Разгневанная земля - Евгения Яхнина

— Я вижу, вы поверили мне, красавица. Скажите тем господам… — Больше Марика ничего не могла произнести от волнения.

Но женщина, к которой она обратилась, вздрогнула, ничего не ответила, только низко спустила на лицо кружево косынки.

Тереза растерянно глядела на мужа, не зная, на что решиться.

— Как всё неожиданно! — заговорил Танчич. — Я сам никогда не поверил бы, что этот юноша способен на бесчестный поступок. Но в своём донесении пештской полиции капитан Вейль, не называя никого по имени, написал, что настоящую фамилию Бобора ему раскрыл столяр…

— Вейль? — закричал Янош, освобождаясь из объятий матери. Мужество и решимость вернулись к нему. — Он лжёт, этот Вейль! Я никогда и не говорил с ним про вас!

Танчич вздохнул свободнее:

— А кому-нибудь из своих товарищей ты говорил, что Бобор — это вымышленное имя?

— Никогда никому! Ни господину Вейлю, ни кому другому я этого не говорил!.. Да господин Вейль здесь, спросите у него самого!

Танчич растерянно развёл руками.

— Вот и хорошо! — сказала Тереза. — Позовём это Вейля!

— Что ты, что ты! — замахал руками Танчич. — Тереза, дорогая, я тебя не узнаю!.. Не время устраивать суд!

— Пойдём отсюда, мама! — Янош взял Марику под руку. — Нам здесь делать нечего!

Аронфи выступил вперёд, подошёл ближе к Танчичу:

— Господин хороший, так-то не годится! Надо узнать, в чём дело. Мы этого парня знаем. Не напутал ли здесь кто?

— Я и сам ему доверял и понять не могу, что произошло, — огорчённо сказал Танчич, взглянув на взволнованную Терезу. — Вы не думайте, моя Тереза добрая, душевная, но измучилась она. Как же сейчас быть? Посмотрите только, что делается кругом. — Михай показал на мост.

Теснимые со всех сторон разношёрстной толпой, из Пешта медленно двигались два экипажа, украшенные национальными лентами и алыми цветами. Впереди экипажей реяли два полотнища. На одном красными буквами было начертано: «Свобода, равенство, братство!», на другом — «Свободная, независимая Венгрия!»

Но ещё раньше, чем приблизились экипажи, передаваемая из уст в уста, докатилась радостная весть: это едут члены только что образовавшегося Комитета общественной безопасности с Шандором Петёфи во главе.

Аронфи смекнул: «Шандор не даст Яноша в обиду!» — и поспешил навстречу Петёфи.

Молодые люди подхватили Танчича на руки и понесли к мосту, но встречный поток заставил их остановиться. Выйдя из экипажа, Петёфи сам шёл навстречу Танчичу. Грузчик ни на шаг не отставал от него, скороговоркой рассказывая про беду, в какую попал Янош. Он отошёл в сторону только после того, как Танчич протянул обе руки Петёфи. Пока Танчич и Петёфи обменивались горячими словами приветствий, Аронфи поучал Яноша: ынче, брат, Петёфи в городе самый главный. Я уж ему всё рассказал. Он-то доищется, в чём суть. Идём!

Янош послушно последовал за Аронфи. За ними брела Марика.

Увидев их, Петёфи сказал Танчичу:

— Сегодня власть в Пеште перешла в руки Комитета общественной безопасности. Ваше освобождение было вторым государственным актом народной власти. Первым была отмена цензуры. Мы осуществили свободу печати явочным порядком. Давайте тем же порядком проведём и судебную реформу. Учиним народное разбирательство…

— Поступайте, как находите лучше, — ответил нерешительно Танчич.

Петёфи узнал Яноша и тотчас вспомнил его наивную и в то же время упорную конспирацию. А как загорелись глаза юноши, когда Петёфи невзначай рассказал о красивой землячке, отплывавшей в Вену! Нет, та чистая любовь, которую он прочёл тогда во взгляде юноши, могла повести человека куда угодно, только не к дурным поступкам… Вот офицер — это другое дело! Надо устроить очную ставку.

— Позовите сюда офицера! — распорядился Петёфи.

Несколько человек бросились исполнять поручение.

— Однажды, — рассказывал Вейль, — когда я увидел на берегу реки гостя графа с удочками в руках, оживлённо беседующего с молодым столяром, у меня мелькнул мысль: «Странно ведёт себя этот господин, с простыми рабочими держится запанибрата».

Вейль обвёл глазами окружавших его людей. Суровый вид Петёфи, напряжённое ожидание в глазах Терезы, устремлённый на него тяжёлый взгляд Танчича — всё подтверждало капитану, что от него требуют прямого, ясного и точного показания. И он решительно стал нанизывать одну подробность на другую.

