Маг. Биография Паоло Коэльо - Фернандо Морайс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я дышу одиночеством, облачаюсь в одиночество, испражняюсь одиночеством. Полное дерьмо. Я никогда не чувствовал себя так одиноко. Даже в те горькие и бесконечные дни моей покинутой юности. Что ж, одиночество мне не в новинку. Вот только я здорово устаю от него. В скором времени я совершу нечто безумное, что ужаснет мир.
Хочу писать. Но для чего? Зачем? Я один, экзистенциальные вопросы занимают мой мозг, и во всей этой какофонии я различаю одно желание: умереть.
Драматические отрезки жизни чередовались у него с радостными событиями. Редкие и достаточно короткие, эти мгновения оптимизма фиксировались без малейшего намека на скромность:
Настал мой час рождать, и он уже воспет в стихах, которые я сотворил в клинике. Этим утром я рождаюсь с первым лучом. Пришла пора явить миру, кто я таков.
До середины 1967 года мир, еще не знавший, кто таков Пауло Коэльо, уже рисковал потерять его, судя по частоте депрессивных всплесков и той настойчивости, с которой он твердил о смерти и самоубийстве. В конце июня, вновь промучившись бессонницей всю ночь, он совершил необдуманный импульсивный поступок. Спрятал дневник в ящик стола, запер дверь ключом на два оборота, убедился, что она действительно закрыта, — и начал крушить все подряд. Первой под руку попалась шестиструнная гитара — он разбил ее в щепки о письменный стол с таким грохотом, что это походило на взрыв бомбы. В тот ранний час, в обычный день — около шести утра в четверг — соседей, вяло собиравшихся на работу, до смерти перепугал шум в доме Коэльо. Отломанным грифом Пауло вдребезги разнес красный проигрыватель, коротковолновый радиоприемник и продолжал сеять разрушение, круша все на своем пути.
Ничего целого уже не оставалось, а ярость еще не была утолена. Пауло подобрался к стеллажу с книгами и смел на пол собрания сочинений, начиная с «Приключений Шерлока Холмса». Он начал рвать книги европейских писателей одну за другой, затем перешел к полкам с томами бразильских авторов… Поэзия, проза, философские сочинения — все летело на пол, уже покрытый растерзанными книгами. Пауло ворвался в ванную и, орудуя грифом гитары как дубинкой, вдребезги расколотил зеркало туалетного шкафа. Когда грохот на миг стих, он услышал, как отец просит его открыть дверь. Он не внял отцовским просьбам. Сорвал и разодрал в мелкие клочья два плаката, что висели на двери, — с текстом молитвы святого Франциска Ассизского и «Барбарой», стихотворением Жака Превера. То же самое он сделал с постерами — репродукциями картин, украшавшими комнату: «Махой обнаженной» Гойи, «Садом наслаждений» Босха и «Распятием» Рубенса. Запыхавшись, Пауло заметил, что уцелел лишь один предмет: белое кресло, в котором он привык «плакать либо созерцать звездное небо», как он однажды написал. Инструмента, чтобы разбить его, под рукой не оказалось, и, недолго думая, он распахнул окно и с грохотом выбросил кресло в садик. И лишь когда в комнате не осталось ни одной целой вещи, решил открыть дверь. Он только успел понять, что ломился к нему уже не отец: его быстро зафиксировали два санитара, а один из них вколол ему в руку инъекцию сильнодействующего транквилизатора.
Открыв глаза после отключки, он узнал этот облупившийся потолок: его снова поместили в палату на девятом этаже в частной клинике доктора Эйраса. Как только Пауло очнулся, санитары подвели его к лифтерам, чтобы предупредить:
— Вот тот самый пациент, что сбежал отсюда в прошлом году. Сторожите его хорошенько, и на сей раз будьте начеку.
В клинике ничто не изменилось. Не хватало только Флавио — племянника министра, который пытался убить себя виски и спреем с духами, а все остальные, включая заику и мнимого немого Луиса Карлоса, товарища по бегству, остались на месте. Лица — те же, что и всегда. Прежними были и мучения. В первый день Пауло подвергли сеансу электрошока столь тяжелому, что когда Фабиола спустя несколько часов пришла его проведать, он все еще лежал без сознания, на губах пузырилась слюна, а лицо страдальчески кривилось. Несмотря на ласку и заботу возлюбленной — теперь, помимо родителей, его в больнице навещала только Фабиола, — Пауло так и не смог выбросить из головы исчезнувшую Жени и ребенка.
Через неделю, после трех сеансов электрошока подряд, Пауло вновь замыслил побег. И снова компаньоном выбрал Луиса Карлоса — тот в очередной раз решил, что с него хватит. Шанс появился в тот день, когда врач из бригады доктора Бенжамина санировал Пауло полость рта и увидел, что у юноши режется зуб мудрости. Врачу показалось, что он совершил гениальное открытие:
— Я знаю, в чем твоя проблема: все дело в зубе, он у тебя режется и давит на голову. Это тебя нервирует и вызывает все эти кризисы. Я попрошу нашего дантиста, чтобы он вырвал зуб, и на этом все закончится.
Пока искали фельдшера, чтобы сопровождать пациента в стоматологическую поликлинику доктора Эйраса, Пауло встретил Луиса Карлоса и предупредил его:
— Сейчас или никогда! Меня поведут к стоматологу, а я попытаюсь скрыться. Смотри, может и тебе удастся. Если все пойдет как надо, встречаемся через час в кафе перед входом.
По аллеям между корпусами клиники его сопровождал фельдшер. У дверей кабинета тот глянул на часы и договорился с зубным врачом: удаление займет около получаса, он пока сходит в туалет и тут же вернется, чтобы отвести пациента в корпус душевнобольных. Однако прием не занял и пяти минут. Быстро осмотрев Пауло рот и постукав по зубам пинцетом, врач отпустил больного:
— Не знаю, кто придумал эту глупость! С каких это пор с катушек слетают от зуба мудрости? Можешь посидеть пока в коридоре и подождать фельдшера.
Час настал. Пауло, стараясь не привлекать внимания, опустив голову, проскользнул по коридорам корпуса, быстро прошагал по больничной рощице, влился в толпу посетителей и медперсонала у входа — и через пару минут оказался на свободе. Он припустил бегом в кафе на перекрестке улиц Ассунсан и Маркиза Олинды. К его удивлению, Луис Карлос ждал его с бокалом пива в руке — только на это и хватило мелочи, завалявшейся в его карманах. Они отметили свой подвиг взрывами хохота и пришли к выводу, что отсюда надо сваливать, пока их не хватились. На самом же деле охрана клиники опять оказалась не на высоте: врачи заметили исчезновение парочки лишь два дня спустя, 9 июля. Пауло ухитрился продать наручные часы кассиру в баре, но торговаться не было времени, и он выручил за них всего триста новых крузейро (шестьсот пятьдесят реалов по курсу 2008 года) — меньше половины действительной стоимости. Беглецы прошагали три квартала по улице Маркиза Олинды, присели на травку насыпи и несколько часов молча сидели, наслаждаясь бесплатной и неописуемой красотой ослепительно прекрасного пляжа Урка на фоне горы Корковадо. Тот же вид открывался из окон клиники, только теперь его не загораживала решетка. Пауло посвятил Луиса Карлоса в свои планы:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});