"Англия: Портрет народа" - Джереми Паксман

К тому времени, когда был придуман «Нэшнл Траст», тема уничтожения «старой» Англии уже довольно долго витала в воздухе. Французский посол в Лондоне виконт де Шатобриан писал в 1822 году, что его «охватывает меланхолия и голова идет кругом» при мысли о том, что доиндустриальная Англия уходит:

«Сегодня ее долины скрыты за дымом кузниц и фабрик, ее тропинки стали железными рельсами, а по дорогам, где бродили Шекспир и Мильтон, катятся дышащие паром локомотивы. На Оксфорде и Кембридже, этих очагах знания, уже лежит печать оставленности: колледжи и готические часовни теперь полузаброшены, горько взирать на них, а в их крытых галереях рядом с могильными плитами Средневековья лежат, забытые, мраморные анналы народа Древней Греции — руины стерегут руины».

Сохраняя руины, «Нэшнл Траст» подпитывает веру в то, что худшее еще впереди. Конечно, у миллионов посетителей исторических домов и садов этот визит остается в памяти как проведенный спокойно и без претензий выходной, который обычно дополняется чашкой чая и небольшой прогулкой. Но что этот феноменальный успех «Нэшнл Траст» говорит нам об английском складе ума? Во-первых, мы должны признать, что в англичанах глубоко заложено чувство истории. Знания самой истории могут быть и не очень хорошими (удивительно, как много людей не могут точно сказать, сколько жен было у Генриха VIII), но чувствуют ее глубоко, и это одно из слагаемых того, что делает людей такими, какие они есть. Выражением этого чувства, а также увлечения дешевым историческим романом, любви к Шекспиру и глубоко заложенного скептицизма по отношению к политическим лидерам остальной Европы и является «Нэшнл Траст».

Во-вторых, это свидетельствует о глубоком консерватизме. В доме каждой традиционной английской семьи есть комната, шкаф, чердак, подвал или гараж, куда понапихано все, начиная с древних детских колясок и кончая остатками обоев с рисунками двадцатилетней давности и старыми зажимами для ламп в коробках, в которых были куплены давно уже сломавшиеся электроприборы. Их хранят, потому что «в один прекрасный день они могут пригодиться». На самом деле их прагматичные и здравомыслящие обладатели просто не хотят расставаться с ними. Прожив двадцать лет среди англичан, бельгийский поэт Эмиль Каммертс пришел в 1930 году к выводу, что эта привычка свидетельствует об отношении к жизни: «Для них настоящее — это не четко обозначенная демаркационная линия, разделяющая два противоположных мира, а легкая дымка, через которую они идут неспешным шагом… Путешествуя во времени, они тащат за собой немало ненужного багажа, потому что точно так же поступают и в пространстве». Он прав. Как иначе объяснить, что до сих пор сохранилось многое из того, что не имеет абсолютно никакого смысла, — парики адвокатов, меховые кивера, неизбираемая палата лордов, всякая чепуха начиная с торжественного развода караулов и кончая клеймением лебедей или архаично звучащие названия государственных постов, таких как «канцлер герцогства Ланкастерского» или «губернатор Пяти портов»? В конце концов, это приходит к каждому: те, кто начинает взрослую жизнь, страстно выступая за модернизацию, кончают мечтами о месте в палате лордов.

В-третьих, англичане помешаны на классовых различиях и невероятно любопытны. Сто шестьдесят тысяч человек, посещающих ежегодно дом Черчилля в Чартуэлле, или 140 тысяч, отправляющихся в резиденцию Асторов в Клайвдене, отчасти привлекает то, что там можно посмотреть, как жил другой класс, и представить себя на его месте. Герцогиня Девонширская считает особенно ценной недоуменную запись в книге для посетителей в Чатсуорте, где расположен их огромный дом: «Видел в саду герцога. На вид вполне нормальный человек». Количество слуг в больших домах часто превышало число членов семьи, иногда в несколько раз. Но сколько посетителей этих мест могли бы представить себя «твини» — служанкой, помогавшей кухарке и горничной, третьим лакеем или двенадцатым садовником?

