Сейф дьявола (роман и повести) - Йозеф Глюкселиг

Калах высунулся из окна, любуясь живописным курортным городком, утопающим в зелени. «Какие мы, люди, все-таки странные существа», — подумал он, размышляя о своей судьбе. Еще два дня назад он был в полном отчаянии, оказавшись в руках наемных похитителей, связавших его и засунувших ему в рот кляп. Всего два дня назад он прощался со свободой и рисовал в воображении зарешеченную унылую камеру. Он дрожал при мысли о предстоящих суровых допросах, о которых беспрестанно говорили те двое.

Калах понимал, что за этим скрывается: одна из научно-исследовательских программ, в которой он принимал участие, была секретной. А этого достаточно, чтобы обвинить его в нарушении государственной тайны.

Лежа на заднем сиденье «шкоды», он прощался со своими иллюзиями, надеждами и амбициями. Прошлое было погребено, а на будущее не приходилось особенно надеяться, потому что его ждали годы работы без друзей, без Мирки.

И вдруг произошло чудо. Он не в Чехословакии и не за решеткой. Из окна просторной виллы открывается вид на живописный городок, Мирка в соседней комнате красит ногти, а завтра или в крайнем случае послезавтра они уже будут в Лондоне.

В памяти невольно всплыл аргумент, который неделю назад приводил Ник Беер, объясняя невозможность его зачисления в Королевский медицинский институт. В его просьбе, мол, было отказано на основании результатов графологической экспертизы, которая охарактеризовала обладателя представленного почерка как человека неуравновешенного, не обладающего внутренней гармонией, склонного принимать ошибочные решения и делать поспешные выводы о своих сотрудниках, упорно стремящегося отстаивать только свои взгляды и способного выносить очень небольшие нагрузки.

Вспомнив, как покрасневший Беер, запинаясь, читал выводы экспертизы и охватившую его ярость, Калах засмеялся. Потому что, как потом выяснилось, все это оказалось чистым недоразумением.

Калах понимал, что такие вещи случаются, что и сам никогда не взял бы на работу человека с такой характеристикой, поэтому не мог согласиться с женой. А Мирка без конца задавала два мучивших ее вопроса: почему Ник не встречал их в Вене и почему так легко прошла ошибка с графологической экспертизой?

«Да, руководству Королевского медицинского института не мешало бы извиниться», — подумал Калах, но… главное, что место в Лондоне все-таки нашлось.

Он отвернулся от окна и, тщательно прикрыв его, направился к старинному письменному столу. Калах всегда мечтал иметь такой же и подумал теперь, что в одной из восьми комлат, которые ждут его в Лондоне, оборудует свой кабинет. И тогда вновь взойдет звезда «многообещающего таланта», как окрестила его критика после выхода книги «Коробка времени». Этот утопический роман в свое время быстро разошелся, был даже переиздан.

Доктор машинально сел за стол, погладил поверхность из настоящей кожи, открыл один из ящиков, нашел в нем стопку бумаги и вытащил несколько листов. Ему вдруг страстно захотелось начать писать прямо сейчас. Он давно вынашивал идею нового романа «Восстание землян».

Несколько минут Калах сидел неподвижно, впившись глазами в идеально чистый лист бумаги. Потом взял ручку и написал первую фразу: «На аэродроме царило хмурое утро. Где-то вдали тонко посвистывала какая-то птица. Одинокая фигура высокого, слегка сутулого мужчины медленно двигалась по бесконечному пространству. Длинная бледная тень делала ее еще более живописной и одинокой. Это был космонавт капитан…»

Он остановился, перечитал абзац и в душе порадовался. Ведь еще позавчера он был не способен сочинить ни одного связного предложения.

Калах настолько углубился в работу, что не услышал, как тихо открылась дверь и в комнату вошла жена.

— Ты пишешь? Интересно кому? — спросила она, когда он заметил ее и обернулся.

Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что она плакала. Мирка прижимала к груди смятый платочек, глаза ее опухли, она недоуменно смотрела на него, как будто застала за чем-то необычным. «Может, ее удивило, что я так спокоен и сосредоточен?» — подумал он и опустил голову.

Когда он вернулся из Хорна, то никак не мог успокоиться. Ночью бредил, метался на постели, вскрикивал. Все ему мешало, все его раздражало. Но теперь это состояние прошло. «Я справился с прошлым и начал жить будущим», — подумал Калах. Ему припомнился разговор с Миркой по возвращении из Хорна. Она требовала, чтобы они вернулись в Прагу. Но это все, к счастью, уже позади.

