Присягнувшая Черепу - Брайан Стейвли

Зеленая рубашка, не отрывая глаз от воды, неуверенно покачал головой.

– Ступай, – махнул ему Рук. – Помоги людям Трука.

Солдат вздрогнул, будто стряхнул сон, и, помедлив, отошел.

– Просто змея? – спросила я, оставшись на корме вдвоем с Руком.

– Чешуйчатая, безногая, с треугольной головой… описание соответствует.

Я вздохнула:

– Понимаю, ты не допустишь паники среди своих людей. И не хочешь, чтобы по городу пошли слухи. – Я легонько похлопала его по плечу. – Но я не из твоих людей. И слухи распускать не стану. Ты взял меня сюда в расчете на мою помощь, а как я могу помочь, пока ты не желаешь видеть во мне взрослую женщину со зрячей парой глаз и работающими мозгами?

Рук покосился на мою руку на своем плече. Мне мое движение поначалу представлялось естественным и непринужденным, но под взглядом его бездонных зеленых глаз, в затянувшемся молчании я почувствовала себя глупо и неловко – снова стала девчонкой, не знающей, куда себя девать. И я уронила руку.

– Кто-то запустил эту змею в горло рулевому, – сказала я, забрасывая пространство между нами словами, как бревнами для гати. – Ты не хуже меня это понимаешь.

– Душезмейки всегда заползают в горло. Они тем и живут.

– Они заползают в горло спящим. Сомневаюсь, чтобы тот рулевой уснул в разгар сражения.

– Могла заползти в горло мертвецу.

– Нет. Душезмейки потому так и называются, что кормятся живыми.

Рук поморщился, глядя мимо меня на палубу, где еще перебирали трупы зеленые рубашки.

– Говори-говори, – буркнул он. – Договоришься, что Домбанг вспыхнет.

– Думаю, если и вспыхнет, так не из-за меня.

– Из-за тебя, если будешь болтать.

Я вздернула бровь:

– Полагаешь, если я прикушу язык, твои люди поверят, что здесь была простая засада?

– Засада простой не бывает.

– Особенно с участием трех сторон.

Рук взял меня за плечо и отвернул от солдат к кормовым транцам. Что-то во мне требовало отбросить его руку или сломать запястье. А что-то другое надеялось, что он ее не отнимет. Мне, хоть я и не люблю подчиняться, нравилось ощущать ее тяжесть и силу. Чтобы сравнять счет, я подалась к нему так близко, что почувствовала щекой дыхание.

– Заигрываешь? – шепнула я ему на ухо.

Он убрал руку, отодвинулся:

– На нас смотрят мои люди.

– Твои люди блюют на свои мундиры.

– Что не помешает им заметить твой язык в моем ухе.

– Если они так наблюдательны, заметят и третью сторону в этой заварушке. Ту, что перебила уйму народу и была такова.

– Мои люди не кеттрал. Их не учили читать поле боя.

– Тут и кеттрал быть не нужно! – воскликнула я. – Аннурцы вооружены мечами. На них напали люди с ножами и копьями. Но половина мертвецов на этой палубе убита голыми руками.

– Потеряв оружие, солдат может сражаться голыми руками.

Я ответила ему холодным взглядом.

– Эту чушь прибереги для своих людей. Ты не хуже меня видишь, что здесь был кто-то еще, и он сражался с обеими сторонами.

Всмотревшись в мое лицо, Рук неохотно кивнул:

– Ты не могла бы не извещать об этом всю команду?

– Рассчитывать на тупость собственных войск – странная стратегия.

– Они не тупы, а молоды. На этом языке, – он указал на палубу, – их читать не учили.

– К счастью, мы-то с тобой грамотные, – возразила я. – Вопрос: что мы здесь вычитали?

Рук хотел ответить, но его оборвал вскрик солдата. Столпившись у правого борта, несколько человек указывали в сторону берега. Я подошла и сразу увидела, что их всполошило. Всего в нескольких шагах от нас на отмели кто-то разложил полтора-два десятка отрубленных голов, втиснув их в ил так, чтобы глаза смотрели в небо. Вернее, смотрели бы, будь у них глаза. Вместо остекленевших мертвых глаз пустые глазницы заполнили землей, превратив в крошечные клумбы, из которых росли изящные пучки болотных фиалок – нежных лиловых цветочков, раскачивающихся и кивающих на легком ветру.

По-видимому, никто, кроме меня, не оценил причудливой красоты этого зрелища.

Половина зеленых рубашек, брызжа слюной в бессильной ярости, сыпала ругательствами и клялась отомстить – неправдоподобные обещания, учитывая, как мало мы знали о виновниках бойни. Остальные выглядели не столько разъяренными, сколько перепуганными. Руки их, вопреки приказу, тянулись к оружию, а кое-кто бормотал молитвы, старинные заговоры против древнего гнева дельты, взывающие к милости старых богов – богов, которых, по мнению Аннура, никогда не существовало на свете.

Рук обернулся к ближайшему солдату: немолодому, с лицом, изуродованным, должно быть, еще в детстве, следами «шепчущей немочи». Тот бормотал памятный мне по жизни в Домбанге стишок:

Помилуй нас, владыка змей.

Помилуй нас, владыка бурь.

Помилуй, госпожа потопов,

Избавь от ярости…

– Довольно. – Голос Рука прорезал молитву, как выщербленный нож.

Солдат осекся, ошарашенно глянул на командира и с безмолвной мольбой указал на безглазые цветущие головы, словно те могли все объяснить за него. Остальные молчали, всматриваясь в берега, – видно, им мерещилась затаившаяся в зарослях смерть.

Дельта ответила на наше внезапное молчание своим. Затих ветер. Камыши не раскачивались, распрямили свои бритвенно-острые стебли-хребты. В мгновение ока скрылись порхавшие в гуще растительности яркие птицы – попрятались в гнезда или улетели куда-то. Двигалась только вода – терпеливая, тихая, она ласкала корпус судна, словно уговаривая его ответить на тайную просьбу. В безветрии жара стала невыносимой, воздух сгустился, отяжелел, небо сырой подушкой затыкало нам рты. Не верилось, что чуть западнее лежит целый город, как-то сумевший дать отпор дельте, прорезать ее своими каналами, сдержать напиравшую со всех сторон гибель. С палубы барки нам виделся кругом чуждый, нечеловеческий мир – храм потопов и бурь, крытый небом и освященный кровью. Мне вдруг стало понятно смятение солдат, их желание молиться, взывать к милости незримых сил.

Рук ничего подобного не испытывал.

– Это черепа. – Он кивнул на берег. – Такие же, как у вас в головах.

Поясняя свою мысль, он костяшками пальцев постучал по лбу одного из солдат и повернулся к палубе:

– Это тела. Это кровь. Это корабль. А тут, рядом, илистая отмель, в которой застрял корабль. А вот небо. А там камыши.

Он всаживал короткие фразы, как тупые гвозди, будто решил одними словами прибить этот странный, беззвучный, нечеловеческий мир к тому, что был знаком каждому из нас.

– Мы здесь, – вещал Рук, – потому что какие-то трусливые мерзавцы напали на наших людей из засады.

– А душезмейки? – возразил кто-то. – И черепа. Мертвецы…

– Что – мертвецы? – повернулся к говорящему Рук.

– Им вырвали глотки, – покачал головой солдат.

Я знала, сколь стремителен может быть Рук, но и