Список обреченных (СИ) - Волховский Олег

На этом текст обрывался, но это был явно не конец письма. И Алексей Матвеевич перевернул страницу:

«Надеюсь, Вы понимаете, что любое обращение в правоохранительные органы, полностью исключает продолжение с Вами переговоров.

Альбицкий».

Медынцев перевернул письмо обратно, перечитал еще раз. Требования были плохо исполнимы. Как будто он по своей воле выгнал Штерна!

Интересно, как они влезли сюда? Еще даже не темно. Через сад?

У Алексея Матвеевича закружилась голова, и к запаху нарциссов примешался какой-то еще: то ли миндаля, то ли железа. Он посмотрел на подушечки большого и указательного пальцев, которыми переворачивал письмо. Они были багрового цвета, и имели двойные очертания, словно накануне он серьезно напился.

В следующее мгновение он уже не мог стоять на ногах, опустился на пол, держась за край стола и потерял сознание.

Он очнулся в больнице. Было утро или день. Через окно бил яркий солнечный свет. Голова трещала нещадно. Он застонал.

Вошла медсестра.

— Где я? — слабо спросил он.

— В институте Склифосовского. Это реанимация. Очень хорошо, что вы очнулись, ваша жена очень волнуется.

И медсестра дала ему телефон.

— Марусенька? Как я здесь оказался? Что случилось?

— Ты лежал без сознания на полу в своем кабинете. Я вызвала скорую.

— Что врачи говорят?

— Отравление. Но чем, понять не могут. Ты как себя чувствуешь?

— Паршиво, но жив. Сколько я здесь?

— Со вчерашнего вечера.

Медсестра вышла, но телефон ему оставили.

Минут через десять прогудел Телеграм:

«Алексей Матвеевич, по нашим расчетам, Вы уже должны прийти в себя. Надеюсь, мы верно рассчитали дозу. В следующий раз она будет смертельной. Наше предложение остается в силе».

«Я не могу вернуть Штерна, — с трудом набрал Медынцев. — Он — персона нон-грата для СБ. При всем желании».

«Можете, — ответил собеседник. — Пока не берите в штат. Заключите договор как с приглашенным психологом. И не афишируйте. СБ мы берем на себя. Там тоже работают смертные люди».

«Хорошо», — набил Алексей Матвеевич.

«На всякий случай, относительно Вашего будущего выступления в суде. Чтобы Вам было легче принять решение, на выходе будет дежурить наш снайпер. Альбицкий».

Медынцева выписали через два дня.

Еще из больницы он позвонил Штерну.

— Олег, возвращайся. Пока не в штат, по гражданско-правовому договору. И не афишируй, ладно? Ты же понимаешь, что не я тебя уволил! Мы не сможем тебе заплатить столько, сколько ты заслуживаешь, но твои подопечные держат голодовку.

— Что же ты молчал! У меня же теперь нет доступа к их картам!

— Верну доступ. И к карте Дамира тоже.

— Вы хоть за ним смотрите? Его не пытали снова?

— Вроде нет, но держат в ИВС.

— Леша, ну что значит «вроде»!

— Верну доступ — посмотришь.

— И в ИВС не могут по закону держать больше десяти дней за один месяц.

— Они все могут, — вздохнул Медынцев.

— Это да, — сказал Олег. — И закон для них — ничто.

На следующий день Штерн вернулся на работу в Центр к щенячьей радости Лепахина с Ворониным. И вместе с врачом занялся выводом их из голодовки.

Воронин похвастался, что за время отсутствия Олега прочитал целых одну книгу из им рекомендованных. Книга была тощеньким простеньким детективчиком, но, до сего момента его подопечный из обложек делал крышечки, а от страниц прикуривал, так что Олег искренне восхитился. Проэкзаменовал по содержанию. Действительно, прочитал.

Лепахин прочитал пять, причем вполне серьезных, так что теперь с ним можно было обсуждать философские вопросы. По профессии Саша был строителем, из работящих, умных от природы мужиков, не получивших высшее образование только в силу жизненных обстоятельств. Так что идею Олега поступить в какой-нибудь институт на дистанционку воспринял вполне с энтузиазмом, но профессию менять не собирался: по строительству.

Только Дамир оставался в ИВС, и уже больше десяти дней. По карте было видно, что его не бьют, но допрашивают ночами и почти не дают спать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Надо было что-то делать!

