволить ей сделать мне предложение (в Водяном Мире все наоборот — не как у нас — там женщины предлагают «руку и сердце» мужчинам). И получила отказ. На мои распросы она только трясла головой и плакала, а потом все же всхлипнула: «Ты ведь фон Ист-Лимес! А у нас — многовековая вражда с вашим родом!»

— «Какая у нас может быть вражда?!?» — удивился я: «У нас больше 200 лет мир с Водяными Хэльдиборнского пруда!»

— «Так в том-то и дело, что с водяными! А я — из рода «домо-водяных»! Мой пра-пра-прадедушка, едва услышал о том, кто мой избранник, едва сам-себе бороду не вырвал от гнева!»

— «Твой пра-сколько-то-там-дедушка?» — я был еще больше поражен: «Кто же он такой? Почему я о нем не слышал ни разу?»

— «Он и его младшие братья живут в самом глухом углу пруда — как можно дальше от вашего Замка! Они — пленники Водяных уже невесть сколько столетий! Мой пращур — Супон-Клысон фон Пифф-Пафф! Да и я сама — не какая-то там «Тинка-Кувшинка», а Тинисса-Кувшиция фон Пифф-Пафф!»

Историю про неудачную погоню Пифф-Паффов за Брык-Брыкушем вы все знаете, конечно… Знал ее и я. Только не мог понять сначала — откуда взялся какой-то Супон-Клысон? Всего тогда утонуло трое врагов — Зубон-Грызон, Урюк-Курюк и Кырыш-Пыгыш… Но Тинка пояснила мне, что у ее прадедушки давно выпали все зубы и он теперь представляется именно так… и характер у него тоже сильно изменился — вместе с именем — он стал мягче и покладистей, за многие столетия жизни в прохладной воде его горячий нрав заметно поостыл, а вынужденная плавность движений смягчила манеры… Но все равно в глазах Пифф-Паффов я оставался смертельным недругом… Напасть на меня они не могли —