Блондинка. Том II - Джойс Оутс

Финальные слова в пьесе принадлежат Исааку. Он стоит на кладбище, у могилы отца, напротив, по другую сторону от могилы, — Магда. «Я всегда буду помнить тебя, Магда». Фигуры актеров застывают, свет меркнет, затем гаснет вовсе. Финал, казавшийся таким правильным, логичным, единственно возможным, уже не кажется таковым, страдает явной незавершенностью. Да и какое нам дело, будет ли помнить Магду Исаак или нет? А что же Магда? Где ее последние слова?..

Читка закончилась. Все были потрясены. В нарушение правил, принятых на подобных неофициальных мероприятиях, многие зрители зааплодировали. А несколько человек даже поднялись со своих мест. Драматурга поздравляли. Что за глупость! Он снял очки и вытирал глаза рукавом, опустошенный, ослепленный, смущенно улыбающийся, необычайно растроганный. Но в сердце его гнездился страх. Это провал. Почему они хлопают? В насмешку, что ли? Без очков репетиционный зал представлялся сплошным расплывчатым пятном, беглым чередованием света и тени. Лиц он не видел, он никого не узнавал.

Услышал, что Перлман произносит его имя. Резко отпрянул. Он должен бежать! Пробормотал несколько слов то ли благодарности, то ли извинения. Он просто не в силах говорить сейчас с кем бы то ни было. Даже поблагодарить актеров не в силах. Даже ее поблагодарить.

И он убежал. Вылетел из зала, помчался вниз по металлической лестнице. Распахнул дверь, и в лицо волной ударил пронизывающий холод, от которого сразу застучало в висках. Побежал по Одиннадцатой авеню в поисках входа в метро. Бежать, бежать! Скорее домой! Куда угодно, спрятаться, забиться в укромный уголок, где никто не знает его по имени.

— Но я действительно любил ее. Память о ней. Моя Магда!

Ты убежал от меня! А ведь я тебя уже любила. Пришла издалека, только ради тебя.

И моя жизнь уже стала твоей жизнью. Бери, если она тебе нужна.

Как могла я тогда довериться тебе?.. Но все равно любила. И уже тогда начала ненавидеть.

На следующий день они договорились встретиться. Вечером, в ресторане на углу 70-й Западной и Бродвея. Началось преследование Блондинки Актрисы.

Он знал! Женатый мужчина. Не слишком счастлив в браке, особенно последние годы. И уже (сколь ни постыдно это признать, но это так, так!), уже начал влюбляться в нее. В свою Магду.

Он немного оправился от потрясения, вызванного событиями вчерашнего вечера. И прохладным отстраненным тоном говорил следующее:

— Эта пьеса. Она почему-то очень важна для меня. Она стала всей моей жизнью. А для художника это, знаете ли, фатально.

Блондинка Актриса внимательно слушала. С довольно мрачным выражением на лице. Держит свою ослепительную улыбку про запас?.. Она пришла утешать безутешного Драматурга. Сколько обещания вечного комфорта и счастья в этой светлой белокурой красоте! Но он женат, он стареющий женатый мужчина. Он развалина! Редеющие волосы, мешки под близорукими глазами, эти безобразные, глубокие, будто прорезанные ножом морщины на щеках. У него был свой секрет — Магда никогда не гладила его по щекам. Магда никогда его не целовала. Магда вообще никогда не прикасалась к нему. И уж тем более не пыталась соблазнить. Тогда ему было всего двенадцать, а Магде — семнадцать, и ее так и переполняли живость и здоровье. Она приехала из деревни, работать у его родителей, а ко времени, когда сам он уехал учиться в колледж, Магды уже не было в доме. Она вышла замуж и уехала. И все что между ними происходило, было лишь юношескими фантазиями Драматурга, мечтавшего соблазнить эту девушку с льняными волосами, столь не похожую на него и его народ, словно она принадлежала к какому-то другому виду.

Теперь же, тридцать лет спустя, Магда, она же Блондинка Актриса, с мрачным видом сидела напротив него в маленькой кабинке ресторана на Манхэтгене и говорила со всей искренностью:

— Знаете, вы не должны говорить такие вещи! О вашей прекрасной пьесе. Неужели вы не видели? Ведь люди плакали! В этом и есть вся ваша жизнь, иначе бы вы ее так не любили! Даже если она вас убивает… — Блондинка Актриса умолкла. Она и так слишком много сказала. Драматург почти физически чувствовал, как быстро работает ее мысль. И про себя удивился: как это могут многие мужчины испытывать неприязнь к женщинам, говорящим умные вещи? Вообще много говорящим?..