— Я тебя умоляю! — сказал Медынцев. — Я по второму разу тебя точно не смогу вернуть.

И Олег написал Альбицкому.

«Сейчас важнее оставаться в Центре, — ответил тот. — Попытаемся что-нибудь сделать по нашим каналам. О чем его еще спрашивали?»

«На первом допросе о Даше. Ну, Вы знаете. Потом появились другие имена. Он их никогда не слышал, у него нет на них никакой эмоциональной реакции».

«Можете их перечислить?»

«Да, но не ручаюсь за точность. Это то, как запомнилось Дамиру. Я тоже никого из них не знаю. Ян Грановский. Валерий Рекин. Геннадий Дудко. Еще какая-то Елена, он не запомнил фамилию, и Руслан».

«Спасибо, — ответил Альбицкий. — Что интересовало СБ в связи с этими людьми?»

«Они вынуждали Дамира признаться в том, что это его сообщники».

«Он признал?»

«Нет».

«ОК».

«Андрей, кто эти люди?»

«Олег Николаевич, это лишнее».

«Мне кажется, я имею право знать. После всего».

«Ну, хорошо. Это наши люди, но не все. Некоторых я не знаю».

Тем временем появилась еще одна новость из мира политики, если то, что происходит в нашей стране вообще можно считать политикой. В Думу был внесен и за три дня принят законопроект о продлении содержания в ИВС для следственных действий по делам, связанным с терроризмом, до тридцати суток. В том числе до суда.

Олег был далек от мысли, что это связано напрямую с Дамиром, но с Лигой — точно. Да они и не скрывали «в связи с ростом террористической опасности».

Значит, теперь Дамира могли продержать еще двадцать дней. И с ним не было никакой связи, кроме мониторинга его карты. Но хоть это!

Как ни странно, в Центр Дамира вернули на пятнадцатый день. Медынцев не сразу сообщил об этом Олегу. Только на следующее утро. «Просто хотел дать ему отоспаться», — объяснил он.

Дамир выглядел плохо: синяки под глазами, нос заострился, а сам похудел еще больше, и стал еще бледнее. Но улыбался.

— Я им ничего не сказал, Олег Николаевич, — начал он. — Били, не давали спать, водили на допросы ночью, а днем кровать пристегивали к стене. И никогда не выключали свет. Но мне было уже все равно. Они не знают, где Даша.

Он закашлялся.

— Даша в Испании, — тихо сказал Олег.

— Класс! Это точно?

— Я сам посадил ее на автобус к украинской границе.

— Спасибо! — улыбнулся Дамир и снова закашлялся. Сплюнул мокроту в бумажный платок.

— Ложились там на бетонный пол?

— Три последних дня. Не выдержал. Холодновато, но мне было по фигу. Но это не в конце. Последний раз допрашивали неделю назад. Потом, по-моему, просто ждали, когда сойдут следы.

— Вас врач смотрел?

— Нет.

Штерн вздохнул и тут же позвонил врачу.

— Потом спрашивали о каких-то людях, — продолжил Дамир, — называли имена. Я их никогда не слышал. Заставляли подписать протокол, где было признание, что они мои сообщники. Но я послал этих мразей. Да, я оговорил себя, но других оговорить не могу. А потом, я же понял, что они не знают, где Даша. Что они теперь могут мне сделать? Убить? Ну, так рано или поздно! И они отступились. Последние дни меня просто заперли в этом склепе. Я уж думал, что забыли обо мне.

Пришел врач и диагностировал воспаление легких. Выписал антибиотики.

— Я приду завтра. Обязательно, — сказал Олег. — Вы молодец.

На следующий день Олег принес с собой флэшку и вставил в телевизор.

— Что там, Олег Николаевич? — спросил Дамир.

Он еще здорово кашлял и тяжело дышал.

— Кино, книги, — улыбнулся Олег. — И, как всегда, нормальные новости. Тридцать лет пытаемся пробить планшеты и телефоны, как в Европе. Но нет! Даже в ПЦ не пробили, не то, что в СИЗО. Хотя, что сложного? Если боитесь, что обвиняемый будет давить на свидетелей — так поставьте на прослушку. Но есть и другой легальный способ, хотя и менее удобный.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})