Возвышение Сайласа Лэфема - Уильям Хоуэллс

Не знаю, как удается пасторам и докторам удержаться и не поделиться с женами тайнами, которые им вверяют; может быть, они полагаются на то, что жены сами до всего дознаются, когда захотят. Сьюэлл рассказал своей жене про беды Лэфемов, когда те пришли советоваться с ним насчет предложения, которое Кори сделал Пенелопе; он хотел убедиться, что дал им правильный совет, правда, он не назвал их имен, а имени Кори он и сам тогда не знал. Теперь он мог, не стесняясь, обсуждать с ней это дело, и она уже не притворялась незнающей, заявив, что все поняла, едва только услышала о помолвке Кори и Пенелопы.

— Да и в тот день на обеде я могла бы сказать девочке, что он влюблен не в нее, а в ее сестру. Я ведь слышала, как он о ней говорил, и не будь малышка так слепо влюблена, она бы и сама догадалась. Признаюсь, до сих пор не могу отделаться от чувства презрения к ее сестре.

— Но ты совсем не права! — воскликнул Сьюэлл. — Это несправедливо и жестоко. Все это у тебя от чтения романов, а не от сердца. Не надо. Меня огорчает, что ты так говоришь.

— Надеюсь, что эта хорошенькая девочка излечилась от своей любви. А какую твердость духа она проявила! Не сомневаюсь, она еще кого-нибудь встретит на своем пути.

Сьюэллу пришлось удовлетвориться этой частичной уступкой. Однако, не считая одного из молодых виргинцев, приезжавшего в Лэфем по случаю покупки фабрики, Айрин еще никого не встретила; а было ли между ними что-нибудь, это пришлось бы выяснять особо. Известно только, что спустя пять лет после разочарования, которое она перенесла так мужественно, она все еще была не замужем. Но даже и тогда она была еще очень молода, и ее жизнь в Лэфеме разнообразили поездки на Запад. Разнообразие внесло также приглашение погостить в Бостоне, на которое из учтивости решилась миссис Кори и которое девушка с такой же учтивостью не приняла.

Сьюэлла весьма интересовали те нравственные перемены, какие он ожидал увидеть в Лэфеме. Они с миссис Сьюэлл прогостили у полковника, который чувствовал себя здесь, среди этих холмов, куда больше полковником, чем когда-либо на Бэк-Бэй, целые сутки; Лэфем показал пастору фабрику и повез на ферму. Для этой поездки он запряг резвого жеребенка, еще не достигшего совершенных лет, в открытую двухместную коляску более чем зрелого возраста, гордясь своим выездом ничуть не меньше, чем некогда роскошным экипажем, в котором разъезжал на Мельничной Плотине. Одежда его была теперь поношенной и небрежной, он отпустил на деревенский манер волосы и бороду и носил грубые сапоги. Простой деревенский дом его был обставлен самой простой мебелью, какая была в доме на Нанкин-сквер. Все необходимое, конечно, в нем имелось, но никакой роскоши, если не считать статуэток Молитвы и Веры. Освещался дом, конечно же, керосиновыми лампами и не имел парового отопления; то были единственные неудобства, на какие жаловался полковник, но он уверял, что как только компания начнет снова выплачивать дивиденды — а он явно гордился расходами, из-за которых это пока было невозможно, — он проведет в дом и паровое отопление и газ. О своем разорении он говорил открыто и доверительно, видимо, памятуя прежнее сочувствие к нему Сьюэлла, и вел себя с ним как с близким другом, а не со знакомым, которого и видел-то всего два-три раза. Рассказал он ему и о начале своих отношений с Роджерсом и вынес на суд Сьюэлла свои заключения о них.

— Иной раз, — сказал он, — раздумаешься, и выходит, что я с ним с самого начала поступил плохо, а с этого все и пошло. Вроде как толкнул штабель кирпичей. Ты их хватаешь, удерживаешь, а они все равно валятся. И никакой силой их не остановить, пока весь штабель не развалится. С женой я теперь про это не говорю, а вот вам как оно кажется?

— В материальном мире мы видим, как зло влечет за собою зло, — ответил пастор, — но в нравственном этот вопрос для меня становится все более и более загадочным. Зло идет там очень неясными путями, и часто, насколько нам дано видеть, его не постигает кара. А в вашем случае, как я понимаю, вы ведь не признаете, вы не уверены, что причинили этому человеку зло…

— Нет, не признаю. То есть…

Он недоговорил; а Сьюэлл, помолчав, сказал со свойственной ему деликатной добротой:

— Я склонен думать, что ничто не исчезает бесследно; и не может быть, чтобы грехи наши только отнимали у нас душевные силы. Ваши опасения, что вы поступили с этим человеком как себялюбец, заставили вас быть настороже и укрепили вас перед лицом более серьезного, — он хотел сказать «искушения», но пощадил гордость Лэфема и сказал, — «случая».

— Вы правда так считаете?

— Да, считаю, что в моих соображениях есть доля истины.

— Не знаю, что это было, — сказал Лэфем, — но только знаю, что, как дошло до главного, не мог я войти в сделку с англичанами, хоть и знал, что без этого пойду ко дну; и не смог я позволить тому человеку вложить в мою фабрику деньги, пока не скажу ему, как все обстоит на самом деле.

Сьюэлл позднее рассказал жене, что понял: разорение оказалось для Лэфема таким тяжким испытанием именно потому, что его благополучие казалось таким вещественным и осязаемым; и тогда ему очень захотелось узнать истинное, глубинное отношение Лэфема ко всему случившемуся.

— И вы никогда ни о чем не жалеете? — деликатно спросил он.

— О том, как я поступил? Иной раз мне кажется, будто я и никак не поступал, — ответил Лэфем. — Будто открылся для меня выход из ямы, я из нее и выбрался. Не знаю, — добавил он задумчиво, покусывая кончик жесткого уса, — не знаю, всегда ли я буду держаться того, что это окупилось; но если мне когда-нибудь снова доведется пережить такое, сдается мне, я поступлю в точности так же.

1

пыткой (фр.)

2

патрону (ит.)

3

ларцов (ит.)

4

насмешку (фр.)

5

хладнокровием (фр.)