Дело табак - Терри Пратчетт

Клерк осторожно сел, явно не желая быть именно тем. Он выставил перед собой свиток с красной восковой печатью, которая, по общему убеждению, делает документы официальными – или, по крайней мере, дорогими и неудобопонятными, что, в общем, одно и то же.

Внезапно Ваймс понял, что годы конфликтов с патрицием Ветинари были, по сути, тренировкой. Жаль, что он не догадывался об этом раньше. Что ж, настало время экзамена. Он откинулся на спинку кресла, уселся поудобнее, сомкнул пальцы шпилем и нахмурился. В течение десяти минут он глядел на гостя поверх сомкнутых рук – достаточный отрезок времени, чтобы заставить его занервничать (на самого Ваймса это действовало безотказно, и уж точно должно было сработать с этим мелким поганцем).

Он нарушил молчание, сказав:

– Мистер Стонер, несколько дней назад на моей земле произошло убийство. Землевладение что-то да значит в этих краях, не так ли? Кажется, преступление было совершено, чтобы припутать меня к исчезновению некоего Джетро Джефферсона, местного кузнеца. Этого уже достаточно для оскорбления, но гораздо сильнее я оскорбился, когда познакомился со здешним старшим констеблем – он отличный парень и любит свою старушку мать, но, кажется, полагает, что отвечает перед каким-то загадочным магистратом, а не перед законом. Магистрат? Что такое магистрат? Какое-то местное управление? Никакого надзора за ними, никакого окружного судьи и… Я еще не закончил!

Мистер Стонер, с побледневшим лицом, опустился обратно в кресло, как и Ваймс, старавшийся не смотреть на Сибиллу, на тот случай, если она смеялась. Вновь надев маску невозмутимости, он продолжал:

– Насколько я понимаю, мистер Стоун, в округе гоблины официально считаются паразитами. Паразиты – это крысы, а также мыши, а также, если не ошибаюсь, голуби и вороны. Но все вышеперечисленные не играют на арфе, мистер Стонер, не делают замысловатых горшочков, а еще, мистер Стонер, они не просят пощады, хотя, надо сказать, мне доводилось видеть, как некоторые мыши трогательно поводили носом, вынуждая меня откладывать молоток. Но я отклоняюсь от темы. Гоблины жалки, грязны и вечно голодны, но в этом отношении они похожи на большинство людей. Где ваш магистрат проводит черту, мистер Стонер? Опять-таки, мы в Анк-Морпорке черты не проводим, потому что если гоблины – паразиты, то паразиты и бедняки, и гномы, и тролли. И та гоблинка молила о пощаде.

Он откинулся на спинку кресла и подождал, пока мистер Стонер вспомнит, что у него есть дар речи. Оправившись, тот поступил как истый чиновник – то есть проигнорировал проблему.

– Тем не менее, мистер Ваймс, здесь вы власти не имеете, и, позвольте заметить, не стоит поощрять местного констебля к подобному поведению и внушать ему образ мыслей, который дурно отразится на его карьере…

Мистер Стонер не успел закончить, потому что Ваймс его перебил.

– Какой карьере? У него нет карьеры! Он стражник, сам по себе, не считая разве что свиней. Фини Наконец – хороший парень, его не так-то легко напугать, он пишет разборчивым почерком и почти без ошибок, то есть, в моем представлении, автоматически переходит в разряд сержантов. А что касается треклятой юрисдикции, убийство – это самое страшное преступление! Третье из совершихся на свете, если верить омнианам![24] В любой стране мира убийство считают преступлением, которое надлежит яро преследовать, понимаете? А что касается закона, даже не говорите мне о нем. Я не выше закона – я стою прямо под ним и поддерживаю его обеими руками! Сейчас я веду расследование вместе с мистером Фини, пособник убийцы сидит в камере, и мы служим правосудию, а не удобству!

– Отлично сказано, Сэм, – преданно произнесла Сибилла, чуть заметно, но весьма отчетливо хлопнув в ладоши, как делают люди, когда хотят, чтобы остальные к ним присоединились.

Но мистер Стонер парировал:

– Ловко сказано, сэр, но, тем не менее, у меня приказ на ваш арест. Магистрат, видите ли, привел меня к присяге как констебля, а юный Наконец освобожден от своих обязанностей.

От внезапно налетевшего холода он поежился.

Ваймс встал.

– Сомневаюсь, что сегодня вам удастся меня арестовать, мистер Стонер. Смею надеяться, Сибилла предложит вам чашечку чая, если пожелаете, но лично я намерен нанести визит старшему констеблю.

Он отпер дверь, вышел из комнаты и с неплохой скоростью двинулся к каталажке.

На полпути Вилликинс догнал его.

