Разгневанная земля - Евгения Яхнина

Озабоченная Марика терпеливо стояла, прислушиваясь ко всё возраставшему ропоту. Вновь прибывавшие крестьяне, ещё не истомлённые длительным ожиданием, вступали в перебранку со стражниками, получившими подкрепление. На заставу прибыл внушительный отряд богемского полка, расквартированного в Пеште.

Стражники от объяснений уклонялись: им ничего не известно, начальство не велело пускать в город. Но богемцы оказались словоохотливее. Они не понимали венгерской речи, но слово «бунт», произнесённое на любом языке и подкреплённое выразительным жестом, было в те тревожные дни понятным каждому, к какой бы национальности он ни принадлежал. Толпа пришла тотчас в сильное возбуждение и стала напирать на стражу. Кое-где стали извлекать из телег топоры, вилы.

Никто не знал, был ли получен приказ из города или дело решили предусмотрительные офицеры охраны, но заслон был вдруг снят.

Вслед за обозами двинулись в город и пешие.

Столица встретила Марику очень шумно. Повсюду шли толпы людей. Люди громко разговаривали, спорили… Но Марика ничему не изумлялась: ни бурлящему городу, ни большим зданиям, ни городским лавкам. Её глаза, не замечая всего этого, скользили по лицам прохожих, искали среди них родные черты. Усталый взгляд вдруг оживится на миг, но тотчас потухнет, снова и снова обманутый сходством широких юношеских плеч или знакомой посадкой головы. На проспекте Юллёи, около большого дома, Марике пришлось остановиться. Здесь собралась толпа, и, как можно было понять из взволнованных разговоров, кого-то ждали.

Не переставая лил дождь, но толпа не уменьшалась, а всё возрастала.

Марика стала расспрашивать, по какому поводу здесь скопился народ, чего дожидается. Однако ответы ничуть не рассеяли её недоумения.

— Печатают «Двенадцать пунктов свободы», — пояснили ей.

— Чему радуется народ-то, вот что скажи, хороший мой! — просительно тронула Марика бородатого маляра, не смывшего с лица пятна белил.

— Чему радуются? — Маляр искал подходящего выражения. — Ну, коротко сказать, в том суть, что печатаются эти самые пункты без дозволения начальства. Шандор Петёфи нынче сам себе цензура. Одним словом, свобода! Понятно тебе, тётушка?

Ничего не поняла Марика, но почувствовала, что за неясными словами скрывается какой-то важный, ей недоступный смысл. Оттого ещё горестнее ей показалось одиночество среди этого моря людей, которым нет дела до забот. Как найти сына? Как отыскать песчинку в необъятной пустыне? И вдруг ей почудилось, что в толпе, промелькнул Янош. Она рванулась вслед ему, но тут всё кругом пришло в движение, ещё плотнее стала стена людей у здания типографии.

На балконе появился Пал Вашвари. Он снял шляпу и высоко поднял её над головой:

— Братья! Обнажим наши головы: в это величественное мгновение рождается венгерская свобода. С типографского станка сходят листы, напечатанные без цензуры. С этой минуты цензуры больше нет. Печать свободна!

Толпа встретила это сообщение бурными рукоплесканиями.

— Нас спрашивают, — продолжал Вашвари, — почему мы начали с освобождения печати, когда миллионы голодных людей скованы цепями рабства. Да потому, что хозяева Австрии больше всего боятся свободной печати, яростно преследуют каждое свободное слово. Они боятся, что печать раскроет секрет угнетения, которым в совершенстве владеет австрийское правительство. Политический лозунг Австрии — «Разделяй и властвуй!» Поэтому она с такой заботливостью раздувает вражду между отдельными народами, населяющими империю, используя одни народы для подавления других. Австрия будет сильна только до тех пор, пока народы не разгадали этой тайны, пока они не поняли, для чего сделали их братоубийцами. Только свободная печать сможет раскрыть народам эту тайну!.. Мы все братские национальности. Поодиночке мы слабы, но, объединившись, станем сильными, могучими, несокрушимыми. Если мадьярский, итальянский, чешский, польский и австрийский народы объединятся, то хотел бы я знать, кого пошлют против них венские правители! Если народы братски обнимут друг друга, то хотел бы я посмотреть на власть, которая сумеет их унизить, сломать! Да здравствует братство между народами!

Самые различные люди, собравшиеся в этот час на площади, были охвачены единым порывом и встретили торжественный призыв Вашвари радостными приветствиями, которые превратились в бурю восторга, когда на балконе появился Петёфи.

Поэт величаво простёр над толпой руку с двумя бумажными листками. Дождь мягкими каплями ложился на белый пергамент. Воцарилась торжественная тишина.

