Мужчины на моей кушетке - Брэнди Энглер

Я делала много записей в дневнике во время моего романа с Рами. В основном это были бестолковые списки и бесконечные страницы, описывавшие мой поиск ясности. Казалось, в основе моих размышлений лежал вопрос: «Действительно ли он меня любит?»

Но настоящий вопрос был иным: «Способна ли я любить?»

Точно такой вопрос, который задал мне Дэвид.

Терпение, мужество, толерантность. Вот качества, которые определяют ответ на него. Поскольку я задавала этот самый вопрос своим клиентам и помогала им отвечать на него самостоятельно, я начала по-настоящему узнавать о том, что представляет собою навык любви. И это оказались самые незаметные, наименее очаровательные ее стороны.

Марк сообщил, что в последнее время реже бывает в садомазохистском клубе и проводит больше времени со знакомыми женщинами.

Снижение частоты пользования «подземельем» никогда не было целью нашей терапии, поскольку это не мое дело — пытаться реформировать чьи-то сексуальные привычки, если только они не становятся причиной проблемы. Но терапия помогла Марку стать позитивнее, и это со всей очевидностью создало новый баланс его потребностей.

Похоже, чем более сильным он себя ощущал, тем меньше интересовал его процесс порки женщины кнутом — хотя он признавал, что это всегда будет для него возбуждающим средством. Но сейчас он просто хотел найти взаимоотношения, проникнутые любовью.

Наши следующие несколько сеансов были непродуктивны и наполнены праздной болтовней, лишенной всякой эмоциональной глубины.

Никто из нас не заговаривал о том, что произошло между нами. Я могла бы вызвать Марка на прямое обсуждение этого тупика: я знала, что нужно предпринимать, когда чувствуешь сопротивление. Но решила ничего не делать. Я хотела избежать этого разговора, потому что задним умом понимала: он же будет и нашей последней встречей. Молчание нарушил Марк:

— Я испытываю к вам настоящие чувства, — уверенно сказал он. — Дело не в том, что я просто проецирую на вас какую-то фантазию. Поверьте мне! Поэтому у меня есть вопрос, на который я хочу, чтобы вы ответили без всякой психологической интерпретации. Перестаньте быть моим терапевтом и просто будьте собой.

— Какой вопрос?

— Вы тоже это чувствуете?

Я хотела сказать «нет». Я хотела солгать, но не желала красть у него правду. Я сама всячески ратовала за искренность, и правда была в том, что я действительно кое-что чувствовала — и не хотела, чтобы он усомнился в своей интуиции.

— Да, но… — Я запнулась. — Это односторонние отношения, Марк. Думаете, вы на самом деле меня знаете? Вряд ли это возможно.

— Чушь собачья! Я действительно знаю вас, Брэнди. Я могу не знать, где вы живете или откуда вы родом. Вы не сообщаете ничего о себе, но я знаю выражение вашего взгляда, и то, как вы улыбаетесь, и вашу теплоту, и ваш ум. Я прекрасно все это знаю. Я знаком с вами уже год. Вы не можете спрятаться.

Марк полностью меня обезоружил. Он был прав. Я что-то чувствовала. Что это было, я толком не понимала. Может быть, я была польщена. Может быть, он коснулся моего собственного глубинного желания быть видимой .

Мои пациенты редко пытались узнать меня. Как правило, они ограничивались лишь расспросами о моей квалификации, чтобы убедиться, что ее хватит, чтобы помочь им. Я чувствовала себя так, будто я — настоящая я, женщина в образе психотерапевта — становлюсь невидимой. Поощряя их аутентичность, я изо всех сил старалась спрятать собственную, трудолюбиво, мгновение за мгновением скрывая свои настроения, свои истинные мысли.

Я могла скучать, уставать, тревожиться или преисполняться ликующей радости, но мне приходилось жертвовать своими эмоциями ради серьезного внимания, необходимого, чтобы создать для пациентов безопасный контейнер, в котором могли расти и расцветать их слезы, их страхи, их отчаяние. Я тщательно отслеживала малейшую искру эмоций, выражавшихся в языке их тел, внимательно изучая нюансы их лексики, тона, выбора слов, ища под микроскопом их сущность и отражая обратно то, что даже они сами не могли увидеть в себе, — в то время как мое собственное сияние затмевалось их гигантскими тенями.