— Прибавьте ещё и то, что меня осведомили из Вене о розысках писателя Танчича. У меня, естественно, шевельнулось подозрение: не скрывается ли Танчич за именем Бобора? Вероятно, мне и в голову не пришла бы мысль использовать молодого резчика для проверки родившегося подозрения. Но случайность помогла мне. Юноша тяжело заболел воспалением лёгких. Сам я одно время увлекался скульптурой, и мне захотелось помочь способному резчику. Я приказал перенести больного в военный пограничный лазарет. Тут, не особенно рассчитывая на успех, я однажды сказал юноше как бы невзначай: «А ты небось и не знаешь, что господин, который живёт в замке, вовсе не Бобор, а Танчич». Молодой человек весь зарделся и ответил: «Как же, знаю!»

— Неправда! Он лжёт! Не было такого разговора! — закричал Янош.

Марика стояла ни жива ни мертва. Сам господин Танчич, и этот капитан в блестящем мундире, и женщина с непримиримым взглядом — все показывают против Яноша. Но не обманывает её сердце — не врёт Янош! Но как же доказать, что он невиновен? Она почувствовала, как сильная рука сына охватила её плечи, потянула, повела прочь, дальше от всей этой возбуждённой толпы. Марика не посмела противиться. В решительности сына почудилась ей властность Иштвана. Она искоса, с невольным уважением взглянула на сына и впервые заметила, что он повзрослел и возмужал.

— Подождите! — попытался Танчич удержать мать и сына, но те даже не обернулись. — Тереза! Шандор! Надо вернуть их!..

Петёфи нахмурился:

— Не трогайте их… Кончайте, господин Вейль, да покороче.

— Очень возможно, что парень и в самом деле не помнит, как он мне подтвердил, что Бобор и Танчич — одно и то же лицо, — продолжал капитан, но в тоне его исчезла прежняя уверенность. — Дело в том, что я сделал вид, будто не придаю значения его словам. Вдобавок в тот день как раз парень выпил двойную порцию водки, которую я ему дал для подкрепления сил…

— Врёт, подлец! — Громовый голос Аронфи оглушил соседей.

Петёфи, приветливо улыбаясь, подозвал грузчика:

— Если хочешь высказаться, Аронфи, иди сюда, говори!

Фигура грузчика возвышалась над толпой, как маяк над бушующим морем. Не понижая голоса, он продолжал:

— Я говорить не горазд, только знаю одно: парень капли в рот не берёт… Вот и Герман, что с ним работает, то же самое подтвердит! Давай, Герман, рассказывай!

Шредер подался вперёд:

— Что верно, то верно: Янош так приучен с малых лет. Отец его очень строг. Мы с Аронфи хотели однажды с ним на радостях чокнуться, ну, а он ни за что! Янош почитает отца и не нарушает его воли. А насчёт вас, господин Танчич, скажу: парень любит и почитает вас всё равно как родного отца…

Танчич с укоризной взглянул на Терезу:

— Да я и сам полюбил его словно родного сына. Мне подумать страшно… — Танчич остановился: к нему пробиралась женщина в кружевной косынке; она с мольбой протянула к нему руки. — Магда! Так это вы…

— Умоляю вас, не презирайте меня… Я сделала это не со зла. Я не понимала, что может так обернуться. Молодой столяр не виноват…

Не в силах сдержать слёзы, женщина не договорила и бросилась бежать; все растерянно глядели ей вслед.

Танчич обрушился на Вейля:

— Так вот для чего вам понадобилось оклеветать молодого рабочего! Вы хотели отвести подозрение от вашей жены!

Жалкий, не смея поднять глаза, стоял Вейль.

Петёфи гневно смотрел на него:

— Трепещете, отважный капитан? Да, счастье штыка переменчиво! Уходите прочь отсюда! — Поэт взмахнул тростью, и скрытый в ней штык внезапно вылетел, прочертил в воздухе дугу и, никого не задев, упал на землю.

— Хорошая примета! — воскликнул Вашвари. — Штык сам направился на Вену!

Рукоплескания, восторженные крики «ура» выразили ликование толпы. Танчича подняли на руки и под несмолкаемые восторженные крики понесли. Взобравшись на верх кареты, Вашвари тщетно пытался призвать к тишине. Толпа затихла лишь тогда, когда Петёфи протянул Танчичу небольшой ларец, перевязанный национальными лентами.

— В этой шкатулке хранятся первые оттиски «Двенадцати пунктов свободы» и «Национальной песни», напечатанные свободно, без цензуры, — произнёс Петёфи. — Мы вручаем их вам для передачи на вечное хранение в Национальный музей. Эти первенцы венгерской свободы, знаменуя прекрасное начало освобождения нашей родины, станут для потомства священными реликвиями.