Пуговицы - Ида Мартин

об этом Марку, он сделает все, чтобы забрать девочку себе, перестанет переводить им деньги и оплачивать содержание деда. Славе подобное развитие событий казалось катастрофическим, поэтому он сразу согласился держать случившееся в тайне.

Однако спустя некоторое время отсутствие Марины стали замечать сначала соседи, а потом и в школе, где они с Дашей учились. И вот тогда Надя предложила им переехать в Москву, пообещав, что найдет возможность устроить их в школу так, что родительские документы и участие не потребуются. Она подыскала им квартиру и договорилась с женщиной, согласившейся для отвода глаз изображать их маму. Сорвавшись, они уехали посреди учебного года. Слава недоучился в десятом, а Даша в третьем, поэтому в новую им пришлось пойти с потерей класса первого сентября, не привлекая к себе лишнего внимания.

Слава хотел бросить школу и устроиться работать, но Надя объяснила, что на несколько лет им нужно стать как можно более незаметными и не привлекать к себе внимания, а школа для этих целей – самый лучший вариант. Пока Слава не заинтересовался мной, все было хорошо. Но, узнав о его увлечении, Надя внезапно отреагировала очень резко, болезненно и нетерпимо. Сначала убеждала, что заводить девушек и друзей небезопасно, а вскоре и вовсе раскрылась в своих чувствах к нему. И с этого момента у них все пошло наперекосяк. Примерно в это же время в «Пуговицах» умер дед, и Надя умоляла Славу не рассказывать об этом Марку, чтобы деньги, предназначавшиеся на содержание деда, теперь шли на ее мать. Из-за этого они очень сильно поругались, Надя уехала и пару месяцев не объявлялась, а вернувшись, сообщила, что устроилась в школу и теперь намеревается приглядывать за ними. Надя перестала быть милой и заботливой няней, она превратилась в требовательную, капризную и властную тираншу.

Сначала Слава предполагал, что она ведет себя так из-за денег Марка, и решил, что она больше его заинтересована в том, чтобы Дашин отец ничего не знал, поэтому немного расслабился, но, как оказалось, зря. Деньги у Нади были и свои. Откуда, она не говорила, но с одержимостью копила на квартиру, новые паспорта и переезд в другой город. Дело было вовсе не в деньгах, а в нем самом и немного в Даше. Надю полностью захватила идея о том, что они должны стать настоящей семьей. При этом она требовала от Славы одновременно и сыновьего послушания, и братской опеки, и любовного восхищения. Тогда-то он неожиданно понял, что имеет дело с психически нездоровым человеком и что ее чрезмерное участие в их жизни с самого начала было продиктовано навязчивым желанием стать предметом его внимания, заботы и любви – всего того, что она видела в его отношении к Даше. Надя даже намеревалась, оформив поддельные документы, удочерить девочку, чтобы навсегда сделать его зависимым от нее. Школьную влюбленность Славы физручка восприняла с безумной ревностью, она закатывала такие сцены и истерики, от которых ему делалось жутко. В ход шли всевозможные запугивания: она угрожала то звонком Марку, то самоубийством. Один раз она воткнула себе в ногу нож, а в другой опустила локоть в кипящую кастрюлю. Самого Славу она никогда не трогала и даже боялась причинить ему физическую боль, но, когда стало ясно, что выгнать из школы меня не получится, перешла к прямым угрозам в мой адрес.

Именно такую историю поведал мне Томаш, и звучала она весьма правдоподобно, особенно с учетом того, что я знала об Антоне.

– Мне нужно подумать. – Я убрала свою руку из его горячих ладоней и поднялась.

– О чем? – Он обеспокоенно выпрямился.

– Моя жизнь простая, как отрезки на горизонтальной прямой, а тут сплошные сложные функции. За пять минут не решишь.

– Не надо ничего решать! – Томаш пошел за мной в коридор. – Я рассказал тебе все по-честному, чтобы ты больше не додумывала лишнего.

– Лишнего? Да я подобное при всем желании не смогла бы выдумать.

– Микки, ты мне очень нравишься, – стоя в шаге от меня и пристально наблюдая, как я вожусь с курткой, сказал он с нажимом. – Очень. Вот об этом подумай как следует.

Я рассеянно кивнула.

– И если… если я тебе тоже нравлюсь, – с осторожностью, словно недавнее «Теперь ты со мной» говорил совсем другой человек, произнес он, – у тебя нет причин меня избегать.

Я замялась. Уходить так, словно я обижена, было неправильно. За доверие нельзя платить неблагодарностью. Но именно доверие являлось главным неизвестным в этом замысловатом уравнении.

Из комнаты высунулась Даша, увидела меня в одежде и, подскочив, крепко прижалась:

– Так нечестно! Почему ты сразу уходишь?

– Как же сразу? – Я погладила ее по голове. – Я у вас уже два часа. Сейчас почти восемь. Пока еще до дома доберусь.

– Погоди, – вдруг спохватился Томаш. – Я провожу.

– Не нужно. Нет настроения разговаривать.

Он замер со свитером в руках:

– Точно?

– Извини.

– А можно я тебе напишу в «Ватсап»? – попросила девочка.

– Конечно. Слава тебе даст мой номер.

– Спасибо! – Даша обхватила меня за шею и прошептала на ухо: – Береги пуговицу.

– Обязательно. – Я помахала Томашу над ее головой. – Пока.

Он тоже помахал. От внезапно возникшей между нами дистанции холод ощущался сильнее, чем от пронизывающего ветра на улице. Мне требовалось либо принять эту полную странностей и белых пятен историю, либо, как советовала Лиза, прекратить всяческое общение со Славой. Еще до его рассказа, до полунамеков Даши, когда я ехала к ним из больницы, все было почти нормально. Недосказанность существовала, но вопрос выбора не стоял. Теперь же, когда я узнала все подробности, по сути, ничего не изменилось, но на самом деле изменилось все.

Как-то раз Бэзил в красках описывал, как в деревне режут и ощипывают кур. Описывал со смаком, со всеми натуралистическими подробностями, как они бьются, как кричат, нарочно, зная, что нам с Лизой это неприятно слушать. Казалось бы, ничего не случилось, от этого рассказа ни одна курица не пострадала. Просто информация, просто дополнительное знание, как это бывает на самом деле, однако потом я больше года не могла видеть голые куриные тушки в магазине.

И вот теперь от этого дополнительного знания, которое я сама потребовала у Томаша, мне было плохо и противно. Пусть он не любил Надю, пусть стал всего лишь жертвой обстоятельств, пусть делал это все ради сестры, но чище он от этого не становился. Тайная смерть их матери, странное бегство из дома, неоднозначные отношения с Надей, могущественный Марк, продуманная до мелочей «мамина» комната, пуговки и кислота, которой Надя собиралась меня облить. Кислота! От одной этой мысли по спине пробежали мурашки. Я так близко ходила