Возвышение Сайласа Лэфема - Уильям Хоуэллс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это если судить с точки зрения дам и молодых людей, — сказал ее муж, пожав плечами; он нащупал на каминной доске спички, но со вздохом положил их обратно, вспомнив, что здесь курить не дозволено. — Не сомневаюсь, что Том воображает себя ужасным грешником. Но он, видимо, смирился со своим грехом; он не намерен от нее отказываться.
— К чести человеческой природы, я рада сказать, что не смирилась и она — хоть она мне и не нравится, — сказала миссис Кори.
Ее муж снова пожал плечами.
— Конечно, спешить тут не годится. Она будет инстинктивно соблюдать приличия. Но слушай, Анна! Не притворяйся, где нас никто не слышит, будто человеческие чувства не приспосабливаются к любой ситуации, осуждаемой человеческими добродетелями. Представь себе, что нелюбимая сестра умерла. Разве любимая колебалась бы выйти за Тома? Выждав подобающее время, как принято говорить.
— Бромфилд, ты меня шокируешь!
— Не более, чем это делает сама действительность. Можешь рассматривать это как второй брак. — Он глядел на нее смеющимися глазами, торжествуя, как всякий наблюдатель при наиболее ярких проявлениях человеческой природы. — Можешь не сомневаться, любимая сестра успокоится, нелюбимая утешится, и все пойдет отлично под звон свадебных колоколов — колоколов второго брака. Прямо как в романе! — И он снова рассмеялся.
— А я, — вздохнула жена, — я бы так хотела, чтобы любимая, как ты ее называешь, отказала Тому; так она мне не нравится.
— Вот теперь, Анна, в твоих словах есть какой-то смысл, — сказал муж, заложив руку за спину, а спину повернув к огню. — Мне неприятно все племя Лэфемов. И поскольку я не видел нашу будущую невестку, у меня еще теплится надежда — чего ты явно не хочешь мне позволить, — что она не столь неприемлема, как остальные члены семьи.
— Тебе действительно они так не нравятся, Бромфилд? — озабоченно спросила жена.
— Да, действительно, — он сел и вытянул к огню свои длинные ноги.
— Но ты очень непоследователен; сейчас ты противишься, а до сих пор был совершенно безразличен. Ты все время говорил мне, что противиться бесполезно.
— Да, говорил. И с самого начала был в этом убежден, во всяком случае, убежден был мой разум. Ты знаешь, что я готов к любому испытанию, к любой жертве — послезавтра; другое дело, когда жертву надо принести сегодня. Пока кризис оставался на почтительном расстоянии, я мог смотреть на него беспристрастно; сейчас, когда до него рукой подать, мой разум его по-прежнему принимает, но нервы — извини за выражение — брыкаются. Я спрашиваю себя, для чего я всю жизнь ничего не делал, как подобает джентльмену, и жил за чей-то счет, культивируя в себе изысканный вкус и чувства, украшающие досуг, если пришел в конце концов к этому? И не нахожу удовлетворительного ответа. Я говорю себе, что мог бы с таким же успехом уступить давлению и начать работать, как Том.
Миссис Кори печально взглянула на него, угадывая в этой сатире на самого себя подлинное отвращение.
— Уверяю тебя, дорогая, — продолжил он, — что воспоминание о том, чего я натерпелся от Лэфемов на твоем обеде, до сих пор для меня мучительны. Не от их поведения — они вели себя вполне прилично — или вполне неприлично, — но от их чудовищных речей. Круг интересов миссис Лэфем ограничивается домашними делами; а полковник, когда остался со мной в библиотеке, облил меня с головы до ног минеральной краской, так что можно было гарантировать, что я в любом климате не буду ни трескаться, ни шелушиться. Наверно, нам придется теперь нередко видеться с ними. Вероятно, они будут приходить каждый воскресный вечер к чаю. Перспектива не из отрадных.
— Может, все будет не так уж плохо, — сказала жена и в утешение ему добавила, что они еще совсем мало знают Лэфемов.
С этим он согласился.
— Я мало знаю их и мало знаю других своих близких. Возможно, Лэфемы понравятся мне больше, когда я лучше их узнаю. Словом, я смиряюсь. Не будем также забывать, что в основном это касается Тома, и, если его чувства находят в этом удовлетворение, должны быть довольны и мы.
— О да, — вздохнула миссис Кори. — И может быть, все обернется не так уж плохо. Меня очень утешает, что ты разделяешь мои чувства.
— Да, — сказал ее муж, — еще как разделяю.
От родства с Лэфемом сильнее всего будут страдать она и ее дочери; это она знала. Но она не только понесет свое бремя, а еще и поможет мужу нести его собственную, более легкую, долю. Ее огорчало его уныние; она скорее могла бы упрекать его в том, что вначале, когда она так волновалась, он был смиренно безразличен. Но сейчас это было бесполезно. И на его вопрос: — Что же ты сказала Тому, когда он сообщил, что речь идет о другой? — она ответила спокойно и терпеливо:
— Что я могла сказать? Мне ничего не оставалось, как попытаться взять обратно то, что я против нее наговорила.
