Дело табак - Терри Пратчетт

– Нет, мистер Смальц.

Билли окинул капитана взглядом.

– Ну, есть тут моя бабка. Может, она с вами поболтает, а может, и нет. Я вам только ради мистера Короля это говорю. Она с кем попало откровенничать не станет, спорим на ваш шлем. И вообще, чего вы от нее хотите, а? Она сейчас почти не встает с постели. Я что-то не представляю, чтоб она кого-то грабанула.

– Мы тоже, Билли, нам просто нужны некоторые сведения о горшочках.

– Ну, тогда вы обратились по адресу, она просто спец, типа, вечно суетится из-за этой ерунды. Вы с собой бренди не захватили? Бабуля не любит чужих, но человек с бутылкой бренди для бабули не чужой, пока выпивка не закончится.

Ангва шепнула Моркоу:

– У Гарри огромный бар в конторе, и это ведь не взятка. Рискнем попробовать?

Она ждала вместе с Билли Смальцем, пока Моркоу ходил в контору, и, чтобы не молчать, сказала:

– Билли Смальц – это как-то не похоже на гоблинское имя.

Билли поморщился.

– Да уж. Бабуля зовет меня Унесенный Прискорбным Ветром. Ну что это за имя, я вас спрашиваю? Кто тебя воспримет всерьез с таким именем? Времена сейчас не те, так ведь? – он с вызовом взглянул на Ангву, и она подумала: «Один за другим, мы становимся людьми… люди-вервольфы, люди-гномы, люди-тролли… у плавильного котла только одна программа. Так происходит прогресс».

Вслух она сказала:

– Разве ты не гордишься своим настоящим именем?

Билли взглянул на нее с открытым ртом, обнажившим острые зубки.

– Что? Горжусь? Да с какой стати, блин, гордиться тем, что ты гоблин? На это только моя бабуля способна. Пошли, что ли. И я надеюсь, что бренди скоренько принесут. Без бренди она начинает нервничать.

Билли Смальц и его бабуля жили в лачужке, в окружении точно таких же. Кто-то наломал в сырых низинах ивняка и сплел из него огромную полусферу размером с маленький домик. Ангва подумала, что для этого понадобились умение и смекалка: маленькие веточки и прутики, вплетенные в общую конструкцию, пустили корни и разрослись, как это часто бывает с ивами, а потом кто-то, наверное Билли Смальц, вплел в дом и новые побеги, и в результате получилось неплохое жилище, по крайней мере для лета, особенно после того как большинство щелей старательно заполнили плетенками поменьше. Внутри дом представлял собой дымную пещеру, но привыкшие к темноте глаза вервольфа разглядели, что внутренние стены были аккуратно завешаны старым брезентом и прочим барахлом – лишь бы гнулось, – чтобы спастись от сквозняков. Да, скорее всего, понадобилось меньше двух дней, чтобы возвести эту хибару, и она ничего не стоила, но в городе было полно людей, которые охотно согласились бы здесь жить.

– Извините, – сказал Билли. – Трудно сказать, что Гарри платит много, зато он смотрит сквозь пальцы, если мы потаскиваем всякую мелочь. Главное – не борзеть.

– Но у тебя есть даже печная труба, – удивленно заметила Ангва.

Билли опустил глаза.

– Она дырявая. Надо сделать несколько заплаток, только и всего. Подожди здесь, я гляну, готова ли бабуля принять гостей. К бренди-то она готова, не вопрос.

Послышался вежливый стук в дверь – капитан Моркоу вернулся с бренди. Он осторожно открыл обшарпанную и многократно покрашенную дверь, впустив немного света, огляделся и сказал:

– Очень уютно!

Ангва притопнула ногой.

– Ты посмотри, он даже сложил битую черепицу, чтобы получился приличный пол. Этот дом строили очень вдумчиво… – Она понизила голос и шепнула: – Он – гоблин. Совсем не то, что я ожидала…

– Кстати, у меня отличный слух, мисс, – заметил Билли, возвращаясь. – Просто удивительно, да, каким фокусам мы, гоблины, учимся? Можно сказать, мы почти как люди! – Он указал на фетровую занавеску, которая отделяла дальний конец комнаты. – Бренди принесли? Тогда пошли. Держите бутылку перед собой, обычно это срабатывает. Кстати, она на самом деле не бабка мне, а прабабка, но в детстве это было трудновато выговорить, поэтому она стала бабулей. Говорить буду я сам, потому что у нее ни слова не разберешь, если только ты, блин, не гений. Заходите живей, мне через полчаса надо готовить ей обед, и, как я уж сказал, вы продержитесь здесь, только пока не кончится выпивка.

– Я ничего не вижу, – сказал Моркоу, когда перед ним торжественно отдернули занавеску, а Ангва осторожно произнесла:

– А я вижу. Может быть, ты представишь нас своей прабабушке, Билли?

Моркоу все еще пытался привыкнуть к темноте, когда услышал речь молодого гоблина, которая звучала так, как будто Билли одновременно жевал гравий. Во мраке что-то зашуршало, и отозвался другой голос, хриплый и ломкий. Наконец Билли отчетливо произнес:

– Сожаление Падающего Листа приветствует вас, стражники, и хочет, чтобы вы дали ей чертов бренди сию же секунду.

