Незнакомцы - Дин Кунц

Во-первых, ей опостылела такая работа. Подавать коктейли утомительно и в нормальном баре, но делать это в казино размером с футбольное поле равнозначно самоубийству: к концу смены ноги опухали в щиколотках и ныли. Неудобным было и время работы. Как можно нормально воспитывать семилетнюю дочь, если работаешь в разные смены — то по вечерам, то по ночам?

Жоржу также бесил и ее дурацкий костюм: красный лоскут с высоким вырезом на бедрах и в промежности, глубоким — на бюсте, короче говоря — нечто, непохожее даже на самый смелый купальник. Эластичный корсет стягивал талию и выпячивал грудь, а если природа и без того не обделила женщину тонкой талией и внушительным бюстом, как это и было у Жоржи, такой наряд гарантировал ей вызывающе эротический облик.

А кроме того, ей досаждали постоянными ухаживаниями боссы: каждый из них так и норовил при случае ущипнуть или отпустить сальную шутку, будучи уверенным в том, что уж если официантка решилась ради заработка натянуть на себя подобный костюм, то лечь с кем угодно в постель для нее вообще пара пустяков.

Она также не сомневалась, что фривольному обращению с ней немало способствовало уже само ее имя: Жоржа. Это было слишком круто. Мамочка, несомненно, здорово перебрала, когда трудилась над написанием ее имени — Джорджия. На слух оно воспринималось еще нормально, потому как откуда же людям знать, что это ее мамочку сподобило его так сократить, но ведь приходилось прицеплять к наряду карточку со своим именем — Жоржа, и по крайней мере с добрый десяток посетителей ежедневно высказывались по этому поводу. Имя было слишком фривольным в таком написании, что не могло не навести на мысль о легкомысленности его обладательницы. Она даже подумывала над тем, не изменить ли ей свое имя законным путем, но боялась обидеть мать. Однако, если бы парни в казино и дальше продолжали привязываться к ней на каждом шагу, она в конце концов поменяла бы свое имя на «Мать Тереза», лишь бы охладить этих неуемных жеребцов.

Но увиливать от назойливых коллег — это еще полбеды. Гораздо хуже ей приходилось, когда в заведение наведывались толстосумы из Детройта, или Лос-Анджелеса, или Далласа, сорившие деньгами и швырявшие на зеленое сукно тугие пачки долларов. При виде Жоржи они расплывались в улыбках и, поманив пальцем крупье, уговаривали его устроить им именно эту красотку, хотя среди официанток и было несколько вполне покладистых. Однако в ответ на уговоры крупье Жоржа всегда отвечала одно:

— Пусть катятся к черту. Я официантка, а не шлюха.

Но ее обычный холодный ответ на этот раз не возымел должного воздействия, и не прошло и часа после очередного недвусмысленного намека, как к ней снова подошел с тем же предложением один из крупье. Оказывается, этот маньяк с похотливыми глазками и бородавчатым лицом — нефтепромышленник из Хьюстона, щеголяющий в фосфоресцирующих желтых штанах, голубой рубахе и красном галстуке, воспылал к Жорже пылкими чувствами и усиленно наводил о ней справки. Боссы злились на нее за ее несговорчивость, а Райни Тарнелл, крупье из дневной смены, без обиняков заявил ей: «Не будь такой недотрогой с ценным клиентом, крошка!» Можно подумать, что лечь под незнакомца из Хьюстона и расставить ноги — сущий пустяк вроде невинной небрежности в выборе наряда, например белых туфель перед Днем Памяти или после Дня Труда.

Хотя Жорже и надоело таскаться по казино с подносом, она не могла позволить себе бросить такую работу: разведенная мать, воспитывающая дочь в одиночку и без всякой надежды на социальное пособие на детей, она к тому же выплачивала за Алана долги, боясь лишиться кредита, так что хорошо знала цену доллару. Оклад у нее был невелик, зато чаевые, случалось, перепадали щедрые, особенно если клиенту крупно везло в игре.

В канун Рождества посетителей в казино было мало, равно как и чаевых. Раньше 26 декабря нового наплыва не предвиделось, и крупье изнывали от скуки, зевая под негромкое позвякивание и побрякивание игральных автоматов.

«Нечего и удивляться, что у меня паршивое настроение, — подумалось Жорже. — Ноги стерты, спина болит, нет отбоя от наглых типов, решивших, что меня так же легко заполучить, как коктейль, который я подаю, Райни Тарнелл вконец охамел, и никакой тебе за все мучения достойной компенсации».

Закончив наконец работу в четыре часа, Жоржа быстренько отметилась в диспетчерской внизу, переоделась и стрелой вылетела через черный ход на служебную автостоянку.

Погода никак не повлияла на ее настроение: зимний день в Лас-Вегасе мог быть и холодным, с пронизывающим до костей ветром, и достаточно теплым, чтобы надеть шорты и сарафаны. В этом году сочельник выдался погожим.

Ее запыленный и помятый «Шеветт» завелся только с третьей попытки, что уже было неплохо. Но, вслушиваясь в хрип стартера и кашель мотора, она вдруг вспомнила о новеньком «Бьюике», который забрал Алан, расставшись с ней пятнадцать месяцев назад, и вновь разозлилась.

Алан Райкофф. Он портил ей настроение больше, чем работа и другие мелкие неприятности. После развода Жоржа взяла свою девичью фамилию Монтанелла, но вытравить из памяти все обиды, которые этот тип нанес ей и Марси, было сложнее.

Выруливая со стоянки на улицу за отелем, Жоржа попыталась выбросить Алана из головы, но ей это не удалось: этот подонок намертво вцепился в ее подсознание. Укатить со своей подружкой, пустоголовой блондинкой с немыслимым именем Пеппер, на неделю в Акапулько и даже не позаботиться о подарке для Марси на Рождество! А что прикажете отвечать семилетней девочке, когда она спросит, почему папочка ничего не купил ей к празднику и не пришел навестить ее?

Хотя Алан и оставил ей кучу неоплаченных счетов, Жоржа сознательно отказалась от алиментов, потому что не хотела больше зависеть от него. Он вообще заявил, что Марси не его ребенок и он снимает с себя всякую ответственность за ее воспитание. Да чтоб он сдох! Жоржа выскочила за него замуж, когда ей было всего девятнадцать, а ему уже двадцать четыре, и ни разу не изменила ему. Алан знал, что она его не обманывает, но сохранить свой привычный джазовый стиль жизни — тратить все до цента на тряпки, автомобили и девок — для него было важнее, чем сберечь репутацию жены и счастье дочери. Только щадя Марси, Жоржа не стала настаивать в суде на алиментах, черт с ними, лишь бы девочка не слышала грязных обвинений папаши в адрес матери. С ним было покончено, можно было вычеркнуть его из памяти.

Но, проезжая перекресток Мэриленд-Парк-вей и Дезерт-Инн-роуд, Жоржа подумала, как она была молода, когда связалась с Аланом, и как наивна. Конечно же, у нее не было такого жизненного опыта, чтобы раскусить его — такого, как ей тогда казалось, умудренного жизнью, такого обаятельного. Более года они жили прекрасно, но постепенно она поняла, что это за тип — мелочный, пустой, ленивый эгоист и похотливый бабник.