— Да, не так-то это было просто сделать. Положение в самом деле неловкое. Будь это та, хорошенькая, ее красота могла бы быть нашим оправданием. Но дурнушка — как думаешь, что привлекло его в ней?
Миссис Кори вздохнула в ответ на бесполезный вопрос.
— Может быть, я к ней несправедлива. Я видела ее всего несколько минут. Может быть, мое впечатление неверно. Думаю, что она неглупа, а это великая вещь. Она быстро поймет, что мы не относимся к ней враждебно — ни словом, ни делом, — а тем более, когда она станет женой Тома. — Она мужественно произнесла эти неприятные для себя слова и продолжала: — Хорошенькая, быть может, не поняла бы этого. Она могла бы вообразить, будто мы смотрим на нее сверху вниз; такие вялые натуры бывают чудовищно упрямы. А с этой, я уверена, мы сумеем поладить. — Она кончила тем, что отныне их долг — помочь Тому найти выход из того ужасного положения, в какое он попал.
— О! Даже из-под лэфемовской тучи светит луч надежды, — сказал Кори. — В общем, Анна, все получилось к лучшему; хотя любопытно, что ты выступаешь на стороне Лэфемов. Признайся, что ты втайне давно избрала именно эту девушку и, сочувствуя отвергнутой, одобряешь упорство, с каким избранница держится за свои права на Тома! — Затем он добавил уже серьезно: — И правильно, по-моему, делает; я ее за это уважаю.
— Да, — вздохнула миссис Кори. — Это естественно и справедливо. — Но добавила: — Полагаю, они рады заполучить его на любых условиях.
— Так меня учили думать, — сказал ее муж. — Когда же мы увидим будущую невестку? Мне не терпится, чтобы хоть это было позади.
Миссис Кори ответила не сразу.
— Том считает, что с визитом надо подождать.
— А она рассказала ему, как ужасно ты вела себя в тот первый визит?
— Ну что ты, Бромфилд! Не до такой же степени она вульгарна!
— А до какой?
21
Лэфем пробыл в отъезде две недели. Он вернулся мрачный и весь день после приезда просидел в своем кабинете. Он вошел туда утром и, проходя через общую комнату, не сказал клеркам ни слова; и в первую половину дня не показывался, только иногда свирепо звонил в колокольчик и посылал к Уокеру то за бухгалтерской книгой, то за подшивкой писем. Рассыльный доверительно сообщил Уокеру, что у старика весь стол завален бумагами; а за завтраком, за маленьким угловым столиком, где они устроились, не найдя места у стойки, бухгалтер сказал Кори:
— Ну, сэр, температура, кажется, понижается.
Кори ответил, не поняв шутки:
— Я еще не читал прогноз погоды.
— Да, сэр, — продолжал Уокер, — понижается. Дожди по всему побережью и повышенное давление в районе кабинета. Штормовые сигналы у дверей старика.
Тут Кори понял, что он выражается фигурально и прогноз погоды целиком и полностью относится к Лэфему.
— Вы о чем? — спросил он без особого интереса к аллегориям, поглощенный собственной трагикомедией.
— Только вот о чем: старик, кажется, убирает паруса. И, кажется, не по своей воле. Я уже рассказывал вам, когда мы о нем первый раз говорили, что никто не знает о делах старика и четверти того, что знает он сам; я не выдам никакой тайны, если скажу, что бывший компаньон немало ему задолжал. И даже очень много. А теперь утопающий вцепился в старика и тянет его вниз. А со сбытом краски сейчас затишье, мертвый сезон. И опять же, человек с капиталом в миллион долларов не может без ущерба строить дом за сто тысяч, разве когда с краской настоящий бум. А бума-то и нет. Я не утверждаю, что старик уже не стоит на якоре, думаю, еще стоит; но если он завещает мне свои деньги, лучше бы завещал шесть недель назад. Да, сэр, температура понижается; правда, в делах старика ничего нельзя знать наверное, и это только мои догадки. — Уокер принялся за котлету в сухарном соусе с той же нервной поспешностью, с какой говорил. Кори вначале слушал лишь с обостренным любопытством и сочувствием, но в какой-то момент перед ним вдруг блеснул луч надежды. Он увидел его в возможном разорении Лэфема: выход из лабиринта, казавшийся недавно немыслимым, обозначился ясно: беда позволит ему доказать свое бескорыстие и постоянство. Он подумал о сумме, которой располагал и которую может предложить взаймы или при надобности в дар; с этими смутными надеждами в сердце он слушал, ничего не выражая на лице.