Развитие интуиции. Как принимать верные решения без сомнений и стресса - Гай Клакстон

«Музыка, ощущение счастья, мифология, лица, на которых время оставило след, порой сумерки или пейзажи хотят нам сказать или говорят нечто, что мы не должны потерять; они затем и существуют; эта близость откровения, возможно, представляет собой явление эстетическое»[38]{175} (курсив автора).

Несмотря на то, насколько изящным и утонченным может быть поэтический способ познания, мы не должны обольщаться и полностью заменять им все остальные пути, необходимые ежедневно. Он остается одним из режимов работы разума среди прочих, и полностью полагаться на этот режим так же опасно, как и на р-состояние. Оливер Сакс, американский нейропсихолог, в книге «Человек, который принял жену за шляпу»[39] рассказывает трогательную историю одной из своих пациенток, которая как раз оказалась в такой ситуации{176}. В возрасте 19 лет Ребекка не могла сама найти дорогу домой, не умела отпирать дверь ключом и надевала одежду задом наперед. Она не понимала простых предложений и не могла сделать даже самые элементарные вычисления, но она очень любила слушать, как читают, в особенности стихи, без труда понимала метафоры и символику даже самых сложных поэтических произведений. «Язык чувства, конкретности, образа и символа составлял близкий и на удивление доступный ей мир».

Она провалила все неврологические тесты, направленные на то, чтобы разложить человека на составляющие способности. Именно поэтому тесты не выявили никакой способности воспринимать реальность, мир природы и воображения как согласованное, постижимое, поэтическое целое. Если говорить об умственных способностях, которые проявляются сознательно, Ребекка была совершенно умственно неполноценна, однако в «допонятийном» и «бездумном мире» она была здорова и счастлива.

Сначала Сакс предполагал, что посещение групповых занятий поможет ей научиться немного лучше справляться с простыми заданиями, но это ни к чему не привело: девушка там чувствовала себя разваливающейся на части. Как сказала сама Ребекка: «Они мне ничего не дают. Они не помогают мне быть собой… Я как живой ковер. Мне нужен узор, композиция. Без композиции я рассыпаюсь на части». И действительно, когда она занялась деятельностью, которая поглотила ее целиком, она стала совсем другим человеком. Ее перевели из коррекционного класса в театральный, где она просто расцвела, так ей там нравилось. Она стала собранной, уверенной в себе, уравновешенной и играла роли, проявляя собственный стиль и характер. Свой отчет Сакс заканчивает словами: «Театр стал ее жизнью. Теперь, увидев Ребекку на сцене, невозможно предположить, что имеешь дело с умственно неполноценным человеком». Углубившись в то, что ей нравилось, Ребекка стала свободной и цельной. В мире отвлеченных понятий она была потеряна и как будто бы раздроблена на куски.

Если не работать с восприятием, можно столкнуться с двумя проблемами. Дело не только в том, что можно не заметить некоторые аспекты внутреннего и внешнего мира, которые могут нести важную информацию и побуждать к действию. Можно невольно вмешаться в восприятие, пока оно развивает ничем не подтвержденные или ненужные предположения и убеждения. То, что в конце концов предлагается сознанию, может быть одновременно переработанным или лишенным деталей, даже подтасованным. Разум второпях склонен видеть то, что ожидает или хочет увидеть или что обычно видит. Одна из проблем восприятия, связанных с именем Гай, заключается в том, что я постоянно реагирую на оклики, которые совсем ко мне и не относятся. Когда люди на улице кричат друг другу «Привет!» или «Пока!», что по-английски звучит как «Хай» или «Бай», я оборачиваюсь на них и жду реакции, прежде чем понимаю, что обознался. Поспешные выводы, сделанные таким образом, довольно рискованное предприятие. Устанавливая порог распознавания собственного имени «при слабом нажатии», я уверен, что буду быстро реагировать на него, при этом я делаю много «ложных срабатываний». Допуская тот факт, что происходящее обычно – это то, что происходило реально, я экономлю время обработки сигнала, но за счет этого я неправильно определяю ситуацию, когда она отличается от обычной.

Четвертый способ работы с вниманием, который я хотел бы описать в этой главе, заключается в способности видеть сквозь собственное восприятие. Он называется полнотой осознания.