История успеха «Нэшнл Траст» позволяет нам узнать об англичанах еще кое-что. Понадобилось десять лет со дня ее основания, чтобы число членов «Нэшнл Траст» достигло 500. Даже когда «Нэшнл Траст» отмечала свой золотой юбилей в 1945 году, это число составляло лишь 800 человек. А к его столетию в 1995 году в нем состояло два миллиона: игривые наклейки на бампер с самодовольным слоганом «Я лишь один на миллион», которые «Нэшнл Траст» раздавала всего лишь за семь лет до того, теперь выглядели и вовсе невнятными. Однако рост ее рядов на этом не прекратился. Через два года прибавилось еще полмиллиона членов. Подобным успехом не может похвастаться ни одна другая организация в мире: даже самые популярные особняки, открытые для широкой публики в странах с небогатой историей, таких как Соединенные Штаты, обслуживают всего лишь несколько десятков тысяч посетителей. Число посещений мест, принадлежащих «Нэшнл Траст» в Англии и Уэльсе, составляет 10 миллионов. Этот феноменальный успех отражает рост количества пожилых людей среди населения, которые могут свободно распоряжаться своим временем, а также общее увеличение свободного времени. Но это и говорит кое-что об англичанах. Ведь нельзя же считать просто совпадением, что количество членов «Нэшнл Траст» многократно увеличилось как раз в то время, когда наиболее острой стала неуверенность в национальном самосознании?

Английский загородный дом стал метафорой для определения состояния страны. Об этом свидетельствуют два текста. Один можно найти в элегантных дневниках Джеймса Лиз-Милна, написанных во время войны, когда он ездил по всей Англии от одного фамильно дома к другому. Эксцентричные старики, с громким шарканьем передвигавшиеся по замерзавшим зданиям, потчевали его ужасной едой. За это он, как секретарь комитета «Нэшнл Траст» по загородным домам, выслушивал мольбы помочь им выжить в мире, который, по их представлениям, сложится после войны: дома тех, кому повезет, перейдут под опеку «Нэшнл Траст», при этом им будет позволено жить в этих домах и дальше. Второй текст — это роман Ивлина Во «Возвращение в Брайдсхед», невероятная популярность которого и в твердой обложке, и после показа снятого по нему телевизионного фильма в 1980 году свидетельствует об очарованности плебса аристократией и о силе этой метафоры «из кирпичей и раствора». Повествование в книге ведется от лица Чарльза Райдера, который по выданному ему во время войны ордеру на постой оказывается в прекрасном большом доме, снедавшем когда-то его воображение; иногда возникает ощущение, что читаешь элегию по утраченной любви. Несмотря на невероятную популярность романа, даже сам Ивлин Во почувствовал некоторое отвращение к «Возвращению в Брайдсхед» из-за его некрофилической одержимости великолепием прошлого. В предисловии к изданию романа 1959 года он признает, что это «панегирик, прочитанный над пустым гробом». И он прав. Может, и действительно в период между 1875 и 1975 годами с лица земли было стерто более 1000 загородных домов, но в Англии еще остается более 1500 крупных поместий. При более серьезном подходе возникает вопрос: какое вообще отношение имеет упадок загородных имений к остальному населению страны? Если этот упадок о чем-то и свидетельствует, так это о неспособности высших классов совладать с налогами, со спадом в сельском хозяйстве, потерей целого поколения на Первой мировой войне, а зачастую с собственной оторванностью от мира сего. Невероятная популярность «Нэшнл Траст» говорит о том, что англичанами руководят противоречивые чувства. С одной стороны, это сильно развитое чувство собственной свободы. Разве можно найти более яркий пример триумфа простых людей над землевладельцами-аристократами, чем тот факт, что их домами теперь владеют и посещают их миллионы? Но в то же время, прославляя эти «идеальные жилища», англичане благоговеют перед феодализмом.