Самая страшная книга 2016 (сборник) - Анна Железникова

Теперь, утром, я понимаю, чьей жизнью. Все один обман. Злобный бледный дух, жадный демон… Но, мчась за ней сквозь тьму, я забываю все, все на свете.

Она решила отвести меня туда, к своим. На какой-то миг я все-таки остановился, заколебался. Но она начала прельщать обещаниями, прекрасной долей вечной жизни…»

– Что-то не пойму, мсье, о чем это вы читаете, – вмешалась Неверова. – То ли стара стала, то ли глупа…

– Нет-нет, – поддержала ее племянница Софьи Михайловны, – и я не понимаю. Какая-то мистика.

– Я предупреждал: все довольно необычно, – туманно ответил господин, недовольный, что его прервали.

На Натали Зорницкую вся история, и особенно чтение, произвели сильное впечатление. Почему-то вспомнился рассказ брата и как Сережа передавал слова Ирины об «ужасной участи».

– А может быть, это все самая настоящая правда, – неожиданно для себя совершенно серьезно произнесла она.

Но слова прозвучали совсем тихо, и никто, кроме сидевшего рядом безымянного господина, не обратил на них внимания. Зато он, испытующе глянув на девушку, так же негромко отозвался:

– Некоторым людям дано видеть и понимать больше, чем другим. Не потому, что они лучше или хуже. Просто от природы такая у них способность.

Натали вздрогнула:

– Это вы, верно, о себе?..

– Нет, – покачал он головой. – Я всего лишь собираю сведения.

– О чем это вы там шепчетесь? – близоруко прищурилась Софья Михайловна, будто зрение могло помочь ей расслышать.

– Я попросила продолжить чтение, – сказала Натали.

– Ну так и надо продолжить, чего уж там, – махнула рукой княгиня.

Рассказчик поспешил выполнить просьбу:

«…Конечно, я поддался на уговоры. Они сильны, я не раз уже убеждался в их силе. Человек не способен им противостоять.

Она привела меня в самый их лагерь, в дьявольский цирк. Всех их перевидал я там: сестер ее, родичей, всех этих страшных циркачей… Из всех них только в младшей сестре, кажется, осталось немного человеческого. Она словно бы против воли участвует в кровавых пиршествах. Но и она такое же создание ада…

Наутро меня отпустили. Но я уверен: в последний раз. Нынешней ночью она придет, чтобы забрать меня навсегда. Я ужасно себя чувствую, как при тяжелой болезни. Страшно бледен и мучаюсь жаждой, которую никак не утолить.

Она говорит, потом ничего этого уже не будет. Наоборот, стану ощущать лишь силу и всемогущество. Но я-то знаю… сейчас-то знаю, что нужно будет отдать взамен. Что я уже почти потерял…

Завтрашнего утра я не увижу. Для меня наступят вечные вечер и ночь. Пока во мне остается хоть капля человеческого, я еще в состоянии ужаснуться происходящему.

Моей душой безвозвратно завладели порождения тьмы. Вампиры.

Я знаю, почему из последних сил пишу все это. Еще пытаюсь сохранить какую-то связь с собой прежним. Но это зря. Я сожгу дневник. Еще немного – и швырну в огонь.

Лучше вместо бестолковой писанины совершу последний человеческий поступок в своей человеческой жизни. Спасу сына. Пока я еще способен… пока…» – Здесь нельзя разобрать несколько строк, бумага потемнела. Дальше идет вот что: «…над его колыбелью святое распятие. Это будет для меня нелегко, я уже почти не могу притронуться к кресту, он жжет мне руки даже сквозь ткань. Но я все же помещу его на стену. Если не сделаю этого, они не пощадят ребенка. Я помню, какими жадными глазами она смотрела на дверь детской. Но к распятию они не посмеют приблизиться.

Мама, отец, простите меня… Да поможет вам Господь. Больше я ничего не могу…»

На этом записи обрываются.

Человек с незапоминающимся именем аккуратно сложил стопкой листы.

Все долго молчали. Потом княгиня Софья Михайловна, неуклюже махнув рукой, сказала:

– Ерунда, бред безумца! Давайте все это забудем, давайте чай пить.

Через какое-то время рассказ действительно начал забываться за другим разговором, но вдруг в паузе между репликами вновь громко и не к месту прозвучало замечание графини Лацкой:

– А вы знаете, Шарлотт Марсье очень больна.

Безымянный господин при этих словах тревожно нахмурился. Послышались возгласы гостей:

– Как – больна? Еще вот совсем недавно видели ее вполне здоровой…

– А вот так, все худеет, бледнеет, мучается жаром, и ни один доктор не может ей помочь.

– То-то они с матерью к нам не заходят, – попыталась поддержать разговор Софья Михайловна, но все почему-то снова замолчали, и воцарилась тишина.

Вдруг в этой тишине послышались шаркающие шаги. Кто-то подходил к террасе.

– Петр Николаевич! – удивленно воскликнула княгиня. – Давно вы у нас не появлялись.

– Давненько, давненько! Да вот, господа, наскучила безвылазная-то жизнь, захотелось выйти, развеяться, так сказать… – И старик Нерящев, кряхтя и хихикая, направился к свободному креслу.

Александр Матюхин

Узор

Миша решил, что хочет убить свою жену.

Утро выдалось чрезвычайно позитивное, до тошноты. Наверное, это и сыграло свою роль.

Надя сидела за столом у окна и весело болтала о том, что скоро праздник, двадцать третье февраля, а она договорилась на пятидесятипроцентную скидку в салоне тату, и он может выбрать абсолютно любой рисунок, какой захочет.

Миша разглядывал ее лицо: тонкий нос с горбинкой, красивые губы, морщинки в уголках глаз (а ведь в утреннем свете они выделяются особенно явно), чуть более глубокие морщины на лбу, короткие выбеленные волосы торчат ежиком. И эта змейка на шее, бегущая от ключицы к левой скуле. Почему-то при взгляде на змейку Миша подумал об убийстве.

Он оставался спокоен. Взял кружку с молоком, сделал глоток. В голове нарисовался идеальный план: когда Надя выйдет на балкон курить, Миша возьмет ее за плечи и вытолкнет к чертовой матери через перила. Полет с шестнадцатого этажа и встреча с клумбой. Никаких обид, дорогая, мне просто надоело каждое утро смотреть на эту твою змейку.

Люся, четырехлетняя дочь, спала в детской. Наверняка сбросила за ночь одеяло на пол, затолкала в угол кровати подушку и развалилась в позе звезды, на животе, уткнувшись носом в матрас. Милая, любимая Люсечка. Ей же надо будет объяснить, что мама умерла…

– Миш!

Он моргнул. Понял, что не помнит, как поставил кружку обратно на стол.

– Ты что делаешь? – Надя открыла форточку, щелкнула зажигалкой и закурила.

Она ведь никогда не выходит на балкон. Курит здесь, не заморачивается.

Миша перевел взгляд на собственные руки. С левым запястьем что-то было не так. Терпкий, колючий зуд растекся под кожей между большим и указательным пальцами. Правой рукой Миша методично расчесывал место зуда. Там уже образовалась красная припухлость.