И он сказал:

— Дело тут не только в том, что я считаю ее незаконченной. Многие из этих сцен были написаны чуть ли не четверть века назад. Пожалуй, еще до того, как вы появились на свет. — Произнес он эти слова почти весело, и, уж определенно, в них не слышалось и намека на упрек. Но Блондинка Актриса выглядела так возмутительно молодо! Да и все ее манеры, жесты, поведение, даже самоощущение были едва ли не детскими. Стало быть, жизнь отнеслась к ней не так уж и сурово, как могла бы. Драматург быстро прикинул в уме, сколько на самом деле этой женщине, и пришел к выводу, что выглядит она лет на двадцать моложе.

— Магда — живой для меня образ, но не уверен, что это ощущение разделяют зрители. И разумеется, Исаак тоже очень много для меня значит. Однако он — лишь частичка меня. И вообще весь этот материал слишком автобиографичен. А родители… — Тут Драматург потер глаза, они болели. Этой ночью он почти не спал. Мешало ощущение напрасности всех этих долгих усилий и, что воспринималось еще более болезненно, — вчерашнего громкого успеха.

У меня нет таланта, нет Божьего дара. Я старая выдохшаяся рабочая лошадка. Даже самая выносливая рабочая лошадь в конце концов выдыхается.

Теперь он вспомнил, как в конце читки, когда он уже поднялся с места, чтобы бежать, Блондинка Актриса устремила на него взгляд тоскующих синих глаз. Ему хотелось крикнуть: «Оставьте меня в покое, вы, все! Слишком поздно!»

Блондинка Актриса заметила робко:

— У меня есть кое-какие идеи насчет М-Магды. Если вам, конечно, интересно.

Идеи? От актрисы?

Драматург рассмеялся. Смех удивленный и благодарный одновременно.

— Ну конечно, интересно. Очень любезно с вашей стороны, что вам… э-э… небезразлично.

Не стоило ему устраивать эту встречу. А встреча получилась такой романтичной, и обе стороны испытывали и возбуждение, и напряжение, и даже легкий страх, сидя в полутемном зале, в уединенной кабинке неподалеку от бара. Негритянский джаз наигрывал «Настроение цвета индиго». Именно в таком настроении и пребывал сейчас Драматург — «индиго». Жена позвонила из Майами как раз перед тем, как он отправился на встречу с Блондинкой Актрисой. И он выбежал из ванной с мокрыми волосами и приятным ощущением легкого жжения на лице, которое только что тщательно выбрил, и торопливо схватил трубку, охваченный предвкушением… чего? Что Блондинка Актриса решила отменить свидание? А ведь встретиться предложила сама, не далее как несколько часов назад. Голос жены был слышен плохо, мешали какие-то шумы и треск разрядов на линии. Он почти не узнавал ее голоса. Да и вообще какое отношение имеет к нему этот голос с вечным оттенком упрека?..

Волосы у Блондинки Актрисы были по-прежнему заплетены в косичку у основания шеи. Никогда, ни на одном снимке или афише, не видел он ее с заплетенными в косу волосами. Итак, она Магда! Его Магда! У его Магды волосы были гораздо длиннее, и ходила она со старомодной прической, обернув косы вокруг головы короной, отчего казалась старше, строже и чопорнее. Волосы у его Магды были густыми и грубыми, как грива у лошади. У этой же Магды волосы были тонкими, шелковистыми и блестящими, нежными, как взбитые сливки, как синтетическая прическа у красивой белокурой куклы. Любого мужчину так и тянуло зарыться в эти волосы лицом; зарыться лицом в шею этой женщины и держать ее крепко — крепко для того, чтобы… защитить? Но от кого? От себя? Она казалась такой открытой, такой уязвимой, обидеть такую ничего не стоило. Надо же, рисковала получить резкий отказ от Драматурга. Рисковала накануне получить отказ от Перлмана, а также неодобрение публики.

Драматург слышал, что здесь, в Нью-Йорке, Блондинка Актриса «повсюду ходит одна». И это расценивали как эксцентрическую выходку, к тому же довольно рискованную. Но с этими платиновыми волосами, заплетенными в косичку, в этих темных очках и скромном костюме узнать Блондинку Актрису было почти невозможно. Этим вечером на ней были просторный свитер из ангоры, сшитые на заказ узенькие брючки и туфли на среднем каблуке. Туалет довершала мужская фетровая шляпа с опущенными полями, которые прикрывали лицо от взглядов любопытствующих. Но Драматург увидел и узнал ее тотчас же, как только она вошла. И она сразу узнала его, и улыбнулась, и сняла темные очки в роговой оправе, и стала на ощупь совать их в сумочку. Но шляпу снимать не стала — до тех пор, пока официант не принял у них заказ. И лицо у нее было веселое и так и светилось надеждой. Неужели эта белокурая девушка — «Мэрилин Монро»? Или она просто похожа, как младшая неопытная сестренка, на знаменитую голливудскую актрису?