Воспринимаемый нами мир до некоторой степени является отражением наших предрассудков и забот. И наши мысли, чувства и реакции по восприятию мира также до некоторой степени отражают наши убеждения, соответствующие восприятию мира. Степень влияния и того и другого очень легко недооценить. Требуется усилие, чтобы понять, что происходит, потому что наши убеждения зависят от всех органов, с помощью которых мы чувствуем. Для примера давайте рассмотрим что-то очень простое. Например, слюну. Осознайте на мгновение, что она у вас во рту. Наберите немного и почувствуйте, что она там есть, ощутите, как она обтекает язык и зубы. Теперь возьмите чистый стакан, плюньте в него и попробуйте выпить. Обратите внимание, как чудесным образом изменилось ваше восприятие, хотя вещество осталось то же самое. То, что минуту назад было чистым и естественным, вдруг, оказавшись за пределами тела, стало грязным и неприятным. Слюна не изменилась, изменилось восприятие.

Один из главных вкладов экспериментальных психологов современности должен был открыть нам новое, продемонстрировав то, что называют теоретической нагруженностью восприятия. (Аналогично тому, как поэты на протяжении всей истории демонстрировали, что мир куда более разнообразный, гораздо сильнее открытый для интерпретации и более непостижимый, чем мы привыкли считать.) Это четко показано в большинстве работ с визуальными иллюзиями. Например, фигуры Гаэтано Каниза (см. рис. 12). Мы видим – да-да, на самом деле видим то, чего «на самом деле нет», потому что наш разум стремится заполнить пробелы{177}. Мы привыкли видеть целиком предметы, части которых закрыты от нас находящимися перед ними другими предметами, и эти ожидания могут заставить нас, если, конечно, есть смысл это делать, видеть псевдоформу, даже создавать ее видимые края, чтобы сделать интерпретацию более убедительной. Такое «перекраивание» действительности имеет место сплошь и рядом, на всех уровнях разума, которые находятся значительно ниже, чем сознательное намерение и контроль.

Рис. 12. Оптическая иллюзия форм и контуров Гаэтано Каниза

В качестве менее наглядного примера можно привести теорию возраста. Быть старым – не просто биологическое состояние. У каждого из нас есть представление о том, что значит быть старым и как это чувствуется, и то, насколько каждый из нас понимает и оценивает старость, зависит (часто бессознательно) от этого образа; в свою очередь, это понятие отражает множество связанных между собой культурных допущений и индивидуальный опыт. Элен Лангер с коллегами из Гарвардского университета исследовала аффект, который оказывают косвенные переживания детей на состояние будущей собственной старости. Они пришли к выводу, что дети приходят к некоему образу старого человека, а становясь старше, могут неосознанно проецировать его на себя. Исследователи предположили, что чем моложе бабушки и дедушки, когда дети начинают с теми общаться, тем более «юный» образ старости у этих детей неосознанно выработается и, соответственно, тем позитивнее они будут воспринимать приближение собственной старости.

Чтобы проверить, так ли это, они опросили пожилых людей, которые пребывали в частных лечебницах под Бостоном. Респондентов спрашивали, жили ли они вместе со своими бабушками и дедушками в детстве, и если да, то с какого возраста. Затем медсестры, ничего не знавшие об исследовании, оценили своих пациентов. В результате выяснилось, что пожилые люди, жившие с бабушками и дедушками, будучи совсем маленькими, были более бойкими, активными и независимыми, чем те, кто не жил со стариками до подросткового возраста. Чтобы объяснить эти результаты, необходимо дальнейшее исследование. Однако уже сейчас можно сказать, что поведение людей в преклонном возрасте очень зависит от того, как люди в детстве воспринимали, что значит быть старым{178}.

Те неосознанные предположения, которые вмешиваются в наш опыт, довольно трудно поддаются изменениям. Но если предложение изменения поступает от человека, которому вы доверяете, то оно вполне возможно. Например, у нормально мыслящих участников эксперимента можно изменить отношение к боли, если сказать им, чтобы они думали о ней по-другому. Когда группе людей, которых должны были подвергнуть легкому электрошоку, сказали, что этот шок должен восприниматься как новое психологическое ощущение, они гораздо меньше беспокоились, их пульс был ниже, чем у тех, кому этого не сказали{179}. В другом исследовании пациентов больницы, которые должны были перенести операцию, убедили, что их ощущение боли зависит от того, как люди его себе объясняют. Им напомнили, что синяк от футбольного мяча или порезанный во время приготовления обеда палец беспокоят их гораздо меньше, чем похожие травмы в более напряженных ситуациях. Им показали, как испытываемую в больнице боль можно похожими способами интерпретировать так, чтобы она представляла собой меньшую угрозу. Те пациенты, с которыми проводили это обучение, принимали меньше обезболивающих и успокоительных средств после операции, за ними приходилось меньше ухаживать, и они быстрее восстанавливались.