Седьмая свеча - Сергей Пономаренко

– Что с тобой приключилось, Чуб?

– Не знаю, бля. Хворь прицепилась, и дохтура не знают, что такое. Но это все херня. Наклонись, что-то скажу!

Глеб наклонился, не ожидая ничего хорошего. Еще ухо откусит, чтобы повеселиться!

– Мужик мне каждую ночь снится. Страшный мужик. Живых не боюсь, а этот, во сне… жуткий. Кровь из меня сосет. От него хворь. Дохтурам не говорю – в дурку упекут. Вот такие дела, бля! На щеке у него шрам в виде буквы «х». А ты правильный пацан. Еще свидимся на нарах.

На следующий день Глеба перевели в барак, а через месяц он узнал, что Чуб умер от лейкемии в лазарете, и не испытал никакого сожаления. Душа Глеба словно одеревенела: не было в ней ни сострадания, ни злорадства, а только бешеное желание выйти на волю. Дело его находилось на дорасследовании, так как вскрылись новые факты, свидетельствующие о его невиновности. Но если бы у него вдруг появилась возможность бежать отсюда, он, не раздумывая, воспользовался бы ею.

29

– Большой черный диван, обтянутый хрустящей кожей. Квартира подружки по институту. Уже не помню, как ее зовут. Замухрышка, никогда с ней не только не дружила, но и не общалась. Я сижу на диване с ребенком на руках. Ребенок – мальчик. Упитанный, но не толстый, крепко сбитый, чувствую его мышцы. Ему не больше трех лет, а мышцы у него накачаны. Играю с ребенком, он крутится, как юла. Смотрю на его лицо, а у него нет глаз. Когда мать лежала в гробу, у нее приоткрылись веки, были видны белки. Взгляд без зрачков. Жуткий взгляд. У мальчика такой же, но я не боюсь, а удивляюсь и думаю, что он – инвалид с детства. Затем вглядываюсь в его лицо и замечаю узенькие щелочки, в которых появляются маленькие зрачки.

Начинаю его укачивать, чтобы он уснул, но он плачет, плачет. Спрашиваю у подружки: «Почему он плачет?» Она отвечает, что он боится тех цифр, которые записаны после запятой на запотевшем окне. Число вроде 1999,67.

Я прошу подружку стереть их, но она не хочет этого делать, так как боится руки, которая появляется, когда она подходит к окну. А мне становится жалко ребенка, и я иду к окну, чтобы стереть те цифры. Подхожу к окну. На улице смеркается, скоро вечер. Начинаю вытирать пальцем стекло, и тут появляется с той стороны нечеловеческая рука. Она свободно проходит сквозь стекло, не нарушив его целостности. Она вытягивается, растет и хватает меня за руку. Но хватает несильно, и я вырываю руку. Вспоминаю, что подружку зовут Света, но в то же время я знаю точно, что у нее другое имя. Говорю ей: «Давай закроем окно шторами, он не увидит цифры и тогда уснет». Окно закрыли, и ребенок уснул. Иду с мужчиной по пустынной пыльной мощеной дороге. Подъем пологий, но очень долгий. Наконец поднимаемся и выходим к костелу. Нам очень хочется пить. Возле входа стоит мужчина в балахоне, но не монах, скорее бродяга. Я говорю ему, что хочу пить, а он молча, мимикой дает понять, что не знает, где можно взять воду. Подходим ближе к костелу, и я вижу скульптуру святого с длинной курчавой бородой. Мне известно, что он отвечает за воду, но я не знаю, как его зовут. Из этого святого вынимаю тоненький шланг, и из него бьет струя. Напор сильный, а вода очень чистая. Вода не разбрызгивается, а вытекает сплошным потоком. Пью эту воду, чувствую ее соленый вкус. Напиваюсь, вставляю шланг на место и думаю: «Это надо же, люди сидят в подвале этого храма, замаливают грехи, плачут, а их слезы попадают в эту воду, и я чувствую привкус этих слез!» Проснулась и подумала, что сон мне снился странный, очень странный, – закончила Ольга свое повествование.

– Мало ли какой сон может присниться, милочка! – навалившись на стол своим необъятным бюстом, невозмутимо сказала Маргарита Львовна, за глаза прозванная Маргарет Тэтчер. – За день набегаешься, накрутишься, окружающие взвинтят нервы так, что ночью такое привидится, куда там этим доморощенным Хичкокам и Кингам!

Ольга вдруг почувствовала неприязнь к этой невероятно толстой женщине, прилипшей к столу. «Собственно, почему я пошла к этой бегемотше-ортодоксу? Что, других врачей мало? Вот я сейчас расскажу ей, что каждое утро на подушке остается здоровенный клок моих роскошных волос, а эта мастодонтша заявит, что и с париком можно прекрасно жить, себя приведет в пример».

– Дорогая Маргарита Львовна! Я не врач, а психолог…

– Милочка, это я знаю! – отозвалась Тэтчер.

