Запретный лес - Джон Бакен

Керр попытался изобразить поклон.

— Госпожа Йестер, не в первый раз доводится мне искать пристанища у представительницы вашего рода, — сказал он. — Мне-то говорили, что я, как Робин Гуд, буду прятаться в чащобе, но любое густолесье превратится в дворец, если вы станете навещать меня.

— Ах, Йестер, — пробормотала Изобел себе под нос. — Младая хозяйка Калидона! Кто б мог ведать, что пастор сведет с ней знакомство? Ох, а она раскрасавица! — И старушка принялась отвешивать реверансы.

Распоряжалась всем Катрин:

— В этих тюках белье и еда. Берите их, сэр, а я поведу капитана Керра. У меня с собой фонарь, с ним будет удобнее идти сквозь бор, чем с вашей свечкой, мистер Дэвид. Ну, нам предстоит веселое приключение.

Чувство общности, присутствие Катрин и солдата, цель похода и, в первую очередь, забавное поведение Изобел, в чьей душе боролись непреодолимый страх перед Лесом, преданность хозяину и желание все разузнать про девушку, позволили Дэвиду избавиться от терзавшего его ужаса и сумели предать происходящему привкус праздника и веселья. Это настроение не угасало, пока они не добрались до границы сосняка и не вошли в бор; на душе по-прежнему было легко и тогда, когда, прокравшись вдоль подошвы утесов, они посмотрели вниз и в смутном свете фонаря разглядели призрачный белый камень на темной поляне. Девушка вывела их к сухой выемке под скалой, нависающей, как крыша; чуть дальше между камнями журчал ручей. Именно она, а не Изобел, соорудила из ветвей и лапника ложе, которое застелила принесенными с собой оленьими шкурами и пледами. Именно она, а не Дэвид, собрала хворост для утреннего костра и проверила, есть ли у Керра кремень, кресало и трут. Она же разложила еду на скальной полке и сказала, когда принесет еще, присовокупив размышления о том, как будет запутывать следы во избежание подозрений. Наконец, именно она снабдила Керра пистолетом, пулями и порохом, взяв их, по всей видимости, у одного из запертых в башне солдат, и уложила его в постель, словно нянька — ребенка.

— Я прямо как барсук, приготовившийся к зимней спячке, — довольно сказал Керр. — Мне б еще трубку с табачком, но тут ничего не поделаешь — оставил я свой кисет в бою под Филипхо… Госпожа, вы сноровисты, как старый вояка. Кажется, что прошли вы не одну войну.

— Мужчины моего рода всю жизнь провели в походах, а женщинам оставалось только видеть их во сне, — ответила она и поцеловала его в лоб, пожелав спокойной ночи.

Дэвид Лесли прибыл в Вудили утром, но не задержался, в полдень отправившись в Ланарк. В отличие от него, армия не торопилась, и в пасторском доме заночевали три капитана, а хозяин спал на полу в кабинете. Эти трое выходцев из небогатых дворянских семейств Файфа оказались довольно любезны. Они поведали, что ранее сражались за морем и теперь, совсем как обычные наемники, служили под началом Тилли, немало не заботясь о причинах конфликта. Через два дня деревню покинул последний солдат, только в местах, подобных Калидонскому замку, остались небольшие отряды на случай, если туда в поисках прибежища придут сбежавшие роялисты.

Марк Керр уже неделю скрывался в чаще Меланудригилла. Все эти дни для Дэвида были подобны божественно прекрасному сну. Каждую ночь они с Катрин встречались в Раю и вдвоем относили раненому его пропитание: яйца, молоко, пиво из кладовой Калидона, пироги, испеченные тетей Гризельдой, и сыр, приготовленный Изобел. Чары Леса больше не страшили священника. Он рассматривал его, как человек, очнувшийся от приснившегося кошмара, рассматривает спальню, не понимая, чего он так испугался. Его яростное желание искоренить язычников улеглось, ведь его гневная нетерпимость уходила корнями в страх пред Лесом и отвращение к собственной трусости. Сейчас в этом месте скрывался его друг, там он встречался с девушкой, которую любил, и тучи, давившие на сердце с той самой минуты, когда он увидел Лес с Оленьего холма, разошлись, открыв ясное небо. Люди могли ходить в Меланудригилл с нечестивыми помыслами, но сама земля была невинна, и Дэвиду стало стыдно, что когда-то он думал, что в этом честном лесу, воде и камнях таится врожденное зло.

