Список обреченных (СИ) - Волховский Олег

До сих пор Штерн приносил Дамиру распечатки, но теперь Медынцев сжалился и разрешил флэшки. В общем-то все было законно, все проверено, но степень свободы другая.

Олег Николаевич вытащил флэшку, и Дамир начал увлеченно изучать каталог скачанного. Разрешенные фильмы были в основном про путешествия и классика. Книги: все, кроме эротики и запрещенного экстремистского списка. Новости, в основном, от «После дождя», причем даже с видео.

— Впервые читаю с экрана телевизора, — сказал Дамир.

— По-моему, нормально, — заметил Штерн.

— Да, спасибо огромное!

— Доктор усиленное питание назначил. Его принесли?

— Утром кроме каши дали яблоко и шоколадку, но я не хочу есть.

— Это от болезни, ешьте. Лекарства выдали?

— Да, антибиотики. Больше ничего.

— А что еще должно быть?

— Все арестанты, с кем я гулял, жалуются на коррекционные таблетки, от которых хочется спать и кружится голова. Спасибо, что вы без них обходитесь.

— Пока не нужно. Но будут. По крайней мере, еще одна болячка у вас есть.

— Оправдание терроризма?

— Нет, это третья. Я имею в виду ПТСР.

— Что это?

— Посттравматическое стрессовое расстройство. Психологические последствия пыток.

— А! Тоже лечется коррекционными препаратами?

— Близкими препаратами. Менее неприятными. А что касается оправдания терроризма… Ну, во-первых, конечно, изолировать от общества за это полный бред, если только человек не создал свой канал в интернете и не транслирует на нем слова ненависти с утра до вечера. А один эпизод — это максимум пара сеансов у психолога на философскую тему об абсолютности принципа «не убий».

— Он не абсолютен.

— Да он не абсолютен. Но есть только одно исключение: убийство допустимо, если это единственный способ предотвратить другое убийство, причем так, не теоретически, а когда убийца уже держит пистолет и готов нажать на спусковой крючок. И никак иначе. Когда зло уже совершено, наказывать за него смертью бессмысленно, надо дать преступнику шанс.

— У нас наказывают.

— И совершенно неправы. Если бы не это, возможно, и Альбицкий не счел бы для себя убийства допустимыми. Но уж в случае с Синепал позиция Лиги с точки зрения морали совершенно не безупречна. Никто вообще не доказал, что ее слова привели к чьей-нибудь смерти. Да, ее ложь бесила тех, кто знал реальное положение дел. Да, вызывала отвращение и оторопь от степени цинизма. Но убивать за это, Дамир, это все равно, что сажать в тюрьму за реплики в интернете.

— Олег Николаевич, ну это не одно и то же!

Олег положил руку ему на плечо.

— Дамир, давайте отложим этот спор. Вы пока обдумайте, а у нас есть еще две актуальных болячки. Потом мы обязательно к нему вернемся. Не хотите что-нибудь из продуктов? Конфеты? Сгущенка? Не килограммами, но немного я смогу пронести. Мне можно.

Дамир улыбнулся.

— Ну, хорошо. Сгущенка.

Вечером пришла еще одна новость. Ретранслировали в основном оппозиционные СМИ, но потом подхватили и государственные: «У ворот своего дома в станице Николаевская в десять часов вечера был застрелен фигурант списка Лиги Свободы и Справедливости депутат Дягилев Артемий Кузьмич».

Олег пошел на кухню, налил чаю, открыл окно. Вишни уже почти отцвели. Последние лепестки сдувал слабый ветер.

Чувства были смешанные. Он очевидно сообщник, по крайней мере, подстрекатель. Это было неприятно. С другой стороны, он, возможно, предотвратил большее зло. Хотелось бы в это верить. Арест Дягилева, суд и коррекция были бы много лучше. Но кто-то его будет там арестовывать и судить? Скорее найдется очередной народный мститель, вроде, Саши, который тут же попадется, и ему будет грозить пожизненное. Лига хотя бы эвакуирует своих исполнителей.

Около полуночи пришло письмо от Альбицкого.