– Я невольно услышал всю эту чушь, командор, поскольку подслушивал у дверей, согласно параграфу номер пять кодекса камердинеров. Какая наглость! Вам понадобится человек, который прикроет спину.

Ваймс покачал головой.

– Сомневаюсь, что штатским стоит вмешиваться, Вилликинс.

Камердинеру пришлось бежать быстрее, потому что Ваймс поднажал, но на ходу Вилликинс все-таки выговорил:

– Черт знает что вы несете, командор.

И побежал дальше.

В каталажке что-то происходило – с точки зрения Ваймса, это могло быть домашней ссорой, перебранкой, стычкой и даже свалкой (в последнем случае кому-то, скорее всего, сильно не повезло). Ему в голову пришла счастливая мысль: может быть, это даже столкновение. Очень полезное слово, потому что никто толком не знает, что это такое, но звучит угрожающе.

Ваймс расхохотался, как только увидел, в чем дело. Фини стоял перед каталажкой, красный как свекла, с наследственной дубинкой в руках. Сначала Ваймс подумал, что юноша уже пустил ее в ход против небольшой толпы, пытающейся вломиться внутрь, потому что на земле лежал человек, который держался за низ живота и стонал. Но многолетний опыт подсказал, что за столь удачное попадание следует благодарить госпожу Наконец, которая стояла, окруженная людьми, готовыми в любой момент отпрянуть, и размахивала метлой.

– И не смейте говорить мне, что мой Фини больше не стражник! Он стражник, как его отец, и дедушка, и прадедушка! – Она помедлила и сердито продолжала: – Прошу прощения, я ошиблась, его прадедушка был преступником, но ведь это же очень близко к стражнику!

Метла со свистом проносилась в воздухе, когда госпожа Наконец размахивала ей направо и налево.

– Я вас знаю! Одни из вас лесничие, другие браконьеры, а некоторые просто сукины дети, простите мой клатчский! – Тут она заметила Ваймса и, лишь на мгновение задержавшись, чтобы обрушить метлу, как дубинку, на ногу парня, который сделал шаг не в ту сторону, ткнула в Ваймса пальцем и возопила: – Видите его? Он джентльмен – и настоящий стражник! Настоящих стражников, как мой Генри, упокой боги его душу, и как командор Ваймс, сразу видно! Потому что у них настоящие значки, которыми открыли тысячу пивных бутылок, вот что, и, поверьте, будет больно, если вам такой значок сунуть в зубы! Ваши бумажки, которыми вы, парни, тут размахиваете, мне смешны! Еще шаг, Дэви Хэкетт, и я засуну метлу тебе в ухо, даже не сомневайся!

Ваймс окинул взглядом толпу, пытаясь отделить злобных и опасных от невинных и глупых. Он поднял руку, чтобы отмахнуться от мухи, и услышал, как толпа ахнула, а потом увидел на булыжниках стрелу. Госпожа Наконец разглядывала черенок метлы, перебитый пополам.

Теоретически, ей следовало завизжать, но она слишком долго общалась со стражниками, а потому, покраснев от гнева, указала на сломанную метлу и произнесла типичным тоном старушки матери:

– Она, между прочим, стоит полдоллара! Метлы на деревьях не растут! Придется кому-то заплатить!

Немедленно руки лихорадочно зашарили в карманах. Один из присутствующих, сохранивший толику ясного ума, снял шляпу, и в нее посыпались монеты. Поскольку большинство из них были доллары и полудоллары, выхваченные из карманов в спешке, госпожа Наконец, скорее всего, получила бы пожизненный запас метел.

Но Фини, который так и кипел, швырнул шляпу наземь, как только ее протянули.

– Нет! Это похоже на взятку, ма. Кто-то в тебя выстрелил. Я видел стрелу, она вылетела из толпы, прямо из середки. Я требую, чтоб ты вернулась в дом, ма, потому что не хочу потерять тебя, как отца, слышишь? Черт возьми, ступай в дом, ма, и, как только ты закроешь за собой дверь, я поучу эту публику хорошим манерам!

Фини так и пылал. Если бы сейчас на голову ему упало яблоко, оно бы взорвалось. Его ярость – чистая справедливая ярость, то состояние, в котором человек обретает идею, намерение, а главное, смелость, чтобы насмерть схватиться с теми, кто стоит вокруг – была первоочередным вопросом для озадаченных односельчан, перевешивавшим вопрос второстепенный, а именно – какую часть лежавшей на земле мелочи, примерно на шесть долларов, удастся вернуть.

Ваймс не произнес ни слова. Для слов не было места. Любое слово отпустило бы тормоз, который держал под контролем месть. Потомственная дубинка Фини, которую юноша вскинул на плечо, выглядела предупреждением свыше. В его руках она могла стать причиной мгновенной смерти. Никто не смел бежать; бежать значило стать кандидатом на свистящее дубинное возмездие.