— Не бойся, не в Градчаны, — широко улыбнулся он.

Она присела на краешек стола и заглянула ему в глаза:

— Ты пишешь это заявление?

— Какое? — не понял он.

— Ты ничего не знаешь? Значит, пан Гордан готовит небольшой сюрприз, — уныло произнесла Мирка.

— Ты говорила с ним?

— Да, он целый час гулял со мной по саду и следил, чтобы я не подходила к забору. — Мирка закрыла лицо ладонями. — Я чувствую себя как в клетке, — всхлипнула она. — Ты знаешь, что он все время повторял? «Мадам, не подходите к забору, не нужно, чтобы вас кто-нибудь здесь видел», «Мадам, держитесь ближе к беседке, там вас не будет видно с улицы», «Не могу ли я попросить вас, мадам, чтобы вы тактично дали понять доктору, что он ни в коем случае не должен выглядывать в окно?».

Она очень удачно изобразила Гордана, ей удалось даже передать его угрожающий тон, прикрытый вежливостью.

— Покажи, наконец, что ты пишешь, — попросила Мирка и взяла исписанный лист бумаги. Пробежав глазами текст, она недоуменно покачала головой: — Удивляюсь, откуда у тебя такое неуемное желание писать! Ты преспокойно мараешь свой роман, и тебе даже в голову не приходит обратить внимание на то, что вилла окружена агентами, которые то и дело бегают к Гордану и доносят: «Господин доктор только что подошел к окну», «Господин доктор только что отошел от окна…». Меня бы не удивило, если бы они и сейчас подслушивали, о чем мы говорим.

Калах встретил слова Мирки недоверчивой улыбкой, но лишь подстегнул ее этим.

— Ты думаешь, Гордан действительно врач? — крикнула она.

— Откуда мне знать, — равнодушно пожал плечами Калах и только сейчас обратил внимание на ее испуганное лицо. — Ради бога, дорогая, что с тобой? Разумеется, он — представитель Королевского медицинского института, Ник его хорошо знает. А то, что нас охраняют, я считаю разумным, особенно после того, что случилось. Я даже благодарен австрийским властям за то понимание, которое они проявили к нашим проблемам.

— Ты это называешь пониманием? А я — тюрьмой!

— Ты раздражена. Все утрясется, как только мы приедем в Лондон, — нерешительно возразил он.

— Ты все-таки еще раз подумай насчет этого Лондона, пока есть время, — сказала Мирка и села на диван. — Мне очень не нравится то, что с нами происходит. Сначала нас сунули в лагерь, сказали, что в Лондоне ты не нужен, потом Беер извинился за графологическую экспертизу, которую якобы подменили, а теперь Гордан заявил мне, что твое место в Лондоне весьма скромное, что тебе, мол, все придется начинать с нуля.

Она заметила тень разочарования, мелькнувшую на его лице, и решила перейти в наступление:

— Михал, давай вернемся! Наше место там, где мы выросли, где нас воспитали, где мы познакомились, полюбили друг друга…

Он покачал головой:

— И где меня окружали люди, которые сторожили меня и следили за мной, где царит террор… — Он замолчал, не зная, что сказать дальше.

— А здесь агентов нет? — истерично выкрикнула жена и снова зарыдала.

— Ты нездорова, Мирка, — нежно произнес Калах, беря ее за руку.

— Нездорова?

— Конечно, так же, как и я. Сегодня я это сознаю, потому что с точки зрения психиатрии те шаги, которые мы решили предпринять, вызывают состояние депрессии. Но ты не бойся, это пройдет, как только мы адаптируемся к новой среде и к новым людям. Речь идет о болезненной подозрительности. Я должен был это учитывать.

— Перестань, пожалуйста, жалеть себя! — прервала его Мирка.

— Я не жалею, просто определяю наше состояние как врач.

— Я вижу, ты усердно лечишься от этой болезни, — кивнула она на флакончик с таблетками, лежавший на столе. — Как врач ты, конечно, знаешь, как называются лекарства, после которых вырастают крылья у последнего ничтожества, мир предстает в розовом цвете, а все неприятные ощущения подавляются. Ты думаешь, я не замечаю изменений, которые оно вызывает?

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — резко ответил доктор и сунул копалин в карман.

— О том, что ты начинаешь принимать решения за нас обоих. Ты, который не способен был самостоятельно решить даже самого простого вопроса, над нерешительностью которого посмеивались все друзья!

— Не кажется ли тебе, что ты меня оскорбляешь? — Калах склонился над ней, кипя от злости.