«Не переживайте, Олег Николаевич. Вы все сделали правильно. Я понимаю Ваши чувства, потому что каждый раз чувствую тоже самое. Я тоже сомневаюсь. Но здесь все просто. Здесь были действия, а не слова. Я уверен, что в результате совокупное количество добра в мире увеличилось, а не уменьшилось. А ведь именно к этому мы стремимся».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

«Андрей, нет! — отстучал Олег. — Я знаю этот чистый кайф, который испытываешь, когда творишь добро, когда получается кого-то спасти, сделать лучше, вытащить на свободу. Здесь не то! Мерзкая примесь, дурное послевкусие, червоточина. Был бы он абсолютным монстром, но он же человек!»

«Не всегда получается без примеси, Олег Николаевич. К сожалению».

Стоит ли Саше и Дамиру говорить? С одной стороны, не очень педагогично, но и скрыть нельзя, ибо это форма лжи.

Вопрос разрешился сам собой. Когда Олег пришел в Центр на следующий день, оказалось, что Саша уже все знает: телевизор. А вечером все знал Дамир, потому что гулял с Сашей. Кашель стал меньше, погода стояла теплая, и врач разрешил гулять. И уже состоялось рукопожатие с благодарностью от всей станицы. «Я не из Лиги», — привычно отпирался Дамир. Никаких угрызений совести по поводу Дягилева Дамир не испытывал, и Олег решил, что коррекция все-таки нужна, хотя и минимальная. Но какое у него теперь моральное право на такую коррекцию!

Дней через пять, Олег выбил для Дамира и Саши разрешение на свободное перемещение в пределах блока от десяти утра до семи вечера. В заключении написал, что пациенты прошли первичный курс психокоррекции и больше не представляют опасности для других арестантов. Честно говоря, и не представляли.

Медынцев поморщился: «Ну, Лепахин ладно. Но у Дамира шесть убийств! Как не представляет опасности?»

«Не представляет, — хмыкнул Штерн, — здесь нет фигурантов списка Лиги, ну кроме тебя, разве. Но ты можешь запереться».

«Волкова тоже внесли».

«А он с Дамиром больше не работает».

«Олег, нас СБ не поймет».

«А ты им не говори».

И Медынцев подписал.

В середине мая началось ознакомление с делом. Олег Николаевич написал ходатайство о том, чтобы работать разрешили в стенах Психологического Центра, поскольку пациенту сейчас нельзя прерывать лечение. Медынцев без особых препирательств ходатайство поддержал. Адвокаты — тем более.

Штерн вздохнул с облегчением. По крайней мере, Дамира не увезут в Лефортово.

В деле оказалось восемьдесят томов. На ознакомление дали две недели.

В электронном виде Константинову с Левиевым удалось выцепить где-то треть. Остальное приходилось читать с бумаги на Лубянке. Адвокаты взяли себе трех помощников и всеми правдами и неправдами фотографировали листы дела и возили Дамиру. Изучал результат с Дамиром в Центре больше Петр Михайлович, поскольку адвокаты надеялись, что своим авторитетом Константинов прикроет помощников, если следователи начнут придираться к копированию.

Ознакомление проходило в комнате Психологического Центра, куда Левиев приезжал со своим ноутбуком, и они с Дамиром вместе читали с экрана, а потом обсуждали тактику защиты.

Одним из первых в деле лежал документ под названием «явка с повинной». Дамир смутно помнил, подписывал его или нет.

— Скопом, видимо, — пояснил Левиев, — вместе с отказом от Константинова. После пыток.

— Я почти не помню, что там. Помню про Синепал. А остальное… Губернатор какой-то уральский, кажется. Они пытались меня заставить выучить, но для меня это все слишком далеко.

— Ну, и не перечитывай. Будешь великолепно путаться в показаниях. Кстати, оправдание терроризма тоже не очевидно. Дело в том, что есть статья двести семьдесят семь — «Покушение на государственного или общественного деятеля». Она террористическая. Тебе шьют оправдание преступления именно по этой статье. Но, во-первых, можно поспорить с тем, что Синепал убили именно за политическую деятельность, а не за работу журналистки. В последнем случае это не терроризм. Если же ее действия были незаконными, и ее убили именно за это — тем более не терроризм. Статьи «Оправдание убийства» у нас нет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Илья Львович говорил, что еще можно спорить о том, является ли она государственным или общественным деятелем.