Николай II - Марк Ферро

В кинохронике, снятой фирмой «Пате», показана поразительная сцена: тысячи русских людей становятся на колени, а затем, поднимаясь, кричат «ура», вздымая вверх полотнища с лозунгом «Помоги своему, младшему брату-сербу!» Царь и царица, пораженные этой сценой, смотрят с удивлением и машут толпе рукой.

Председатель Думы Родзянко озвучивает эти немые, волнующие кадры в своих воспоминаниях: «Громовое «ура» огласило воздух… и вся толпа как один человек упала перед царем на колени. Государь хотел что-то сказать, он поднял руку, передние ряды зашикали, но шум толпы, несмолкавшее «ура» не дали ему говорить».

Председатель Думы спрашивает двух рабочих, как теперь будет с забастовками, с требованиями, предъявленными Думе. И слышит в ответ: «То было наше семейное дело… Но теперь дело касается всей России. Мы пришли к своему царю как к нашему знамени, и мы пойдем с ним во имя победы над немцами».

Одной фразой они определили тот священный союз, который, словно чудом, сплотил вокруг трона двор, Думу и партии. Керенский отмечал, что настроения народа изменились за какой-то час. В Петербурге, как и во всей стране, не осталось ни баррикад, ни забастовок, ни революционного движения.

В конце церемонии объявления войны великий князь Николай Николаевич, который должен был возглавить русскую армию, бросился к послу Франции и, обняв его, вскричал: «Чудо, чудо! Если Бог и Жанна д’Арк с нами, война выиграна!»

Николай II хотел сам взять на себя командование армией, но глава правительства Горемыкин и особенно министр иностранных дел Сазонов отговаривали его.

— Нам придется отступать в течение первых недель… Ваше Величество не должны подвергать себя критике.

— Но Александр I тоже отступал в 1812 году…

— Да, и все его ругали.

Император в конце концов согласился. И назначил великого князя Николая Николаевича, а не военного министра генерала Сухомлинова, который жаждал стать генералиссимусом и открыто проявил недовольство назначением.

Не успели начаться военные действия на фронте, как в тылу стали плести всяческие козни. Русские с давних пор с неприязнью относились ко всем прибалтийским и немецким баронам; их было немало при дворе: министр императорского двора барон Фредерикс, церемониймейстер барон Корф, обер-шталмейстер генерал Грюнвальд, обер-гофмаршал граф Бенкендорф и все остальные — Мейендорфы, Будберги, Коцебу.

Кроме того, с августа 1914 года начинают поговаривать: был бы здесь Распутин, он сумел бы предотвратить войну…

В конце июня ему нанесла удар ножом одна из его подруг — Феония Гусева, про которую говорили, что она занимается проституцией; ее поместили в психиатрическую больницу. Распутин отправился лечиться в свою родную сибирскую деревню, неподалеку от Тобольска.

«Он якобы смог бы предотвратить войну с ее убийствами, а наши министры не могли ни в чем разобраться, ничего предотвратить. Посмотрите, от чего зависит судьба целой империи, — объясняла баронесса Р. послу Франции, — публичная девка мстит грязному мужику… И тут же русский царь теряет голову. И весь мир охвачен огнем и залит кровью».

Говорили, что царица шлет ему телеграммы каждый день. И что царевич чувствует себя плохо. В день объявления войны он не мог подняться с постели, и царь не показал своего сына народу.

«Да, — сказал Николай II несколько дней спустя, — я — царь-неудачник».

«Да они сошли с ума», — писала эссеистка и поэтесса Зинаида Гиппиус, глядя, как ее преисполненные воодушевлением и восторгом соотечественники провожают солдат. Даже само правительство растеряно и обеспокоено: петроградский градоначальник князь Оболенский решает положить конец патриотическим манифестациям.

Конечно, не везде мобилизация вызывала подобные чувства. От набора в армию уклонялись, как и прежде. Действительно, примерно в тридцати уездах в беспорядках погибло от 250 до 300 человек. Значительно меньше, чем опасались власти.

Тем не менее почти всюду, где звонили колокола и появлялись казаки для проведения набора в армию, Святая Русь была готова отправиться на защиту своей священной земли от турок и тевтонов.

За несколько недель до начала войны та же Зинаида Гиппиус писала о другом приступе сумасшествия — демонстрации забастовщиков в начале лета.

«Меня в последние дни поражали петербургские беспорядки… К нам на дачу приезжали самые разнообразные люди и рассказывали очень подробно, сочувственно. Однако я ровно ничего не понимала, и чувствовалось, что рассказывающий тоже ничего не понимает. И даже было ясно, что сами волнующиеся рабочие ничего не понимают, хотя разбивают вагоны трамваев, останавливают движение, идет стрельба, скачут казаки… Интеллигенция только рот раскрывала — на нее это как июльский снег на голову»

Неистовство забастовщиков и манифестантов, исступление проводов на войну вызывали беспокойство у Зинаиды Гиппиус. Происходили и другие поразительные события.

В начале 1914 года поднималось и ширилось революционное и пацифистское движение, готовое затопить собою все вокруг. И вдруг — всего за несколько дней большинство революционеров сплотились и выступили в защиту отечества во главе с марксистом Плехановым и анархистом Кропоткиным. Правда, говорили, что Ленин обратился с призывом к революционерам, чтобы они каждый в своей стране добивались поражения своего правительства. Однако никто во II Интернационале за ним не последовал. В Четвертой Думе большевики были единственными, кто отказался голосовать за военные кредиты, — по сути, единственными социалистами в Европе вместе с сербами и Карлом Либкнехтом в Германии. Но велик ли был их вес? В целом неожиданно восторжествовал священный союз. Обстановка полностью изменилась.

Царизм снова обрел свою силу и законность: 1914 год был годом его славы.

Но как только придет поражение — а оно уже вырисовывается в конце первого года войны, — как только выявится неспособность экономики обеспечивать потребности армии или появится острая нехватка продовольствия, вновь возникнет революционная ситуация.

Это произойдет в самый разгар войны, войны с противником, значительно более опасным, чем в 1905 году.

Ленин прекрасно показал, что для наступления революции необходимы два условия: действительное недовольство масс и неуверенность господствующих классов в своей способности на ответные действия.

Эта неуверенность господствующих классов проявилась в первую очередь в 1915–1917 годах.

После бурных событий 1905 года часть интеллигенции предчувствовала приближение «катаклизма», некоторые даже ждали его с нетерпением. С 1915 года возникает новая ситуация: и сам господствующий класс, и правительство, и оппозиция в Думе со страхом ожидают наступления грозных событий. Правительство и народ больше не доверяют друг другу. Что касается Думы, то во время Февральской революции 1917 года она не знает, выступают ли демонстранты против нее или в ее защиту; не понимает, что надо делать, чтобы предотвратить военную катастрофу, подъем забастовочного движения и городские демонстрации. Она хотела бы избавиться от «неспособного» правительства, но не знает как: «Правые — и не понимают, и не идут, и никого никуда не пускают. Средние [центр] — понимают, но никуда не идут, стоят, ждут. Левые — ничего не понимают, но идут неизвестно куда и на что, как слепые». Все сходятся в одном: козел отпущения для них Распутин… Распутин и камарилья — дворцовые круги, расточающие елей вокруг царицы.