Моркоу протянул бутылку в направлении голоса, и Билли поспешно передал ее темному силуэту, который начал вырисовываться в сумраке, по мере того как глаза привыкали. Силуэт, устами Билли, сказал:

– Зачем ты пришел ко мне, по-люс-мен? Зачем тебе помощь умирающей женщины? Зачем тебе коготт, мистер по-люс-мен? Горшочки наши, наши! Тебе нечего здесь делать, большой парень!

– А что такое коготт, мэм? – спросил Моркоу.

– Никакой религии, никаких колокольчиков, никаких коленопреклонений, никакого хора, никакой аллилуйи, никакого «с вашего позволения», только коготт, чистый коготт! Коготт, который приходит, когда ты в нем нуждаешься. Маленький коготт! Когда боги умывают руки и отворачиваются, коготт закатывает рукава! Коготт наносит удар в темноте. Если коготт не приходит сам, он отправляет посланца. Коготт повсюду!

Моркоу кашлянул.

– Сожаление Падающего Листа, один человек – хороший человек, стражник – умирает из-за коготта. Мы ничего не понимаем. Пожалуйста, помогите нам. В руке он сжимает коготтный горшочек.

Визг гоблинки, должно быть, огласил всю фабрику, так что хибарка затряслась.

– Вор! Вор! Украл горшочек! Недостоин жить! – перевел Билли с явным смущением. Старуха попыталась встать и рухнула обратно на подушки, что-то бормоча.

Ангва сказала:

– Вы ошибаетесь, бабушка. Горшочек попал к нему случайно. Он его нашел. Горшочек, который называется душой слез.

Сожаление Падающего Листа уже наполнила мир криком. Теперь она наполнила его молчанием. С горечью и, как ни странно, на анк-морпоркском, хотя ее правнук уверял, что она не знает этого языка, старуха сказала:

– Нашел в гоблинской пещере, ну да. На конце лопаты. Ну конечно. Чтоб ему пусто было.

– Нет! – капитан Моркоу оказался с ней лицом к лицу. – Горшочек оказался у него случайно… как проклятие. Он не был ему нужен, и он не знал, что это такое. Он нашел горшочек в сигаре.

Наступила пауза, во время которой старая гоблинка, видимо, что-то обдумывала. Наконец она спросила:

– Вы заплатите, сколько я попрошу, мистер по-люс-мен?

– Мы же дали тебе бренди, – заметила Ангва.

– Да, сучка, но это была плата за консультацию. Теперь заплатите за диагноз и за лечение. Тащите сюда нюхательный табак, два фунта «Сладкой малины», один фунт «Друга рыболова», один фунт медицинской смеси доктора Варьеса, чтобы было чем побаловаться в зимний день… – Из ее горла вырвалось нечто вроде смеха. – Приятно подышать свежим воздухом, – добавила старуха. – Мой внук знает жизнь, он говорит, вам можно доверять, но гоблины научились не полагаться на слово, поэтому мы скрепим сделку на старый лад, как было принято с начала времен.

Озадаченный Билли попятился, когда длинная рука с кривыми ногтями протянулась к Моркоу, который поплевал на ладонь и, даже не задумавшись о здоровье и безопасности, пожал руку Сожаления Упавшего Листа. Та вновь захихикала.

– Договор нерушим, ага, договор нерушим. Никогда.

После секундного колебания она небрежно добавила:

– Мойте руки после использования.

Глотнув из бутылки, бабушка Билли Смальца продолжала:

– Горшочек слез, говорите?

Ангва кивнула.

– Если так, ответ один. Какой-то бедной гоблинке, умиравшей от голода, пришлось съесть свое новорожденное дитя, потому что она не могла его прокормить. Я слышу, вы затаили дыхание. Такое бывало. Это ужасная правда. Да. Так часто случается в бедных краях, когда времена тяжелые и еды нет. И вот, плача, она вырезала маленький горшочек для души своего младенца, слезами вселила в него жизнь и отослала прочь до лучших времен, когда ребенок вернется.

Моркоу негромко спросил:

– Вы можете рассказать нам что-нибудь еще, мэм?

Несколько мгновений старая гоблинка молчала.

– Внутри сигары? В табаке? Ну, так спросите у того, кто продает табак.

Билли перевернул бутылку вверх дном, и оттуда не вылилось ни капли.

– И последнее, мэм, пожалуйста. Как помочь нашему другу? Кажется, ему мерещится, что он гоблин!

Маленькие черные глазки вспыхнули, когда старуха ответила:

– Я уже поверила, что вы принесете табак. Теперь я верю, что вы принесете еще бренди. Найдите гоблинскую пещеру. Найдите молодую гоблинку. Только она сможет забрать горшочек, в надежде однажды зачать ребенка. Должно быть так, и никак иначе. И проблема, мистер по-люс-мен, в том, что в наши дни гоблинок трудно найти. Точно не здесь. Может, их вообще нигде нет. Мы чахнем и вянем, как осенние листья. До свиданья, пока не будет еще бренди. Нет! Лучше щеботанский коньяк. Особый выпуск. Шестьдесят долларов, если покупать в «Харядзе» или на Бродвее, а у Твистера Трофея в Тенях – две бутылки по цене одной. Слегка отдает анчоусами, зато ни о чем не спрашивают и ответов не ждут.