Железный Путин: взгляд с Запада - Ангус Роксборо

Таким виделось положение в России, когда после инаугурации 7 мая 2008 г. к власти в стране пришел Дмитрий Медведев. По некоторым признакам, он разделял или, по крайней мере, понимал критику в адрес его предшественника. Главной фразой в его единственной речи во время предвыборной кампании было «свобода лучше несвободы», а в обращении во время инаугурации он пообещал, что «мы обязательно достигнем истинного уважения к закону и преодолеем правовой нигилизм».

В международных отношениях Медведеву хотелось быстро произвести впечатление. Он поспешил в Берлин (как сделал и Путин) вскоре после того, как стал президентом, чтобы, как он надеялся, произнести принципиально новаторскую речь, в которой торжественно призвал к созданию нового европейского договора о безопасности. По-видимому (хотя это осталось неясным), этот договор должен был заменить все существующие соглашения и союзы, сделать избыточными НАТО и ОБСЕ и конечно, обеспечить России принадлежащее ей по праву место во главе новой организации. Эту инициативу в целом проигнорировали, и не только потому, что она была непродуманной и скорее вызывала вопросы, чем давала ответы. Ее проигнорировали преимущественно из-за оторванности от реальности: Россия по-прежнему действовала методами, которые слишком многим напоминали СССР, вела «газовые войны» с соседями, видимо, предала забвению убийства Политковской и Литвиненко, третировала Грузию и Украину… Никому не хотелось выслушивать нотации о безопасности Европы от такой страны. Мы, сотрудники агентства Ketchum, разослали памятки, объясняя, что подобные инициативы во внешней политике должны быть частью «комплексного подхода», должны сочетаться с внутренней либерализацией, чтобы их воспринимали всерьез. Мы указали причину успехов Михаила Горбачева: он был коммунистическим лидером, но его меры по контролю над вооружением принимали всерьез потому, что он также проводил политику гласности и освобождал политзаключенных. Никто, объясняли мы Кремлю, не примет предложения по вопросам безопасности всерьез, если они будут сопровождаться отходом от демократии внутри страны.

Хочется думать, что президент Медведев, возможно, действительно хотел внедрить изменения в стране. Но всякая надежда на либерализацию была потеряна, когда Россия впервые за все время после ее вторжения в Афганистан в 1979 г. ввязалась в войну с одним из своих соседей. Вторжение в Грузию в августе 2008 г. разом перечеркнуло все усилия, предпринятые Путиным, а затем и Медведевым, пытавшимися представить свою страну как поистине постсоветскую, европейскую, демократизированную и заслуживающую доверия силу. События, которые привели к «пятидневной войне», и вопросы о том, кто несет основной груз ответственности за нее, окружены противоречиями — и затуманены яростным пиаром войны, в котором грузины проявили себя гораздо более сведущими, чем российская сторона. В следующей главе я попытаюсь пролить свет на произошедшее, не претендуя на знание определенных и точных ответов.

Глава 10

Сошествие в войну

От Косово до Бухареста

В воскресенье 17 февраля 2008 г. отколовшаяся от Сербии провинция Косово с преимущественно албанским населением провозгласила свою независимость. На следующий день США признали ее, а во вторник один журналист задал президенту Бушу вопрос: «Это сделано не в пику Владимиру Путину и остальным, которые говорят, что вы открыто одобряете сепаратистское движение повсюду в мире?»

Буш ответил: «На самом деле мы очень тесно сотрудничаем с русскими… Знаете, разногласия есть, но мы, как и многие другие страны, считаем, что история докажет: это верный шаг, способный принести мир на Балканы».

Но Путина беспокоили не Балканы. У России имелись веские причины сопротивляться признанию Косово, и наименее значительными из них были «братские узы», связывающие Россию с Сербией. Ящик Пандоры открылся. Несмотря на уверения американцев и их союзников, что стремление Косово к независимости — уникальный случай, с особым стечением обстоятельств, не имеющий прецедентов, — он вызвал ликование других сепаратистов во всем мире. Если косовары смогли проголосовать за независимость и отделение от Сербии вопреки желанию «метрополии», ссылаясь на военные атаки, этнические чистки и проявления жестокости к ним, почему же тогда чеченцам нельзя заявить то же самое о своем положении в России, или абхазам и южным осетинам — о своем положении в Грузии?