Каждую ночь, в светлой сентябрьской дымке, окутывавшей сосны, как облака окутывают горы, когда лесной воздух наполнен зрелыми ароматами без привкуса распада, Дэвид и Катрин петляли по просекам и пробивались через орляк туда, где за скалою мерцал костерок, освещая прибежище Керра. Там они засиживались глубоко за полночь, слушая его байки и рассказывая о происходящем в долинах. Высоко над ними ухали совы, с болот доносились приглушенные крики бекасов. У Марка оказалось множество дел в Калидоне: за хозяйством Николаса Хокшоу, объявленного мятежником, было поручено следить, не без хитростей госпожи Гризельды, дружественному управляющему, к тому же Марк вел собственные переговоры относительно земли в Кроссбаскете, — и Катрин не уходила от него без письменных или устных поручений. Нога подживала, пришла пора позаботиться о его внешнем виде, и в Калидоне занялись шитьем. Как-то перед рассветом Керр наконец покинул укрытие. Серую куртку мужа Изобел сменил синий кафтан, а в четырех милях от Калидона, на Эдинбургском тракте, его поджидал Джок Доддз с лошадью.

В душе Дэвиду хотелось, чтобы нога раненого подольше не заживала и пребывание в Лесу продлилось: время летело со скоростью счастливого сновидения. Встречи с Катрин всегда казались ему благословением, но прогулки бок о бок с нею по темным зарослям и полночные посиделки приводили его в восторг. Он больше не боялся Леса, но вместе со страхами исчезли все доводы рассудка, не позволявшие ему прикипать душой к девушке и забывать о своем долге перед паствой. С тех пор как он перестал соглашаться с представителями Церкви и начал тайком спасать ее врагов, его отношение к догматам изменилось. Он уже не считал нужным следовать правилам и был готов поддаться более древним инстинктам. Он перестал быть священником, превратившись во влюбленного мужчину.

Влюбленного — хотя ни он, ни Катрин ни словом не обмолвились о любви. Они были товарищами, школьниками, сбежавшими с уроков, детьми на субботней прогулке. Они дружили, и их отношения были столь же безмятежны, как у брата и сестры. Дэвид легко улавливал настроение Катрин и веселился вместе с ней, а когда она уходила, его переполняло обожание. Спал он или бодрствовал, перед его глазами всегда кружилась тонкая фигурка в зеленом платье. Он не строил планов и ничего не загадывал на будущее, а просто наслаждался первой ступенью любовной лихорадки, когда живешь одной лишь надеждой на новую встречу.

Увлеченный чувствами, он стал беспечным и не заметил того, что увидела Изобел. Его служанка, оживленная осознанием, что делает с хозяином одно, пусть беззаконное и опасное, дело, и очарованная благородством и красотой Катрин, вела себя столь же неспокойно, как курица, вышедшая с выводком утят на берег пруда. Она суетилась и кудахтала, с нетерпением ожидая каждого возвращения Дэвида. «У нас что-то неладное деется, — как-то сказала она. — Как засиживаюся до света, так и чудится мне, будто у дома кто-то крадется, тихохонько, аки лисица, токмо еще покашливает да позевывает, так что навряд то зверюга дикая. А намедни, токмо вы со двора, сэр, кто-то из-за березок шасть и айда за вами. Прям аки смертушка по пятам». Дэвид развеял ее страхи, но в последнюю ночь, расставшись в Катрин в Раю, он по привычке проводил ее взглядом, и в призрачном лунном свете ему показалось, что кто-то движется недалеко от нее, прячась в зарослях папоротника. Он добрался до кирки с первыми лучами солнца, и опять ему померещилось, что кто-то шуршит в кустах бузины, а затем с торфяной поленницы вдруг упал кусок торфа.