Волчьи ягоды - Леонид Залата

«Что слышно про Ирину, а, Павел?»

Кривенко хлопнул в ладони, потер одной о другую, словно растирал что-то между ними, потом дунул на ладонь — мол, улетела, пропала.

Разговор об Ирине раздражал Павла, и Гецко заговорил о конях: они у Павла что надо — и увезут больше, чем другие, и поле быстрей вспашут...

Наутро Кривенко вызвали к председателю колхоза.

«Чего ему? — недовольно буркнул Павел. — Сегодня выходной».

Гецко остался ждать у сельмага. Павел вернулся не скоро, отвел соседа в угол почти пустого магазина, и тут сзади кто-то дернул его за плечо: «Километр за тобой гонюсь. Шагом марш за мной».

На пустынной улице Степан Корилич протянул Павлу перевод на сто рублей. «Это же Ирине от Балагура», — сказал Кривенко. «А где ее искать? Дают — бери. Не впервой!»

Павел колебался только миг, потом заполнил бланк, дал почтальону трешку и вернулся в магазин.

«Ну, зачем председатель вызывал?» — подступил Гецко.

«На улице расскажу».

Каменистая дорога бежала с небольшой горушки среди хат и пряталась за тенистыми деревьями, что росли по сторонам. Приятели шли, обдумывая, как теперь быть Павлу, что делать? Накануне вечером не привязал коней, они дорвались до картошки, ели, сколько хотели, и даже ветврач из района не помог.

Председатель обещал передать дело в суд. Павел решил бежать.

Утренние зори еще стряхивали над Орявчиком дрожащую росу, а он с небольшим чемоданчиком уже шел к автобусной остановке... Куда уехал Кривенко, в Орявчике никто не знал...

— Но мы выясним, — подытожил свой рассказ Пасульский.

Наталья Филипповна рассказала ему, что 17 октября в Синевце видели человека, похожего на Павла Кривенко. Капитан Крыило проверяет достоверность факта. Не исключено, что все подтвердится. Собираясь бежать, Павел сказал: «Заработаю денег и вернусь к Ирине». Может, и заехал в день рождения, а тут Балагур... Необходимо как можно скорее разыскать Кривенко.

Кушнирчук отложила недочитанный роман и собиралась выключить свет. В этот момент зазвонил телефон. Подняла трубку и узнала голос капитана Крыило. Он сообщил, что Павел Кривенко был в Синевце, угощался в привокзальном ресторане и в ночь с семнадцатого на восемнадцатое, когда был ранен Балагур, выехал пассажирским поездом в направлении Львова.

Пьяный, которого подобрали в подъезде, оказался непричастным к преступлению. Пятна на его пиджаке — следы крови кролика, которого перед этим забил у тещи в селе. Угрозы: «Я ему... я его...» — пустая болтовня.

Итак — Кривенко... Но в процессе следствия появился еще один подозреваемый — шофер Федор Шапка. Пока разыскивали Кривенко, Наталья Филипповна занялась им.

...В Синевце стояла ранняя осень. В такую пору начинают краснеть леса, солнце не печет — греет ласково; земля утром и вечером отдает холодком; дни не короткие и не длинные — успеешь управиться с работой до ночи.

Ранняя осень — это не тягостная пора, когда на дворе семь ненастий за день: сеет, веет, дует, крутит, мутит, на голову льет и ноги морозит. Ранняя осень — это дозревшие яблоки поблескивают росяными боками на влажных ветках, звонко хлопают о землю груши, пахнущие майским медом; трепетную просинь неба разрезает первый журавлиный лемех, а понизу, у самой земли, плывут длинные паутинки бабьего лета, цепляются за траву и трепещут оборванными концами, и ветер нарочно рвет их, чтобы повредить связь меж летом и осенью.

У Ирины был отпуск. Сначала хотела съездить в Орявчик. Как живет тетечка Тамара? Она каждое утро угощала Митю свежим молочком. «Не надо денег, Ирина, — говорила, — пусть сынок-дубок крепнет, а я на его свадьбе погуляю». К Марьянке тоже приходила, когда Павел был на курсах. «Мои дети на молоке крепкими выросли, пусть и твои сил набираются».

Было у Ирины намерение навестить и секретаря комсомольской организации колхоза. Как он там, советчик и спаситель Сергей Кацюба? «Ты, Ирина, еще подумай, — советовал, когда она пришла сниматься с учета и рассказала, что решила уехать от Кривенко в город. — Может, я найду Дмитрия, поговорю, и ты к нему переберешься?» — «Нет! — ответила. — Я виновата, мне и заглаживать вину». — «Может, с Кривенко останешься? — спросил несмело. — Мы на него управу найдем». — «Лучше камень на шее носить, чем с ним жить».

Не без Сергеевой помощи выхлопотали ей квартиру в городе, устроили дочку в детсад, нашли работу. Коллектив оказался дружным, и Ирина повеселела. «Компанейская ты у нас», — говорят девчата. Ко дню рождения купили ей туфли, сыну — скрипку (Митя учится в музыкальной школе), платье и куклу — дочке.