Я жаждала выйти на солнце, рассказывать свои истории, раскрывать частички себя. Иногда я заговаривала о том, как ехала сегодня утром на работу, о пьесе, которую смотрела накануне, или о книге, которую читала. Но в этих случаях я часто сталкивалась с торопливым поддакиванием — скрытым намеком на то, что психологи не должны тратить оплаченное клиентом время на болтовню о себе.

Терапия — это преимущественно паразитические отношения. Бывали дни, когда я чувствовала себя использованной, обиженной.

Марк же хотел познать меня , он откалывал кусочки от моего фасада, и его внимание заставило новую энергию бежать по моим жилам, реанимируя мой увядший дух, как вода оживляет засыхающее растение, возвращая к жизни. Я никогда прежде такого не ощущала. Я хотела открыться ему — и это заставляло меня чувствовать вину.

Я не могла взять и «интерпретировать» это, как делала с другими пациентами, поступавшими подобным образом с каждой женщиной, с которой они сталкивались (как, например, Дэвид или Билл). С ними я использовала отрепетированную стратегию отражения назад их способа общения со всеми женщинами. А Марку все это было внове. Он шел на настоящий риск и был честен. Надо было быть сверхосторожной с его чувствами.

— Да, Марк, — наконец проговорила я. — Я тоже испытываю к вам романтические чувства. Но предпринимать какие бы то ни было действия на основе этих чувств я не могу. Это неприемлемо.

— Я думаю, что это просто смешно, — отозвался он. — Где только люди не знакомятся! Терапия стала тем контекстом, в котором встретились мы. Уж не хотите ли вы сказать, что, если бы мы познакомились в каком-то другом месте, все было бы по-другому?

— Иногда у нас возникает контакт с теми, кого мы не можем заполучить.

— Я сверялся с кодексом поведения психологов, — возразил Марк. — Через два года мы могли бы быть вместе.

— Марк, я бы никогда не стала думать о романтических отношениях с вами. Работа с вами имела для меня огромное значение, как вы знаете, но моя роль в вашей жизни заключалась в том, чтобы помогать вам расти. Это лишь временная роль.

Это был мой заключительный сеанс с Марком. Мы оба согласились, что продолжение совместной работы не принесло бы никакой пользы. Я сказала, что хотела бы свести его с новым терапевтом и порекомендовала знакомого мужчину-терапевта из Нижнего Ист-Сайда. Я знала, что это этически приемлемое протокольное действие, я и представить себе не могла, что когда-нибудь окажусь в таком положении.

Истины ради стоит сказать — то, что Марк меня добивался, было для него в некотором отношении победой. Его способность высказывать правду была достойна восхищения, в его уязвимости читалась смелость, решимость перед лицом отвержения с моей стороны. Все это было откровенно сексуально. Взгляд его выражал твердость. Я видела перед собой нового человека. Он казался сильным, энергичным. Я реабилитировала его, превратив в тот тип мужчины, которым любовалась, который был мне на самом деле нужен.

Я тщательно обдумывала свою реакцию на Марка. После первой, самой трудной стадии наши беседы часто текли без усилий. Я ощущала наше внутреннее родство, легкость общения с близкой душой. Я становилась свободнее и светлее в его присутствии, как будто, несмотря на то что мне нужно было руководить сеансом и постоянно помнить о своей работе, я с ним каким-то образом была собой .

В Марке не было ничего экзотического. Он был средний американский парень из среднего класса, средней внешности, среднего достатка и среднего интеллекта. Вокруг него не было никакого пространства для проекции, никакой искрящейся фантазии, которая могла бы расцветить его образ, никаких обещаний заманчивых приключений.

Наше взаимодействие ощущалось как цельное, чистое в своем эмоциональном влечении. Я видела в Марке реального человека и чувствовала искреннее наслаждение в его присутствии.

Марк дал мне понять нечто важное о том, чего мне не хватало: о контакте, опирающемся на реального мужчину, а не только на то, что мне было от него нужно, или чем бы я хотела его видеть, или во что, по моему мнению, могла бы его превратить. Это было просто взаимодействие двух реальных людей, наслаждающихся друг другом — такими, каковы они есть.

И все же, несмотря на то что меня влекло к Марку, меня беспокоило наше с ним сильнейшее сходство. Как я становилась зеркалом для моих пациентов, так Марк ненамеренно — но красноречиво — становился моим зеркалом. Я видела в нем себя — непризнанную часть своей личности, простую девчонку из маленького городка во Флориде, и то, что я считала посредственной, пресной, мертвой жизнью, от которой мне хотелось убежать. Однако в Марке я увидела красоту, которая помогла мне избавиться от этого ложного восприятия и принять реальность.