Занимательная музыкология для взрослых - Владимир Александрович Зисман

Но есть у него еще одна, вполне романтическая возможность.

Рахманинов среди нас

В марте 1919 года Сергей Васильевич Рахманинов записал на фирме Ampico свой Второй фортепианный концерт. К сожалению, до нас дошла перфолента лишь со второй частью. Специалисты Yamaha перевели информацию с уцелевшей перфоленты в компьютерную версию, «понятную» Disklavier’у, и таким образом в сентябре 2000 года на знаменитой сцене Hollywood Bowl маэстро Джон Мосери исполнил Adagio sostenuto Концерта № 2, став, по его словам, «единственным ныне живущим дирижером, который аккомпанировал Рахманинову».

Что-то в этом есть

Честно говоря, с тем же успехом можно было аккомпанировать компакт-диску. Чисто формально это одно и то же.

Но когда у вас перед глазами рояль, клавиши и педали которого совершают точно такие же движения, как будто за роялем сам Рахманинов, собственно, это его движения и есть…

Это как бы виртуальный слепок события, произошедшего сто лет назад, в марте девятнадцатого года двадцатого века…

Можно рассматривать в качестве сюжета готического романа.

А может, просто шоу.

Не знаю.

Несколько слов об электронной музыке

Самое раннее описание музыкальной студии наших дней можно найти в книге Фрэнсиса Бэкона «Новая Атлантида», вышедшей в 1627 году, уже после смерти автора.

Это жанр классической утопии, то есть описание счастливого, довольного жизнью и справедливо устроенного общества. Идеального, с точки зрения автора. Надо заметить, что идеальный мир Бэкона заметно отличается в лучшую сторону от жутких социальных конструкций Платона, Томаса Мора и Томмазо Кампанеллы.

Вначале все как обычно — корабль, заблудившийся в бескрайних водах океана, все уже съедено и выпито, и вот оно, счастье — суша и справедливое общество, построенное на одном, отдельно взятом острове.

Дальше — экскурсия для иностранных гостей с демонстрацией достижений народного хозяйства…

С животноводством там тоже все в порядке, но нас интересует музыка.

«Есть у нас дома́ звука для опытов со всевозможными звуками и получения их. Нам известны неведомые вам гармонии, создаваемые четвертями тонов и еще меньшими интервалами, и различные музыкальные инструменты, также вам не известные и зачастую звучащие более приятно, чем любой из ваших; есть у нас колокола и колокольчики с самым приятным звуком.

Слабый звук мы умеем делать сильным и густым, а густой — ослабленным или пронзительным; и можем заставить дрожать и тремолировать звук, который зарождается цельным.

Мы воспроизводим все звуки речи и голоса всех птиц и зверей. Есть у нас приборы, которые, будучи приложены к уху, весьма улучшают слух.

Есть также различные диковинные искусственные эхо, которые повторяют звук многократно и как бы отбрасывают его, или же повторяют его громче, чем он был издан, выше или ниже тоном; а то еще заменяющие один звук другим. Нам известны также способы передавать звуки по трубам различных форм и на разные расстояния»[58].

То есть любой, кто когда-либо имел дело с современной студией, найдет в этом описании все, что он имел удовольствие там наблюдать.

Уму непостижимо! Вот такой текст в первой четверти XVII века написал человек, который умер от того, что простудился, набивая снегом тушку курицы, чтобы выяснить, сколько она продержится. Фрэнсис Бэкон, бывший лорд-канцлер и хранитель королевской печати, выпавший из придворной обоймы, поскольку попался на взятках.

Увы, курица продержалась дольше.

Часть девятая

О смыслах

Артефакт. Фантастический рассказ

…Я, пожалуй, точно не скажу, кто именно обнаружил этот странный предмет — инопланетяне, рептилоиды или далекие потомки землян.

Он, кстати, неплохо сохранился, хотя анализ показал, что ему более десяти тысяч лет.

Назначение его поначалу было не очень понятно. Предмет стоял на очень аккуратно сделанных колесиках, и, несмотря на прошедшие века, его довольно большая масса перемещалась на них достаточно тихо и плавно. Хотя двигатель обнаружить так и не удалось.

Плоскость, которую исследователи приподняли градусов на сорок пять, своей формой странным образом повторяла математически рассчитанный профиль крыла летательного аппарата, предназначенного для полетов с большим диапазоном скоростей, вплоть до сверхзвуковых. Хотя парадоксальным образом была сделана из дерева.

Клавиши пульта управления через удивительно примитивную систему рычагов передавали механический импульс металлическим колебательным контурам. Они размещались в соответствии с достаточно очевидной закономерностью — собственная резонансная частота контуров последовательно росла слева направо в соответствии с логарифмической шкалой.

На борту прибора находилась надпись. Читать буквы древнего алфавита ученые могли, в их распоряжении уже была довольно большая база текстов, в основе которых лежали знаки, судя по всему, очень искаженно обозначавшие фонемы языка.

Но смысл надписи Steinway & sons понять так и не удалось…

Артефакт. Часть вторая

Хорошо, рептилоидов мы проигнорируем, возможно, у них нет музыкальной прошивки на уровне генетики, а стало быть, в музыке они ничего не понимают.

Но все остальные…

Даже при максимальной проницательности и общей гениальности, при полном понимании того, что перед ними музыкальный инструмент, при абсолютно полном представлении, как эта штука работает, как она настроена и даже для чего у нее третья педаль, можно ли, исходя из этих данных, даже не реконструировать, просто представить, вообразить себе, какую именно музыку писали для этого девайса с крышкой и колесиками Бетховен, Шопен, Скотт Джоплин, Шостакович или Оскар Питерсон?..

И вот только теперь небольшое вступление

Европейскую музыку XVIII–XIX веков мы понимаем плохо, остальную не понимаем вообще.

Я предвижу возражения в свой адрес, заключающиеся в том, что и музыка барокко, с одной стороны, и музыка XX века, с другой, стали естественной частью нашего музыкального ландшафта, что музыка Стравинского, Шенберга или Шнитке уже не вызывает справедливого возмущения ортодоксального меломана, выросшего на произведениях Шопена, Хренникова и Кабалевского, а наиболее продвинутые читатели с интересом и вниманием слушают музыку Кшиштофа Пендерецкого, Стива Райха и Кайи Саариахо. Все это так.

Но я, честно говоря, хотел сказать этой фразой, что и европейскую музыку XIX века мы понимаем, прямо скажем, так себе.

Поэтому я хотел бы поговорить о музыкальных смыслах.

Занимательная семантика

После того как выяснилось, что ярко выраженная тоника (нет, именно не какая попало, а совершенно ярко выраженная), как правило, означает конец произведения, было бы не вредно углубиться в семантику и семиотику вопроса в целом. А заодно и в герменевтику, как науку о толковании