– …но это родственные профессии, – попыталась продолжить Ольга. – Насколько я помню, Фрейд учил, что…

– Шарлатан! – бесцеремонно прервала ее Маргарита Львовна. – Ваш Фрейд – шарлатан и извращенец. Недаром он со своим либидо попал в сумасшедший дом. Взять, например, меня…

Ольга в свою очередь прервала ее:

– Мой муж написал монографию, в которой рассмотрел некоторые аспекты проявления сигнальной функции психики через сон и их связь с симптомами болезни… – И вновь была прервана:

– Кажется, ваш муж в тюрьме? Долго еще ему там сидеть?

– Достаточно долго.

Ольгу привела в ярость бесцеремонность этой тетки, словно по ошибке попавшей сюда с базара. «Ей бы семечками торговать, а не людей лечить! Большой специалист в поликлинике для ученых! А я дура, дура! Нашла куда идти!»

– Знаете, как вас за глаза называют? – Ольга потеряла контроль над собой. – Маргарет Тэтчер! Но не за железный характер, а за железные мозги, в которых извилины не просматриваются! – Маргарет Тэтчер с интересом посмотрела на Ольгу, а та уже не могла остановиться. – Они вам льстят! Вы похожи на громадную, вздувшуюся от газов жабу. Да-да! Покрытую бородавками и слизью.

«Кругом притворщики и льстецы! Я не такая – я не могу всего этого видеть и слышать! Льют воду на мельницу, а она уже развалилась на части и ее растащили по углам». В голове у Ольги вспыхнуло: «Что я говорю? Что на меня нашло? Что мне сделала эта толстая и всегда добродушная женщина, которую я знаю уже не первый год? У нее своеобразное поведение, но это лишь потому, что она пытается скрыть свою ранимость, и мне как психологу нужно было это учесть, а не устраивать безобразную истерическую сцену. Ведь еще мгновение, и я бы впилась в нее ногтями и рвала, рвала бы ее плоть на куски». Ей вспомнился маленький черный котенок и темная струйка крови, и сразу навалилась апатия, вялость.

– Извин-те, Марг-рита Льв-овна. – Язык еле слушался Ольгу, она через силу выталкивала слова.

Ольга, с ужасом осознав, что не может их правильно выговаривать, поднялась и, едва переставляя ноги, направилась к выходу. У нее вновь появилось ощущение, будто во рту находится тряпка.

– Постойте, милочка! – Маргарита Львовна с неожиданной легкостью выскочила из-за стола и силой водворили Ольгу на тот же стул, на котором та сидела. – Интересно, интересно. Давно это у вас?

Ольга силится, но ничего не может выговорить.

– Успокойтесь, выпейте воды.

Она налила в стакан воды из графина и насильно заставила ее выпить.

Вода была теплой и противной, но Ольга почувствовала, что постепенно ее состояние нормализуется, однако вялость и апатия остались. Маргарет Тэтчер внимательно изучает ее зрачки, меряет давление.

– Вижу мысль в глазах, значит, все в порядке. – Маргарита Львовна снова навалилась грудью на стол. – Гм-гм. Артериальное давление низкое. Все признаки астении: выраженная аффективная лабильность и атактическая походка. Неплохой набор. Давно ли и как часто у вас это проявляется?

Ольга отрицательно мотнула головой, но ее губы тихо произнесли:

– Второй…

– Не сушит, милочка, по утрам? Рвота, понос? Подергивания отдельных групп мышц? Слабость?

– Бывает, возникает ощущение постороннего предмета во рту. Иногда сильно тошнит, вплоть до рвоты.

– Вы были правы, милочка, – вам надо лечиться! Подобные нарушения возникают при сильной интоксикации организма, но где вас могло угораздить? Снотворное принимаете? – Ольга отрицательно покачала головой и, встав со стула, выскочила за дверь. Она еле успела добежать до туалета, где ее стошнило.

На работу Ольга не стала возвращаться, а сразу поехала домой. «Каждый день снятся дурацкие сны, вот захотела проконсультироваться у нормального врача, но и та оказалась ненормальной, не смогла определить, что со мной. Чуть что – сразу начинают пичкать химией, – размышляла она, лежа на диване. – Что старая дура понимает в этом – интоксикация организма! Я все больше убеждаюсь, что мне сделано, и я знаю, откуда растут ноги, тому подтверждение – последние слова Глеба на свидании в зоне. “Позаботься о своем здоровье”, – в голосе холод и издевка. Он все знает! Но откуда? Маня мертва, ее письмо не попало к Глебу. Степан, Василий тоже мертвы. Круг главных действующих лиц ограничен, но есть и второстепенные, которые могут многое знать. Первая в списке Галя – сестра Васи. Не дошли у меня до нее руки – мое упущение, но не беда, это поправимо. Вот только где ее искать? Она уехала из села, учится здесь. В каком институте? Придется ехать в село – баба Маруся должна знать. Чтобы предпринять контрмеры, надо узнать, кто делал наговор. Сама Галка отпадает – здесь чувствуется специалист с опытом. Ничего, поищем, а через Галку сыщем.