Новый Мир ( № 7 2013) - Новый Мир Новый Мир

o:p   /o:p

Почему музыку, а не что-нибудь другое? o:p/

Почему не сохранившиеся остатки архитектуры довоенного Тернополя, отчасти в центре города, на Новом Мире, с закрашенными пилястрами и облезшими от ненужности атлантами, не восстановленную улицу Перля, новые микрорайоны 80-х, рабочие общежития комбайнового завода и хлопкового комбината? o:p/

Тернополь потерял свой шарм в тотальных советских бомбардировках 1944 года. Восстал из пепла, но другим, эта новая архитектура, новые названия улиц, отстроенный центр, тернопольское озеро, разделение города на Дружбу, БАМ, Канаду и Аляску размагнитили всякую притягательную силу между центром и новыми районами. Этот отмеченный 1939 годом смертоносный разрыв между прошлым городом и его историей и городом современным становился кесаревым сечением, рубцом памяти, который никак не заживет. o:p/

o:p   /o:p

1939 год в Тернополе стал последним годом польского государства. o:p/

Из тревожных вестей в прессе и слухов, которые распространялись по городу, возникало чувство неуверенности, и война, как нечто неизбежное, терпеливо ждала августа. o:p/

Могло это как-то повлиять на привычную городскую жизнь? o:p/

Вряд ли. o:p/

Люди посещали кофейни; торговали товаром, каждый своим — в книжном Перельмана и портняжном салоне Леона Славинского; Пилсудский крепко держался за стремена коня на высоком постаменте; в еврейских лавках привычно, с выкриками и пререканиями, предлагали новые поступления; в пекарнях выпекали хлеб; на рынок съезжались крестьяне; гимназисты ходили на классы; в ешивах изучали Тору; польская, украинская и еврейская молодежь воспитывала дух в молодежных полувоенных организациях; в костелах, церквях и синагогах отправляли службы; после христианских праздников наступали еврейские. o:p/

Город, который доживал последние мирные месяцы, даже в страшном предсказании местной Кассандры не мог бы представить, как изменится все за несколько ближайших лет, что ожидает этих торговцев и покупателей, гимназистов, урядников, жандармов, проституток, городских воров в зависимости не только от них самих, но и от их национальности, сколь многим из его жителей не удастся протянуть эти ближайшие пять-шесть лет из-за сначала пыток НКВД, потом тотального уничтожения евреев, а еще позже — подпольных действий ОУН и Армии Крайовой. В городе, в котором по одним и тем же улицам и площадям ходили украинцы, евреи и поляки, отличие заключалось разве что в том, что поляки жили в своем государстве, евреи в своих книгах и молитвах, а украинцы на своей земле. o:p/

Но, например, в июле — пусть это будет июль — улицы еще предвоенного Тернополя с польскими названиями (в 1939-м их переименуют, а под конец войны, в 1944 году, они просто исчезнут) ведут меня по городу, наполненному людьми и лавками. Увы, этот июль вот-вот закончится. Закончится и довоенный Тернополь: его сравняют с землей, и только одиночные стены домов и завалы из кирпича и камня будут свидетельствовать о городе, который, потеряв память, словно библейская Рахиль, будет оплакивать своих детей. По уцелевшим улицам весенний ветер будет развеивать не только пепел сожженных еврейских книг, но и прах сыновей и дочерей еврейского народа, а в белых облаках будут плыть тела замученных украинцев и расстрелянных поляков. o:p/

Но в июле 1939-го таким пророчествам не верится — и именно потому, что зацвели и запахли липы, и их густой запах ароматным шлейфом закутал всю улицу Мицкевича, покатился по улице Третьего Мая, по которой проезжают брички, побежал по пассажу Адлера вместе с гимназистами, которые с мая на каникулах, сфотографировался возле памятника Пилсудскому, напротив Доминиканского костела, и пошел в старую синагогу в субботу именно тогда, когда на вечернюю молитву тянутся, закрыв свои лавки, пекарни, швейные и портняжные мастерские, иудеи, а их сопровождают взгляды поляков и украинцев, которые читают в своих газетах о погромах в Германии. o:p/

Старую синагогу сожгут вместе с несколькими сотнями евреев в 1941-м и, окончательно разрушив в 1944-м, разберут на мостовые и стены. o:p/

Зачем синагоги, если нет евреев? o:p/

В сентябре 1939 года Красная армия развесит по городу свои призывы и под тем предлогом, будто кто-то стрелял из костельной башни, сожжет Доминиканский костел (не без помощи кое-кого из местных евреев); маршала Пилсудского танком стащат с постамента, и украинцев будут поощрять уничтожать польских панов и выдавать польских офицеров и чиновников. Тернопольские евреи в основном встретили приход красных сдержанно. Среди них были и сторонники новой власти, особенно те, кто верил в коммунизм, однако борьба с буржуазией, национализация собственности, экспроприация жилья и буфетов, ликвидация школы с обучением на идише не способствовали симпатии к советам. Но евреев беспокоили известия из Германии и уже захваченной немцами Польши. o:p/