Прошлой осенью привезли Ирине два ящика яблок и три центнера картошки, которой хватило на всю зиму. «Это тебе натуроплата», — прочитала она в записке Сергея.

В тот последний их разговор он сказал: «Прости, что недостаточно интересовались твоей личной жизнью...» А что было интересоваться? Посмотреть со стороны, все у Ирины Лукашук шло своим чередом. Душу никому не открывала. Сергей каждый раз спрашивал: «Как дела?» Она гордо поднимала голову: «Понемногу идут...» И теперь ей казалось, если приедет в Орявчик, Кацюба встретит ее своим: «Как дела?..»

Хотелось Ирине проведать и одинокую Евдокию. Муж с войны не вернулся. Дети и внуки зовут ее в город, а она — ни за что! Придет, бывало, к Мите и Марьянке, принесет орешков и шепчет: «Говорят, будто есть чужие дети, а мне все родные».

А председатель сельсовета при встрече засыпал бы ее вопросами: «Как живешь, Иринка? Где работаешь? Как детки? Где Дмитрий? Что нового?» Он любит выпытывать, потому что, как говорили в Орявчике, голова села должен все знать. На то он и руководитель...

Доярка Вера Сидоран тоже была бы рада встрече: вместе на ферме работали...

И все же Ирина передумала ехать в Орявчик. Еще пойдет по селу, что к Павлу вернулась. Да и не отрывать же Митю от школы. К тому же домашние дела: окна покрасить, кухню побелить. Только управившись со всем, решила хоть денек побыть одна на природе — отпуск все же. Отправила Митю в школу, Марьяну отвела в детсад — и в дорогу.

Лес встретил Ирину приветливо.

Рыженькая белка, спрыгнув с лещины, пробежала мимо пня, ловко уцепилась за толстый бук, таща за собой распушенный хвост. «Собирает орешки в дупло, будет зимой ей тепло», — вспомнилось из детства. Как же давно не видела она лесную белку-красавицу! Ой, давно! С тех пор, как ходила с Дмитрием по грибы. Белочка грызла еловую шишку, добывая зернышки. «Не испугай», — предупредила Дмитрия. Белка держала шишку в передних лапках, рыжий хвостик лежал на сучковатой ветке, головка поворачивалась то в одну сторону, то в другую, тонко скрежетали острые зубки.

«Э-ге-ге-й...» — донеслось издалека.

Белочка настороженно моргнула и устроилась на ветке повыше, а когда опять послышался крик какого-то грибника, стрелой полетела на другое дерево и хвостом зацепилась за кончик тонкой ветки. Ирина ахнула, но Хвостаня (так Дмитрий назвал белку) тут же отцепилась, найдя удобное место чуть ниже.

Ирина глубоко задумалась, сидя у ручья на заросшей мхом каменной глыбе. «Дмитрий, Дмитрий, куда же ты подевался? Я же тебе такие письма писала — камень, и тот бы ответил».

Она наизусть помнит каждое письмо.

«Дорогой Дмитрий!

Пишу тебе это письмо, а на коленях сидит Митенька. Он тянет ручонки к бумаге, бормочет: па... па... па... И вот мы вдвоем выводим большими буквами: «Папа». Я не знаю, что хочет сказать наш сын, но уверена — первым словом будет «папа». Малыш еще ничего не понимает, а я уже наговорила ему о тебе много-много: как встретились, как поженились, как жили... А он все бормочет свое: «па... па... па...», словно хочет выпытать, где ты. Говорю: твой папа, сынок, далеко. Твой папа на синем-синем море, на большом, больше, чем хата, корабле. Он повез за море старую, как баба-яга, беду. Повез, чтобы потопить, чтобы она никогда больше не возвращалась. Твой папа («Па... па... па...») добрый и работящий. Он скоро вернется...

Мои сказки, Дмитрий, длинные. Сын заснет, а я все еще рассказываю. Для себя. И становится легче. Наговорюсь, намечтаюсь и засну...

Ты, Дмитрий, писал, чтобы побольше заботилась о нашем малыше. Я все понимаю, все для Мити делаю. А вернешься, будем воспитывать сына вместе.

Спрашиваешь, как живем? День за днем. Я уже писала тебе, что Фитевка выставила нас из дома — к ней сын с невесткой приезжают, — и мы перешли жить к Павлу в отдельную комнату, что с выходом на улицу. Не пойму только, почему ты не отвечаешь на мое письмо? Рассердился? Не стоит. Другого выхода у нас не было.

Мы с Митенькой каждый день подходим к календарю, и наш сынок своей ручонкой срывает листок. Считаю дни до нашей встречи.

Ждем с нетерпением. Горячо целуем. Твои Митя и Ирина».

Ветер раскачивал ветки над головой. У ног журчал чистый — каждый камушек видно — ручей. Ирина ощутила холодок, поднялась и пошла вверх. Ей попались два боровика. Вдосталь налюбовалась их молодецкой статью, а потом срезала и положила в корзинку. Стала искать грибы.