Тьма в хрустальной туфельке - Дж. Дж. Харвуд

«Сосредоточься».

Их руки были всё ближе. Нужно было думать об этом раньше, нужно было догадаться. Их руки встретятся в темноте и тишине, и это будет не похоже на все прежние касания.

«Сосредо…»

Рука Чарльза коснулась её руки, и он не отнял ладонь.

Развешивая занавеси, они замкнули себя внутри, словно в небольшом тёмном ларце. Холод, сырость, голод – всё это осталось по ту сторону занавеса. Элеонора не могла заставить себя впустить их. Да, было бы безопаснее, если б впустила. Она ведь должна была думать о своей репутации. Элеонора не станет исключением… к ней отнесутся как к Лее и всем остальным девушкам прежде. Но сейчас Элеоноре не хотелось считаться ни с холодом, ни с голодом, ни с угрозой увольнения.

– Элеонора?

– Да?

– Могу я кое о чём спросить?

– Конечно.

– Ты считаешь меня злым и безнравственным?

– Нет. Почему ты спрашиваешь?

Он откашлялся:

– С тех пор как свадьба отменилась, мне столько раз говорили, что я, должно быть, обезумел. Но я ни слезинки не проронил по Фелисити и не уверен, что когда-нибудь пролью. И каким человеком это делает меня? Каким…

Элеонора протянула руку, коснулась его щеки кончиками пальцев, чувствуя под ладонью короткую щетину. У Чарльза перехватило дыхание. Девушка подумала обо всей доброте, которую он проявлял к ней, обо всём, что они потеряли и что разделили. И она знала, что может сказать только одно.

– Чарльз, – прошептала Элеонора. – Ты не злой и не безнравственный…

Его губы на её руке. Её пальцы в его волосах. Его ладонь скользнула по её талии, а её пальцы коснулись шёлка его жилета. От страха закружилась голова – она ужаснулась силе собственного стремления… но, когда их губы встретились, Элеонора поняла, что уже никогда не сможет уйти.

Было три часа ночи. Дом вокруг скрипел и щёлкал, и во сне Чарльз притянул Элеонору ближе. После нескольких лет сна на матрасе, похожем на мешок с булыжниками, спать на лёгкой перине Чарльза было сложно. Каждый раз, когда девушка закрывала глаза, ей казалось, что её унесёт прочь.

Она посмотрела вверх, на балдахин.

Всё же она впала во грех, как когда-то Ева. Погубила себя.

Но Элеонора не чувствовала себя погубленной. «Быть погубленной» – это что-то болезненное, что следовало оплакивать. Совсем не похоже на то, что она испытывала сейчас. Это оказалось странным чувством облегчения – отбросить все заботы и пропасть в его объятиях.

Элеонора знала, что ей должно быть стыдно. Ей следовало драматично прижать ладонь ко лбу, мило сокрушаться, а затем броситься с моста, как все девушки в бульварных романах. Но заставить себя стыдиться она сумела, только когда представила, как миссис Филдинг распахивает шторы балдахина и с криком вытаскивает её из постели. Насколько это вероятно?

Чарльз пробормотал что-то, уткнувшись в подушку. Изгиб его плеча был едва заметен в полумраке.

И чего же ей стыдиться? Даже у принца Уэльского были любовницы, а некоторые из них были титулованными леди. Три года в помещениях для прислуги научили Эллу прекрасно понимать, что происходит между мужчинами и женщинами. Раньше были лакеи, которые прятались в каретном дворе с хихикающими горничными. Позже были продавцы, ждавшие у задних ворот с охапками цветов. Некоторые из них женились на служанках, некоторые нет, но, похоже, никто не возражал.

Конечно же, миссис Филдинг узнает об этом, но лишь тогда, когда сама природа сделает невозможным скрывать последствия. Это грозит мгновенным увольнением, без рекомендаций. И это беспокоило Элеонору гораздо больше. Её лицо вспыхнуло, когда она вспомнила, как миссис Филдинг отзывалась о Лее. Вспомнила измождённое лицо подруги и запах, исходивший от её юбок. Семья, похоже, не приняла её – Лея однажды рассказывала о них, и её брат-евангелист не произвёл впечатления снисходительного человека. Одному Богу известно, где она спала и как находила крышу над головой.

Что, если и с Элеонорой в конечном итоге будет так же?

На миг она закрыла глаза и позволила себе насладиться мягкостью и теплом, а потом отодвинула руку Чарльза и начала одеваться.

– Элеонора?

Мужчина отдернул занавеску, пока девушка натягивала чулки.

– Прости. Я не хотела тебя будить.

– Вернись в постель.

Она покачала головой:

– Не могу. Мне нужно идти.

Его лицо побледнело:

– Я сделал тебе больно?

– Нет.

– Хорошо, – искренне сказал он. – Но прошу, не уходи. Позволь мне обнять тебя ещё ненадолго.

– Чарльз, ты представляешь, что случится, если кто-нибудь нас обнаружит? Или если у меня будет ребёнок? Лучше для нас обоих будет, если это никогда не повторится.

Он подался вперёд и взял её за руку:

– Я не позволю никакой беде коснуться тебя.

– И женишься на мне?

– Иногда я желаю, чтобы мы действительно могли пожениться.

На миг Элеоноре показалось, что в углу комнаты она разглядела очертания черноглазой женщины, но, присмотревшись, увидела только темноту.

– Если случится худшее, – продолжал Чарльз, – я позабочусь о тебе, обещаю.

– А твой отец? Что ты станешь делать, если он узнает?

На лице Чарльза промелькнул страх – только на миг, но Элеонора уже не сумела этого забыть.

– Я позабочусь о тебе, – повторил он.

Элеонора кивнула. Риск был слишком велик. Она отняла руку и вернулась в свою холодную пустую комнату. По дороге она вспоминала тёплую постель Чарльза и мягкий свет его камина. То, как он улыбался и вздыхал. Всё то, что он нашёптывал ей…

Всё это ей придётся забыть.

Дни становились короче, туман – всё гуще, и Элеонора проклинала себя за то, что отдала шаль. Больше у неё ничего не было. Она подкладывала за корсаж газеты и спала в одежде, но, что бы ни делала, всё равно просыпалась, дрожа. Туман высосал из неё весь цвет и тепло, пока она не стала похожа на влажный гриб. Тёмные пятна выступали на всех зеркалах в доме, словно её отражение кто-то сложил в комод и оставил там тлеть.

Иногда она видела черноглазую.

Больше незнакомку никто не видел, даже в зеркале. Когда Ифе врывалась с целым ворохом белья для прачечной или когда Дейзи поднималась по лестнице, черноглазая женщина исчезала. Элеонора думала, видел ли её вообще кто-нибудь ещё, слышал ли эхо её голоса. Конечно же кто-то слышал шёпот её обещаний.

Конечно же она была настоящей!

Элеонора отчаянно хотела загадать желание. Она хотела тёплую одежду, горячую еду, крышу над головой, которая не протекала. Она хотела драгоценности и меха, цветы, свежие апельсины в середине зимы, и всё это доставили бы ей бравые офицеры кавалерии на белоснежных скакунах, которым позавидовал бы даже Чарльз. Она хотела избавиться от запаха карболового мыла и уксуса под ногтями. Но кому придётся умереть, чтобы дать ей всё, чего она хотела?

И потому она тёрла, полировала и скромно опускала взгляд, стараясь не думать о том, как же сильно ненавидит холодную суровую добродетель.

– Что всё это значит? – прошипела миссис Филдинг.

Дождь лил через низкое окно кухни. Элеонора, Ифе