Началась украинизация вместе с охотой НКВД на украинских патриотов, которых арестовывали и сажали за решетку: польская полиция в спешке бросила на произвол судьбы списки членов ОУН, «Просвещения», Пласта, «Сокола», Союза Украинок и еще адвокатов, врачей, учителей — всех, кто представлял собой угрозу польской государственности. Советам оставалось только перевести эти списки с польского на русский — и начать охоту. o:p/

Восточную Галицию присоединили к УССР, поэтому Тернополь внезапно стал украинским городом. Примерно с 1940 года сюда начали прибиваться еврейские беженцы из Польши; кое-кто, не задерживаясь надолго, направился дальше, вглубь Советского Союза. o:p/

Портреты Сталина и Ворошилова украшали фасады домов в центре города, красноармейские патрули охраняли покой новых граждан Советского Союза, в селах организовывали колхозы, а в переполненных тюрьмах Тернополя и Черткова, предупреждая сопротивление, расправлялись с галицийской интеллигенцией. o:p/

2 июля 1941 года немецкие части вошли в город. Была открыта тюрьма, где нашли жертв НКВД. Больше недели, с 4 до самого 11 июля длился еврейский погром. На город опустились сумерки — и Рахиль снова рыдала о детях своих, а город надолго оглох от выстрелов и криков и очнулся, только когда евреев согнали в гетто, а прочим запретили сочувствовать им и помогать. За неисполнение — расстрел. o:p/

Улицы, что стали границей тернопольского гетто, замыкали пространство евреев, именно за ними подстерегала смертельная опасность, и именно они стали линией, которая поделила этот город. Площадь Казимежа, улица Рейтен, улица Перля, Рынок, Поле, улицы Львовская, Подольская, Старошкольная, Русская, Малый рынок, улица барона Гирша. o:p/

o:p   /o:p

В декабре 1941 года хозяин пекарни Шварц из окна своего дома в тернопольском гетто смотрел на пустую улицу, засыпанную снегом. o:p/

Окна его жилища выходили на улицу Перля. o:p/

Как было приказано, он забил их досками, а теперь стоял возле одного из этих окон и смотрел в щелку, вылавливая в тонкой полоске света другую жизнь. Сквозь щель Шварц разглядел нескольких прохожих и широкие крестьянские сани, застеленные соломой и домотканым полотном. Конь, засовывая морду в торбу, доедал сечку и выдыхал в морозный воздух тепло. Шварц узнал владельца саней — это был Михайло из Стыгниковец, который до войны поставлял с мельницы муку для его пекарни. Шварцу захотелось крикнуть, подать слабый и отчаянный голос, но он себя сдержал. o:p/

Через некоторое время к его знакомому Михайлу начали подъезжать другие сани. o:p/

Все они жались к противоположной стороне узкой улицы. o:p/

Мужики на санях сидели и мерзли, мерзли их лошади. o:p/

Мужики о чем-то переговаривались, и над санями висело сизое облачко теплого пара. o:p/

В комнате, подперев стену, молча стояла жена, а в углу на полу, закутавшись в клочья разодранной шубы, которую он когда-то купил во Львове, сидели трое их младших детей. o:p/

Лошади в какой-то момент встревожились — и мужики повернули головы куда-то, откуда долетали немецкие голоса. o:p/

Шварц хорошо слышал эти голоса, это были команды для немецкой полиции, но щель в окне не давала ничего больше разглядеть. o:p/

По середине улицы мимо крестьянских саней промаршировали два отделения немецких солдат. Они разделились на малые группы по четыре-шесть человек и вошли в гетто. o:p/

Шварц почувствовал затылком теплое дыхание жены, но не отступил и не дал ей выглянуть на улицу Перля. o:p/

К Шварцу зашли четверо. o:p/

Сначала они прошлись по комнате. o:p/

И Шварц, и его жена молча наблюдали за каждым их движением. Один из них подошел к детям Шварца, приказал им встать и сложить лоскуты меха на полу. o:p/

Потом он подошел к Шварцу и, прикрикнув, спросил, почему тот не выполнил приказ о сдаче меха. o:p/

В начале зимы немцы приказали евреям сдать весь мех, за неисполнение — расстрел. Тогда евреи за ночь наполнили мехом крестьянские сани, на которых конфискованный мех увезли в направлении вокзала. Шварцы тоже отдали новую шубу, отпоротые вороты с пальто жены и дочерей, штраймл, лисьи и заячьи вычиненные шкурки, которые Шварц купил на Старом рынке у скорняков-гуцулов. А старую шубу, почти разлезшуюся по швам, распороли на несколько полос, и так переживали зиму 1941 года. o:p/