Пятнадцать ножевых - Алексей Викторович Вязовский

Шишкин опять захохотал, вытирая слезинки из уголков глаз.

— Спасибо, жизненный анекдот, — поблагодарил он. — Надо запомнить, коллегам расскажу. — он помолчал немного и вздохнул: — Ох, работа эта... Мало своих, так еще и импортные... Привезли вон, в реанимацию, консультировать ходил, — он почти шепотом на ухо мне продолжил: — Американку, внучку друга самого, — он закатил глаза, — Хаммера такого... Повеситься хотела... Спасли еле-еле.

Я покивал, сочувствуя тяжелой судьбе консультанта таких сложных пациентов.

— И что? Выжила? — как бы между прочим поинтересовался я.

— Да, очухалась, — сказал профессор — Прокапали как положено. Уже через день, погрузили в самолет и увезли, — он повернулся к жене, которая заносила заварник: — Рассказываю про американку.

— Ох, бесятся уже с жиру, эти богачи, — чуть переигрывая, вздохнула Анна Игнатьевна. — И чего ей, спрашивается, не хватало? Всё есть, живи да радуйся — и муж миллионер, и отец, а про деда и говорить нечего. Вы видели этот Совинцентр на Кутузовском? Это же сколько у человека денег! А эта дура — в петлю...

— Но вообще-то история, — встрепенулся Николай Евгеньевич, и на этот раз не только закатил глаза, но и показал пальцем на люстру над собой, — не для распространения...

— Всё прекрасно понимаю, могила! — пообещал я, вызвав у хозяйки слегка пренебрежительную усмешку своим просторечием. Вот прямо уверен, она точно в туалет не ходит. Есть, пьет, а наружу ничего кроме запаха фиалок.

— А давайте поиграем во что-нибудь! — вдруг влезла в беседу молчавшая уже минуты полторы Лиза. — Андрей, предлагай!

— В «крокодила», может? — брякнул я и тут же получил ответочку.

— Вот еще, буду я кривляться, — презрительно отвесила Анна Игнатьевна. Да, не ту стезю дама в жизни выбрала. ей бы в дипломаты податься. На самых сложных переговорах, когда все аргументы исчерпаны, выпускали бы ее. И говорить ничего не надо — вот так бы посмотрела, и нужный результат достигнут. Возможно, Анну Игнатьевну внесли бы в список запрещенных приемов.

— Ну мама... — проныла Елизавета.

— Предлагаю «скрэббл», — торжествующе улыбнулась хозяйка. — Вы английский и в школе учили, и в институте. Неужели какие-то трудности возникнут?

О, как тут всё запущено... Я представил себе как семья Шишкиных, положив с одной стороны словарь Мюллера, а с другой — десятикилограммовый том Oxford English Dictionary, составляет иноземные слова и мне чуть не стало плохо. На слабо ведь берет, анидаг. Но я не пацан, на такое не ведусь. По крайней мере, не в этот раз.

— Я пас, — встал я. — Мои знания английского, конечно, чуть лучше, чем «май нэйм из Вася» и «Ландэн из зы кэпитэл ов юнайтыд киндэм», но именно что чуть. Боюсь испортить вам всё удовольствие.

При этом я старательно произнес школьные фразы без отечественного акцента. Может, и не идеально, но надеюсь, достаточно, чтобы кое-кто понял: ни хрена вам здесь не обломилось бы.

Вечер оказался скомканным. Мы грустно все вместе посмотрели программу «Время», где «весь советский народ готовится дружно отпраздновать день Конституции» и «умер видный деятель рабочей партии США Эрик Хасс», который кстати, аж 4 раза пытался стать президентом Штатов. Последняя новость меня окончательно вогнала в уныние — нет, вы подумайте, сам Хасс преставился! — и я откланялся. Лиза на лестничной площадке пыталась опять сгладить впечатление от мамы и даже была готова ехать ко мне, но в прихожую вышла маман, громко позвала дочку домой. И над совместной ночью пролетела большая птичка «обломинго». И ведь Томилину тоже к себе не позовешь! Это получается уже уровень выше обломинго — «фанера над Парижем».

***

Пошел я из метро не домой. Что там делать? Настроения не то что никакого, но какое-то оно... слегка упавшее. На грязный, заплеванный пол. Значит, надо завалиться в общагу, а уж там с Давидом придумаем что-нибудь. И ведь как назло, комната пустая, хотя ушел мой товарищ совсем недавно: кружка с чаем стоит, теплая еще. Может, в гости к кому пошел?

Вышел в коридор, двинулся на кухню. Там всегда народ трется, даже среди ночи найдется кто-нибудь, кому внезапно захотелось сварганить яишенку или поджарить картохи. Но и здесь ничего, в смысле информации. Давида видели, но давно, о планах не знали. Ерунда, сейчас минут десять постою, кто-нибудь еще нарисуется.

И точно, в дальнем блоке открылась дверь, грохнув из комнаты вездесущим «Распутиным», и в коридоре появилась Жанка Ильхамова, наша одногруппница. Похоже, у них там праздник: юбка очень мини, блузка расстегнута... сильно. Жарко, наверное. И раскраска боевая, с такой только с бледнолицыми врагами сражаться.

— О, Пан, привет! Какими судьбами? Давно не было тебя, не заходишь., — она подошла ко мне вплотную, упершись бюстом в мою грудь. Обдала запахом вина и духов — Засмущался, Андрюша! — засмеялась она, проводя рукой по моей щеке. — Старая любовь не ржавеет, да?

Наверняка что-то с ней у студента было, но давно, и никто из них возобновлять отношения не стремился.

— Привет, Жан! Ашхацаву не видела? — я тоже слегка обнял девчонку. Невольно пощупал попку. Упругая такая!

— Ой, какие мы активные! — девушка и не думала вырываться из объятий

— Так что там с Давидом? — я буквально силой заставил себя отступить. Иначе это все плохо кончится. Или хорошо?

— Так у нас он. Гуляем сегодня! А то давай к нам? Или ты с Лизкой встречаешься? Она говорила, в гости к ним собирался? Колись, Пан, как там? Удалось зацепить москвичку, нет?

Чему удивляться? Жанка — лучшая подружка Шишкиной, они постоянно сидят вместе, болтают друг с другом. Так что и обо мне она знает.

— Да был я у них, — махнул я рукой. — Мама там меня любит как атомную войну. Второй поход в гости и второй облом.

— Анна Игнатьевна — тетенька суровая, это тебе не первокурсниц за задницы лапать, тут подход нужен. Ты заходи как-нибудь... в свободное время, — и она опять прижалась ко мне, — расскажу, как к ней ключик подобрать... — Жанка захохотала.

Блин, невдобняк какой, организм этот реагирует на провокации очень уж активно. Будто пацан пятнадцатилетний, разбитная деваха сиськами потерлась, и готов.

—Обязательно зайду как-нибудь, — слегка отстраняясь, чтобы не выдать свое состояние, — сказал я.

— Не, а что там с Шишкиной стряслось? Поссорились, что ли? Опять?