Время крови - Андрей Ветер

– Наши это, наши, – проговорил успокоительно Александр. – Вон сухари с нашего склада.

Иван шагнул в чум. Пол жилища был очищен от снега и устлан ветвями лиственницы и сосны. Повсюду лежали оленьи шкуры, служившие тюфяками и подушками. Возле дымившихся углей тускло поблёскивал чайник, стояли чашки, лежали сухари и кусок масла. Чуть в стороне виднелась коробка, в которой Алёна хранила иголки и нитки.

– Видишь, Алёнка шила что-то, – сказал Галкин. – Надо думать, что Тонги недавно были здесь. Но почему ушли? Эсэ, ты ничего подозрительного не заметил?

Якут молча мотнул головой.

– Ладно, входите сюда, – распорядился Александр, – садитесь чай пить. Я буду за хозяина.

Когда чайник уже вскипел и чай был заварен, Галкин достал из чехла на поясе флягу и отвинтил крышку.

– Предлагаю глотнуть коньяку для обогрева.

– Я не против и даже с преогромным удовольствием! – Иван даже захлопал в ладони. – Откуда же у тебя коньяк, Саша? Я думал, ты запретил спиртное.

– Есть вещи, о которых не стоит распространяться при рабочих. Коньяк у меня и Белоусова только для дороги. Как говорится, на всякий случай. Тебе сейчас глоток не помешает.

– Я согласен.

– Эсэ, ты будешь коньяк? – Галкин протянул ему флягу.

Якут отрицательно покачал головой и презрительно дёрнул татуированным подбородком.

– Я буду чай. Я не пью водку. И не позволяю никому из моих родных потреблять её.

– Это не водка, дружище, это очень вкусный напиток, – причмокнул Иван.

– Всё равно. От этого делается плохая голова. Вам нужно, мне – нет.

Галкин отхлебнул сам и спрятал флягу. Время подходило к полудню, когда послышались голоса и звуки бубенцов. Через несколько минут всё вокруг ожило, зашумело. Стадо оленей, похрапывая, звеня колокольцами, стуча ногами и разгребая копытами снег, рассыпалось вокруг чума. Галкин вышел из чума и окликнул погонщика:

– Здорово, Аким!

– О, начальник, – Тунгус широко улыбнулся и шагнул навстречу, – наша давно жди начальник.

– Вот видишь, мы приехали, а у вас тут никого.

– Зачем никого? Я есть. Алёнка есть. Олени есть.

– Что у вас тут нового?

– Нового нет, всё старое есть. Новое есть, когда весна приходи, – серьёзно ответил Аким.

– Ничего не произошло?

– Собака маленький сдох, – вспомнил Тунгус и пояснил: – Рыбий кость в горло попадай.

– И всё? А что ж вы чум без присмотра оставляете? – вступил Иван в разговор. – А если кто чужой заявится?

– Откуда чужой? – удивился Аким. – Чужой нет никого. Я знай, что вы приближайся.

– Как же ты мог знать? – удивился Иван.

Оказалось, что Алёна, заслышав приближение саней, испугалась и скрылась в лесу. Мужа её не было, он ушёл с партией Белоусова на Амгу, и она после нападения на неё Ефима на зимовье стала очень опасаться русских. Уверенно она чувствовала себя только возле Бориса Белоусова. Незаметно от мужа она даже оказывала казаку знаки внимания. Увидев, что к чуму прикатили двое русских с проводником, она поспешила к Акиму с известием.

– Вот тебе и пустыня, – подивился Иван, – вот тебе и безлюдье. Тут пространства чёрт знает какие, а она запросто доложила о нас Акиму.

– Где ж она теперь?

– Оленя ходи ловить, – засмеялся Тунгус, – молоко брать, гости угощать. Вон она мамык кидай.

Иван разглядел девушку в гуще стада. Она высматривала самку, чтобы набросить ей на рога аркан. Поймав животное, она притянула его к себе и привязала верёвкой к шесту возле чума. Присев на корточки, она надоила с полчашки молока и преподнесла молоко Александру. Затем нацедила ещё и угостила Ивана. Молоко было густое, сладковатое на вкус и жёлтого цвета. Когда черёд дошёл до Эсэ, она остановилась перед ним как вкопанная и некоторое время стояла с вытянутыми руками, держа чашку с молоком перед собой.

– Подожди, – негромко сказал он ей, выждав паузу, и полез в свой рюкзак. – Я из чужой не пью. Налей в эту. У меня для молока и мяса разные плошки.

Тунгуска покорно выполнила его указание и пробормотала что-то невнятное на родном языке, извиняясь.

– Вот ты говоришь, что из чужой чашки не пьёшь, – откашлялся Иван, – а ну если твоя посудина сломается?

– В моих руках не сломается, а в чужие я не дам, – заговорил Эсэ. – Моя посуда набирает мою силу. Когда в ней еда, эта еда дышит моей силой и укрепляет меня. Ты ешь из чужой чашки; слабый и сильный человек – все берут ту чашку. Ничто не накопится в ней. Откуда там возьмётся сила? Посуда сродни оружию. С ней нужно сжиться, чтобы она служила верно. Чужим оружием пользоваться плохо, никогда не знаешь, в чём оно может подвести.

– Ну и ну, – покачал головой Иван и посмотрел на Акима. – И вы все такие же?

– Нет. – Тунгус хитро сощурился и поднялся, чтобы убрать посуду.

– Ты любишь оружие, – подвинулся Галкин к Эсэ. – Хочешь я покажу тебе мой «винчестер»?

– Твоё ружьё?

– Да.

– Хочу. – Глаза Эсэ вспыхнули.

Александр вытащил «винчестер» из кожаного чехла и бережно погладил его ладонью.

– Эта штуковина стреляет много раз подряд. Смотри, я кладу руку сюда, палец лежит на спусковом крючке. Видишь эту скобу вокруг моей ладони? Это рычаг. Мне достаточно оттянуть его ладонью, чтобы взвести курок с ударником, открыть канал ствола, выбросить стреляную гильзу, а обратным движением дослать патрон.

Галкин привёл рычаг в движение и в несколько секунд выбросил из винтовки десять патронов. Эсэ восхищённо поднял руки, не в силах скрыть свой восторг. Иван засмеялся негромко. Якут выглядел сущим младенцем, который увидел действия фокусника.

– Быть может, однажды у тебя тоже будет такое, – предположил Александр.

– Откуда, начальник? Я бедный. Не могу купить такое ружьё. – Он как-то странно посмотрел в глаза Александру. – Разве что у тебя отниму?

– Я метко стреляю, Эсэ, – ответил тот. – Не так легко отобрать у меня что-либо. Да и отбирать нет нужды. Ты вполне можешь заработать. Человеку даны большие возможности. У меня вон сколько средств оказалось.

– Ты русский, ты белый человек, ты думаешь иначе.

– Я наполовину Якут, – неожиданно сказал Александр.

– Ты? – не поверил Эсэ.

– Моя мать была Якутка, – улыбнулся Галкин. – Не похоже? Знать, русская кровь оказалась погуще.

– Ты сын Якутки? Как так? – Лицо Эсэ выражало огромное удивление.

– Я слышал, что мой отец то ли украл её, то ли забрал у кого-то за долги. К тому времени его первая жена, которую он привёз из Архангельска, погибла подо льдом вместе с ребёнком. Вот он и взял другую женщину. Белоусов рассказывает, что она была страсть как красива. Теперь уж у отца не спросить, он умер. А мать скончалась совсем давно, когда я был младенцем, так что я не помню её. Как-нибудь посидим у огня с Борисом, он много чего помнит.