Присягнувшая Черепу - Брайан Стейвли

жила на воде, – сказала я. – Они с мужем ночевали на своей лодке в Горшке.

– Знаю, где это. Идем.

– После возвращения у нее не осталось ни лодки, ни мужа, – покачала я головой. – Она держалась как можно дальше от воды.

Рук оглядел плотную сеть бурых каналов.

– И на сколько здесь можно удалиться от воды? На пять шагов?

– Пять шагов составляют разницу между «смотреть на крокодилов» и «кормить крокодилов».

– Я думал, крокодилам за ней не угнаться.

– Каждый становится медлительным, если доживает до старости.

– Советуешь умирать молодым?

– Советуй не советуй, а смерть придет в свой срок.

– Философский подход.

Я оглянулась на него и кивнула на крольчатник впереди.

– Кто здесь вырос, становится философом, трупом или безумцем.

– Рад, что ты не выбрала второй вариант.

– Кто сказал, что у меня был выбор?

Запруды стягивались вокруг нас, как невод. За двадцать шагов мы уже не видели мостков, по которым сюда попали. Пятнистые стены лачуг теснили прохожего к ленивой воде под настилом, а я, хоть и купалась в ней девчонкой, почти не замечая грязи, с тех пор привыкла к другому. Я успела забыть, как здесь гнусно. В Запрудах не было бань, не было возможности как следует отмыться. Рыбаки мылись в реке выше города, а остальные жили в зловонии, пока оно не отбивало обоняние.

Еще хуже вони были теснота и шум. Люди сидели друг у друга на головах. Голоса и тела, вся их жизнь выплескивалась из открытых дверей. Готовили на кострах, разведенных в широких глиняных мисках прямо посреди мостков. Чтобы пройти, приходилось перешагивать людей, огибать их, отталкивать локтем матерей с младенцами на руках и обходить кружки рассевшихся в переулках игроков. Полная противоположность Рашшамбару. В горной твердыне моего бога – пустота, каменные утесы, острые как нож тени и четкий круг солнца, прорезающий ровную дугу по небосводу, а в Запрудах – пот, гниль, копошение, десятки тысяч голосов, десятки тысяч рук, и все это напирает на тебя со всех сторон.

Пока добрались до Крысиного острова, я готова была любого ткнуть в глаз, лишь бы расчистить вокруг себя немного места. К счастью, остров – единственный настоящий остров в этой части города – был не так забит людьми, как окружающие протоки, и понятно почему.

В Домбанге нет кладбищ – для них не хватает земли. Легенды гласят, что первые поселенцы укладывали своих умерших в узкие каноэ и горящими пускали вниз по течению. Красивый обычай. Но с ростом Домбанга он поневоле вышел из употребления. Иначе бы по каналам еженощно проплывал целый пылающий флот, застревал у причалов, поджигал деревянные дома. Город бы и недели не продержался. Теперь мертвых сжигали – самых богатых на широких дворах в стенах собственных дворцов, остальных – на Крысином острове.

Крематорий, буквально единственный среди всех прочих построек в Запрудах, стоял особняком, на десять шагов окруженный противопожарной полосой. Четыре каменные стены – чуть ли не единственные каменные стены Домбанга – огораживали широкий двор. Высота их скрывала происходящее внутри, но языки пламени поднимались над гребнем. Однажды, девчонкой, я взобралась на стену – приятели взяли меня на слабо – и до сих пор помню увиденное: пять длинных рвов, забитых десятками тел, переложенных охапками камыша. Завороженная ужасом, я наблюдала, как работники заливали ямы и поджигали масло.

«Словно зажарить собрались», – подумалось мне, и от этой мысли скрутило живот.

Белый тихий пепел оседал на весь остров. По утрам ноги оставляли на нем следы. Много лет спустя, впервые увидев снегопад, я подумала, что он похож на пепел мертвецов моего города.

– Она здесь живет? – спросил Рук.

Я указала на лачугу у края расчищенной полосы:

– Говорю же, она сторонится воды.

– Нашлись бы и другие места вдали от воды. Даже в Домбанге.

– Для рыбачки, которая больше не ловит рыбу, – нет.

Двери дома, против обыкновения жителей Запруд, были закрыты и заперты изнутри. Может, чтобы пепел не залетал.

Я постучалась. Ответа не было.

– Ты давно не бывала в городе? – спросил, подождав, Рук.

– Пятнадцать лет, – ответила я, поморщившись.

– Она могла умереть или перебраться в другое место.

– Она говорила, что больше близко не подойдет к воде.

– Людям случается передумать.

Я снова постучала, погромче, и еще раз подергала дверь. Вонь сожженных тел забивала ноздри и оседала в горле, но сквозь нее изнутри долетел запашок вареной рыбы. А потом я увидела в щелку какое-то движение.

– Чуа Две Сети! – громко крикнула я. – Нам надо поговорить. Открой дверь – получишь целое аннурское солнце.

– Откуда золото? – покосился на меня Рук.

– Ты дашь.

– А не кеттрал?

– Тебе поручено уберечь город от пожара. Я только помогаю. – Я опять повернулась к двери. – Чуа…

В щель стены взметнувшейся змеей просунулось копье. Я, едва успев отпрянуть, ухватила древко ниже наконечника – не листовидного, а двузубой вилки рыбачьей остроги – и провернула. Обычно этого хватало, чтобы противник выпустил оружие, но человек, державший за другой конец копьецо, был силен как бык: мне удалость только на пару дюймов перетянуть древко на себя, но его тут же отдернули обратно. Я ухватилась и другой рукой – не дело оставлять оружие тому, кто может тебя им пырнуть, – и после короткой борьбы мы застыли в равновесии.

– Ты, может, и дура, – долетел из-за стен низкий, сорванный женский голос, – но проворная, этого не отнимешь.

– Чуа, – позвала я (голос я узнала и пятнадцать лет спустя). – Тебе что нужнее: золото или меня заколоть?

– Я подумывала совместить.

– Пора передумать. Впустишь нас?

– Брось мое копье.

– Чтобы ты меня проткнула прямо в дверях?

– Глупости! Копье тут не годится. Если решу до тебя добраться, возьму нож, которым потрошу рыбу.

Я невольно улыбнулась:

– Странные у тебя представления о гостеприимстве.

– А у тебя – о Запрудах, – презрительно бросила она. – Если колотиться в двери, хвастая своими деньгами, здесь долго не проживешь.

– Деньги не мои, а его. – Я кивнула на Рука.

– А он что за хрен?

– Рук Лан Лак, командор зеленых рубашек.

Когда сквозь стену ужалило копье, Рук отступил на шаг, но после того стоял неподвижно, бдительно прищурив непроницаемые зеленые глаза.

– Что тебе дома не сиделось, зеленая рубашка? – осведомилась, помолчав, Чуа.

– Запруды, сколько мне помнится, район Домбанга, – пожал плечами Рук.

– И давно? Не видала я зеленых рубашек так далеко на востоке.

– Да где тебе видать, – хладнокровно возразил Рук, – если ты с гостями через стену беседуешь?

– Предпочитаю прежде познакомиться, а уж потом в дом звать.

– Со мной ты теперь знакома, – развел руками Рук.

Копье в моих кулаках шевельнулось.