Прежде всего, Россия не желала поощрять чеченский сепаратизм, но вместе с тем остерегалась поощрять и отделение южных осетинов и абхазов — именно потому, чтобы не создавать прецедента для других малых народностей бывшего Советского Союза, не в последнюю очередь для своих беспокойных мусульманских республик Северо-Кавказского региона России. На саммите лидеров стран СНГ, свободного объединения бывших советских республик, президент Путин недвусмысленно предупредил о последствиях. «Косовский прецедент страшен, — говорил он, нервно ерзая на своем месте и отрывисто произнося слова. — По сути дела, он ломает целую систему международных отношений, преобладавших не просто десятилетиями, а веками. Несомненно, это повлечет за собой целую цепочку непредвиденных последствий».

Михаил Саакашвили, месяцем ранее вновь избранный президентом Грузии и находившийся среди слушателей, с трудом сглотнул, услышав, как Россия обвиняет западные правительства в грубейшем просчете: «Это палка о двух концах, и когда-нибудь другой конец поднимется и ударит их по голове». На отдельной встрече саммита Путин пытался заверить Саакашвили: «Мы не собираемся подражать американцам и признавать независимость Южной Осетии и Абхазии только потому, что независимость Косово уже признана». Но Саакашвили не поверил ему. Он был так же, как Путин, осведомлен о прецеденте, созданном Косово, и вдобавок знал, что сепаратистские провинции его страны могут последовать примеру, если не начать действовать сразу. Его попытка принять меры против Южной Осетии в 2004 г. закончилась провалом. С тех пор он с американской помощью сумел сделать свои вооруженные силы более боеспособными. Но если он собирался присоединить Абхазию и Южную Осетию, рискуя вступить в конфронтацию с Россией, поддержка американцев требовалась ему не просто на уровне логистики.

В течение девяти дней после объявления независимости Косово Саакашвили объяснял, почему теперь Грузия особенно заинтересована во вступлении в НАТО. «Зачем нам членство в НАТО? — спрашивал он. — Оно необходимо нам потому, что Грузия должна быть стратегически защищена в крайне сложном и опасном регионе и получила свою долю гарантий безопасности». Приближался важный саммит НАТО — он должен был пройти в апреле в Бухаресте, и на нем предстояло решить, стоит ли разрешить Грузии и Украине приступить к MAP, плану действий для вступления в НАТО — первому конкретному шагу на пути к членству. Чтобы заручиться поддержкой, в марте Саакашвили улетел в Вашингтон, представлять свои демократические рекомендации в кулуарах и залах заседаний Конгресса и Белого дома.

Он не скупился на лесть, заявляя Джорджу Бушу перед телекамерами: «Чем мы сейчас намерены заняться, так это пройти до конца путь к свободе — ради нашего народа, ради наших ценностей, ради всего, что значат для нас США, потому что США распространяют во всем мире преданность идеалам».

Буш не сумел подавить довольную усмешку — никто в мире не поддерживал его так, как этот человек. Деймон Уилсон, советник президента по европейским делам, вспоминает: «Он был великолепен, он попал в струю. Он явился к президенту с сообщением о том, как важно признать, что его наследие — строительство демократической Грузии. Эти слова звучали в наших ушах как музыка, они были правильными»1.

И Саакашвили получил именно тот ответ, на который надеялся. «Я убежден, что Грузия выиграет, став частью НАТО, — заявил Буш журналистам. — Я сказал президенту, что с этой мыслью еду в Бухарест».

Но далеко не все члены организации разделяли его мнение, в особенности французы и немцы. Когда Саакашвили прибыл в Вашингтон, еще до того, как он достиг Овального кабинета, ему позвонила канцлер Германии Ангела Меркель. Саакашвили говорит, что первым делом он сказал Бушу: «Мне только что звонила наша общая приятельница Ангела Меркель и сказала: “Я знаю, что вы намерены встретиться с Бушем, чтобы обсудить приближающийся саммит НАТО, и хотела сообщить вам позицию Германии: вы не готовы вступить в организацию, мы вас не поддержим”»2.

Согласно заявлениям свидетелей, Буш улыбнулся и объяснил Саакашвили, что в НАТО есть игроки разных категорий: «Займитесь Люксембургом, а Ангелу предоставьте мне. Я присмотрю за ней».

Но сказать это оказалось проще, чем сделать. И у французов, и у немцев имелись две причины сомневаться в пригодности Грузии для членства в НАТО, причем ни одна из них не имела отношения к «задабриванию России». Во-первых, они считали, что опасно принимать в организацию страну с «замороженными» внутренними конфликтами, такими как конфликты с Южной Осетией и Абхазией. Во-вторых, беспокойство внушал сам Саакашвили и наметившиеся признаки того, что он далеко не демократ, каким видел его Джордж Буш.