Список обреченных (СИ) - Волховский Олег

Видеосъемку, конечно, запретили.

Но не всем. Государственные пропагандистские каналы все благополучно снимали и переписывали в свои базы. Так что программисты Лиги только посмеялись. Видео выкачивалось и тут же сливалось оппозиционным СМИ.

В результате репортажи появлялись в них раньше, чем на госканалах, а, главное, без купюр.

Почему раньше? Ну, потому что пропагандистам надо было успеть все отредактировать и поставить с ног на голову. А это техника не умеет, человек нужен.

Точнее мразь.

Все серваки оппозиции все равно были не в России. А обходить блокировки все мы умеем. Тоже мне преобразование Лапласа!

Великий русский файрвол так и не смогли выстроить за четверть века. Не то, чтобы это было совсем невозможно, но распилить деньги для исполнителей оказалось гораздо приятнее, чем исполнить приказ нацлидера.

Теперь почти на каждой такой встрече присутствовал Кирилл Иванович — тот самый майор, которому Женя неделю назад, со второго раза все-таки сдал экзамен по курсу «Пытки».

Это было ужасно. На первой попытке Женя смог выдержать электрошокер, правда, дважды потеряв сознание. Но сломался на ожогах от сигарет.

Перед «экзаменом» надо было выучить некий шифр, и ни в коем случае его не выдать. Бумажка с шифром у майора была, так что блефовать было бесполезно. На память тоже никто не жаловался. Женя выдал требуемую последовательность букв и цифр после второго бычка, который майор потушил об его плечо. Ну, хоть не после первого!

— Незачет, — сказал Кирилл Иванович. — И это в благожелательной обстановке и в присутствии врача.

— В СБ врача не будет?

— Нет, конечно. Зачем им лишний свидетель.

Глава 23

Некоторым утешением служило то, что с первого раза этот экзамен не сдавал никто. На «супермаркете» срезалась даже Анка.

— «Супермаркет» — это полиэтиленовый пакет на голову и нашатырный спирт в пакет, — пояснял Кирилл Иванович. — Это у них такой юмор. А пытки электричеством знаешь, как называют?

Женя помотал головой.

— «Звонок президенту», — сказал Кирилл Иванович.

Перед переэкзаменовкой Женя решил, что умрет, но не сдастся.

И сдал.

— Это, конечно, все равно игрушечки по сравнению с реальностью, — сказал майор. — Но кое-что можешь, парень.

Результатом экзамена стало то, что в присутствии майора Женю ощутимо трясло. Альбицкий, конечно, заставил их пожать друг другу руки, но во время рукопожатия трясло особенно.

И вот теперь майор вообще не оставлял Альбицкого одного.

— Они пришлют убийц, я же их знаю, — пояснял он. — Думаю, они уже в пути. Ты, Андрей, — гений, но в работе телохранителя не понимаешь ни хрена. Так что я уж лучше посмотрю.

В присутствии Кирилла Ивановича Женя заставлял себя дышать глубже, это немного спасало, но почти не умеряло дрожи в коленях.

Суд в России — жуткая скукотища. Большую часть времени занимают адвокатские ходатайства, отводы прокурорам и судьям, которые никогда не удовлетворяют, и зачитывание показаний, данных на предварительном следствии. Какая-то интрига появляется только во время допросов свидетелей и, конечно, обвиняемых.

Дело Дамира со товарищи рассматривал военный суд в составе трех профессиональных судей. Потому что дела о терроризме у нас рассматривают военные суды. Убийства прокурора и судьи по нашим законам терроризмом не является, на это есть отдельная статья. Убийство полковника СБ — тоже, он не политический деятель. Тем более убийство ветерана боевых действий Бричкина. Как терроризм квалифицировали убийство губернатора Артюхова и убийство Анжелики Синепал.

В случае губернатора поспорить было трудно. Да, губернатор — конечно, государственный деятель.

Но можно. Ну, какой губернатор — политический деятель в условиях диктатуры? Обычный назначенец. Чиновник, причем рангом ниже министра. Но это выходило за рамки общепринятой концепции, согласно которой в стране была демократия, а губернатор являлся политическим деятелем. Так что в успех этой линии защиты Левиев верил слабо, а Константинов — тем более.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Зато была смутная надежда вообще снять с Дамира обвинение в екатеринбургском убийстве, ибо, кроме показаний, данных под пытками, доказательств не было вообще никаких.

