К суду истории. О Сталине и сталинизме - Рой Медведев

Предложения оппозиции были решительно отвергнуты и на XV съезде ВКП(б) в декабре 1927 г. Правда, сам Сталин в докладе съезду был осторожен в своих формулировках. Он сказал: «Мы имеем известный рост кулачества в деревне. Это минус в балансе нашего хозяйства… Не правы те товарищи, которые думают, что можно и нужно покончить с кулаком в порядке административных мер, через ГПУ… Это средство легкое, но далеко не действенное. Кулака надо взять мерами экономического порядка и на основе советской законности… Это не исключает, конечно, применение некоторых необходимых административных мер против кулака. Но административные меры не должны заменять мероприятий экономического порядка» [221] .

Гораздо более определенно высказались на съезде многие деятели из ближайшего окружения Сталина. Так, например, в докладе на съезде Молотов говорил: «Тот, кто теперь предлагает нам эту политику… принудительного изъятия 150 – 200 млн пудов хлеба… тот враг рабочих и крестьян (в этом месте доклада, согласно стенограмме, Сталин выкрикнул: “Правильно!”), враг союза рабочих и крестьян; тот ведет линию на разрушение Советского государства».

Подробно остановился на вопросе о трудностях в деревне А. И. Микоян. Он призывал к тому, чтобы «наиболее безболезненно» выйти из полосы неизбежных затруднений. Микоян считал, что «решительный поворот в ходе хлебозаготовок должен заключаться в переброске товаров из города в деревню даже за счет временного (на несколько месяцев) оголения городских рынков, с тем чтобы добиться хлеба у крестьянства. Если мы этого поворота не произведем, мы будем иметь чрезвычайные трудности, которые отзовутся на всем хозяйстве» [222] .

Не успели, однако, делегаты съезда разъехаться по местам, как им вдогонку полетели новые директивы. Всего через несколько дней после окончания съезда, исключившего лидеров «левой» оппозиции из партии, Сталин сделал крутой поворот «влево» и стал проводить в жизнь те самые предложения о принудительном изъятии хлеба у зажиточных слоев деревни, которые только что были отвергнуты партией как авантюристические. Уже в конце декабря Сталин направил на места директиву о применении чрезвычайных мер в отношении кулачества. Эта директива об использовании принуждения застала врасплох местных работников, которые только что читали выступления на съезде Сталина, Молотова, Микояна и решения съезда. Ее не торопились выполнять, и тогда 6 января Сталин направил новую директиву, крайне резкую и по тону, и по требованиям, с угрозами в адрес местных партийных организаций. В результате по всей стране прокатилась волна конфискаций и насилия в отношении богатых крестьян.

В январе-марте хлебозаготовки увеличились, но затем снова сократились. Объясняя сложившуюся ситуацию, Сталин говорил: «Если мы сумели собрать в январе-марте почти 300 миллионов пудов, имея дело с маневренными запасами крестьянства, то за апрель-июнь нам не удалось собрать и сотни миллионов пудов ввиду того, что нам пришлось здесь задеть страховые запасы крестьянства, при условиях, когда виды на урожай не были еще выяснены. Ну, а хлеб все-таки надо было собрать. Отсюда повторные рецидивы чрезвычайных мер, административный произвол, нарушение революционной законности, обход дворов, незаконные обыски и т. д., ухудшившие политическое положение страны» [223] .

Сегодня можно с уверенностью сказать, что решение применить зимой и весной 1927/28 г. чрезвычайные меры в деревне было крайне поспешным и ошибочным. Хотя ошибки в экономической политике 1925 – 1927 гг. оставляли мало места для политических и хозяйственных маневров, все же еще оставались возможности для преодоления трудностей на путях нэпа, а не на путях «военного коммунизма». Но в области «большой» политики имеются свои законы и своя логика, и если сойдешь здесь с одной дороги, то чаще всего невозможно вступить снова на недавно покинутый путь. Так было и с применением чрезвычайных мер против кулачества.

Несомненно, что Сталин поначалу не собирался сделать чрезвычайные меры основой политики в деревне на длительное время. Своими директивами он хотел, по-видимому, лишь попугать кулачество и сделать его более уступчивым. Об этом можно судить хотя бы по тому, что летом 1928 г. на места идут уже совсем иные директивы: не применять больше чрезвычайные меры, повысить на 15 – 20% закупочные цены, увеличить поставки товаров в деревню, немедленно прекратить практику обхода дворов, незаконных обысков и всякого рода нарушений революционной законности, открыть закрытые только что местные базары.