— Окропим первенцев свободы священной водой природы! Венгерская печать сбросила с себя оковы!

Вслед за этими словами с балкона посыпались плотные листы двух первых выпущенных без цензуры произведений печати: «12 пунктов свободы» и «Национальной песни» Петёфи.

В радостном возбуждении люди ловили листы, разлетавшиеся по площади. По знаку Петёфи толпа опять затихла, и он продолжал свою речь:

— Печать свободна! Если бы я убедился, что больше не нужен родине, я взял бы саблю, обмакнул бы её в кровь своего сердца и, умирая, начертал эти слова, чтобы алые буквы засияли рассветными лучами свободы! Сегодня народ только начал освобождаться от пут, но начало это прекрасно, доблестно! Ребёнку труднее сделать первые шаги, чем взрослому пройти долгий путь…

Слова, слетавшие с уст оратора, доносили до толпы внутренний огонь, сжигавший поэта, пламя его чувств и мыслей.

Примостившийся на цоколе газового фонаря Янош был захвачен величием событий и жадно ловил каждое слово. Он слушал, и мысль оратора доходила до его сознания в живых образах: на руках Танчича разваливаются кандалы, звон которых стойко держался в памяти юноши. Наклонившись к стоявшему рядом Аронфи, Ян шепнул:

— Печать свободна. А с Танчичем как же?

— Погоди, всему свой черёд… — с напускной степенностью ответил грузчик. И тут же, как только Петёфи кончил свою речь, закричал что было сил: — Танчича на волю!

— На Буду! На Буду! Освободить заключённых! Свободу Танчичу! — поддержали грузчика окружающие.

Призыв переливался из рядов в ряды, и взбудораженная масса людей загудела и двинулась в Буду.

Внезапно со стороны Варзаварской улицы раздалась барабанная дробь. Показалась рота гренадеров, впереди которых на гнедом коне ехал капитан Вейль, только недавно переведённый в Пешт.

Увидев солдат, люди пришли в ярость:

— Солдаты! Да как они смеют!

Вейль пытался что-то сказать, но вынужден был умолкнуть. Со всех сторон неслись угрожающие окрики:

— Убирайтесь туда, откуда пришли!

— Да передайте привет князю Меттерниху! — крикнул кто-то задорно.

От толпы отделилась рослая фигура грузчика. Аронфи подошёл вплотную к офицерскому коню:

— Ваше благородие, уведите своих солдат подобру-поздорову, а то как бы не получилось неприятное. Слыхали вы, как одного такого ретивого вояку вчера в Вене на фонарь вздёрнули?

Увидев вокруг насмешливые и вызывающие взгляды, офицер не решился вступать в пререкания с толпой. К тому же на лицах солдат он заметил сочувствие словам грузчика и поспешил отдать команду: «Отставить!» При восторженном одобрении толпы солдаты опустили ружья к ноге и начали отходить в сторону.

Петёфи, наблюдавший с балкона первое столкновение толпы с войском, воскликнул:

— Смотри, Пал! Ни одного испуганного лица!

А внизу упоённые первым успехом люди требовали:

— Оружия! Добыть оружия!

— К Наместническому совету![42] Откроем тюрьму, освободим Танчича! На Буду!

— Слышишь, Пал? Венгерец вновь венгерцем стал!

— Слышу, Шандор. Надо ковать железо, пока горячо! Поведём людей к Наместническому совету!

Наместнический совет представлял собой высший орган исполнительной власти, назначенный австрийским правительством и крепко державшийся австрийской рутины. Члены совета уже знали, что происходит в Пеште, и в волнении ждали, как будут дальше развёртываться события.

Когда на длинном цепном мосту показалась толпа, сопровождавшая делегацию, члены Наместнического совета испугались. Процессия показалась им угрожающей. С утра в тот день лил не переставая дождь и по всему мосту и дальше на улицах, близких к совету, виднелось целое море мокрых, блестящих от дождевых струй раскрытых зонтов. И за этим волнующимся морем членам совета почудились спрятанные вилы и косы, которых они опасались с тех самых пор, как за это оружие взялись крестьяне Моравии, Чехии, Силезии.

Делегации не пришлось ждать. Она была принята немедленно, и так же немедленно были приняты советом все её требования.

Люди тесным кольцом окружили здание, готовые ринуться на поддержку своих уполномоченных.

Янош стоял, не отводя глаз от тяжёлых дубовых дверей, за которыми скрылась депутация. Сердце его билось, звало скорей вперёд, на помощь к Михаю Танчичу. Тогда, в Броде, он ничем не мог помочь пленнику жандармов. А сейчас? Сейчас он не останется в стороне, если кто-нибудь вздумает помешать освобождению Танчича.