Перевести обвинение в убийстве Синепал на 105-ю статью (простое убийство) тоже была некоторая надежда. Смутная, конечно, но попробовать стоило.

Так что весь первый день открытой части процесса был посвящен отводам суду и протестам адвокатов против военного суда вообще и террористической квалификации дела.

Отказали во всем уже к вечеру.

— Старенькая норма относительно военных судов, — заметил Альбицкий. — Точнее реанимированная. Слизана из Российской Империи. Наша обожаемая диктатура во главе с обожаемым нацлидером аккумулирует и из Российской Империи и с Запада только худшее, что там есть. Сдирали бы хоть все подряд, что ли!

— Я знаю, что до революции террористов судили военные суды, — сказал Женя.

— Угу! Знаешь, почему Засулич оправдали?

— Террористку?

— Вигилантку. Она покушалась на генерала Трепова не за то, что тот был Питерским градоначальником, а за то, что приказал высечь студента-народника, что было незаконно. А потому ее судил гражданский, а не военный суд. И оправдал, поскольку были присяжные. Но у Дамира присяжных не будет. Не рассматривают теперь такие дела суды присяжных.

— Знаю, — вздохнул Женя.

Со своими «сообщниками» Дамир познакомился в аквариуме для подсудимых на предварительном заседании суда.

Он бы единственным, с кого не сняли наручники.

Левиев, конечно, заявил ходатайство, и судьи даже ходили в совещательную комнату посовещаться на троих, но через пять минут вынесли вердикт: Дамир — террорист, особо опасен, может причинить вред своим сообщникам, которые с ним в одной стеклянной коробке, и потому наручники не снимать.

Ну, хоть застегнули впереди, а не сзади, хоть присесть можно. Дамир уже привык радоваться каждой мелочи.

Ян Грановский представился. И Дамир даже смог изобразить рукопожатие, несмотря на наручники.

— Спасибо, что отказался от показаний, — тихо сказал он Яну.

Ян оказался высоким нескладным парнем лет тридцати. Но все-таки обаятельным. Пиарщик — он и есть пиарщик.

Двое других товарищей по несчастью отвели глаза.

— Рук я вам не пожму, но хоть имена назовите, — сказал Дамир.

— Валера, — проговорил очевидно Валерий Рекин, глядя в пол. — Мне обещали двадцать лет, понимаешь?

— Чего же тут непонятного! — хмыкнул Дамир. — А теперь, сколько, десять?

Валера пристроился на дальнем краешке скамьи подсудимых и отвернулся.

Он производит впечатление парня с рабочей окраины: невысокого роста, коренастый, коротко стриженый и без особого интеллекта в глазах.

— А вы, значит, Геннадий Дудко? — спросил Дамир третьего соседа.

— Да, — кивнул тот. — Гена. Можно на «ты».

Гена казался интеллектуальнее Валеры. Ну, да, работник автосервиса — элита рабочего класса. Наверняка мечтал отрыть свой бизнес.

Он был выше Рекина и ниже Грановского и довольно поджар. Черты лица мелкие, лицо круглое, на нем маленькие глазки все стараются убежать от взгляда Дамира.

— А ты, что, Гена? — спросил Дамир. — Тебе тоже обещали двадцать лет?

— Нет. Мне адвокат посоветовал сознаться. Сказал, что все равно ничего не докажем, а так поменьше дадут.

— Государственный адвокат, да?

Он кивнул.

— Ну, тогда понятно, — вздохнул Дамир. — Поздравляю, теперь ты сообщник террориста. Двадцать лет, может, и не дадут, но пятнашка обеспечена.

Дамир даже почувствовал укор совести. Ну, что он так на них! Такие же жертвы, как и он сам. Особенно этот Гена, который, видимо, вообще ни в чем не замешен. Взяли первого попавшегося парня из автосервиса, в котором чинил машину прокурор Земельченко. Экономил прокурор. Они же даже не официалы!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ладно, ребята, — сказал он. — Каждый несет только ту ношу, которую может поднять.