«Честное и систематическое проведение этих мероприятий, – говорил в июле 1928 г. Сталин, – в условиях нынешнего благоприятного урожая должно создать обстановку, исключающую необходимость применения каких бы то ни было чрезвычайных мер в предстоящую хлебозаготовительную кампанию» [224] . Однако осуществить этот новый поворот Сталин не сумел, ибо применение чрезвычайных мер зимой 1927/28 г. было фактическим объявлением войны кулачеству и окончанием нэпа в деревне. Трудно прекратить войну односторонним прекращением огня. Уже весной 1928 г. сотни тысяч зажиточных крестьян в ответ на чрезвычайные меры стали сокращать посевные площади. Многие кулаки «самоликвидировались» – продавали имеющиеся у них машины, а деньги и ценности прятали. У середняков не было стимула расширять производство, так как они боялись попасть в разряд кулаков, которым партия открыто грозила ликвидацией. Неудивительно, что осенью 1928 г., несмотря на уступки, заготовки хлеба вновь оказались под угрозой. Сократились и поставки государству ряда технических культур, что привело к дезорганизации в текстильной промышленности, нарушило сырьевой баланс страны и уменьшило возможности экспорта, а стало быть, и получения валюты. Забыв о своих июльских обещаниях, Сталин направляет в конце 1928 г. директивы о применении еще более жестких, чем ранее, административных мер против богатого крестьянства.

Повторное применение чрезвычайных мер позволило на несколько месяцев увеличить поступление зерна. Однако в феврале и марте 1929 г. заготовки шли плохо, а в целом к апрелю было заготовлено меньше хлеба, чем в эти же сроки в 1928 г. Перебои с продажей печеного хлеба были повсюду, даже в Москве. Возросла спекуляция хлебом. К тому же новый нажим на зажиточных крестьян вызвал новое сокращение посевных площадей в этом секторе и новую волну «самоликвидации» кулачества. Были, правда, приняты меры по расширению посевов в бедняцких и середняцких хозяйствах, но это ненамного увеличило товарное производство зерна. Урожай был хорошим и в 1929 г. Тем не менее правительству пришлось ввести нормирование при продаже хлеба и многих других продуктов в городах и рабочих поселках. Таким образом, в СССР к середине 1929 г. сложилось опасное положение. Война с зажиточной частью деревни грозила дезорганизацией всего народного хозяйства и даже голодом. При этом ошибочная политика Сталина оставляла еще меньший, чем ранее, простор для политических и экономических маневров. Оставалось три возможных решения. Можно было признать свои ошибки и пойти на уступки кулачеству и зажиточному середняку. Но теперь эти уступки должны были быть весьма значительными, ибо зажиточная часть деревни перестала верить в политику нэпа. Этот путь был, однако, неприемлем для Сталина, да и для большинства ЦК. Можно было пойти на закупки хлеба за рубежом, но это означало бы сокращение планов индустриального строительства и пересмотр заданий первой пятилетки. Этот путь также был отвергнут. Можно было, наконец, пойти на форсирование производственной кооперации в деревне для создания значительного колхозного сектора и ликвидации кулацкой монополии на товарный хлеб. Мы знаем, что партия выбрала этот последний и также очень нелегкий путь. К сожалению, Сталин не сумел осуществить этот новый (четвертый за два года) поворот в политике партии без серьезных ошибок и перегибов.

ОБ ИЗВРАЩЕНИЯХ И ОШИБКАХ ПРИ КОЛЛЕКТИВИЗАЦИИ СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА

Несмотря на советы и указания Ленина, кооперация в СССР развивалась в 20-е гг. очень медленно. Основной упор делался на поощрение снабженческо-сбытовой кооперации. Даже к середине 1928 г. в колхозах состояло менее 2% всех крестьянских дворов, на них приходилось не более 2,5% всех посевных площадей и 2,1% посевов зерновых. Многие из этих колхозов и коммун были созданы еще в 1918 – 1920 гг. XV съезд ВКП(б) постановил ускорить производственную кооперацию. В резолюции съезда говорилось, что «задача объединения и преобразования мелких индивидуальных крестьянских хозяйств в крупные коллективы должна быть поставлена в качестве основной задачи партии в деревне» [225] .

Однако все делегаты съезда, говорившие о работе в деревне, отмечали необходимость осторожности и постепенности в деле коллективизации. Так, например, Молотов в своем докладе говорил о том, что требуется немало лет для того, чтобы перейти от индивидуального к общественному (коллективному) хозяйству. «Надо понять, что 7-летний опыт нэпа достаточно научил нас тому, о чем говорил Ленин еще в 1919 году: никакой торопливости, никакой скоропалительности со стороны партии и Советской власти в отношении среднего крестьянства… Тут нам очень пригодится то, чему мы так много учились за первые семь лет нэпа, а именно: важные в социалистическом строительстве в деревне навыки осмотрительности, осторожности, неторопливости, постепенности и т. п.» [226]