Четвертая Беты - Гоар Маркосян-Каспер

В смежной комнате, куда они вышли, Мит и Санта пили карну, заедая ее чем-то вроде пирожков.

— Умираю с голоду, — сказал Поэт.

Санта торопливо протянул ему пирожок.

— Мит, — Маран взял предложенную Митом чашку с карной, отпил глоток, — мы уходим. Вызови Науро и Венту. Уберите документы в сейф. И не спите. Могут быть всякие неожиданности.

— Что же, все будут сидеть здесь?

— Да.

— А кто пойдет с тобой?

— Никто. Ладно, ладно, не прыгай. Санта.

— И все?

— Хватит.

— Санта, возьми автомат.

— Ты что, спятил? Может, и мне заодно повесить автомат на шею?

— А если на тебя нападут?

— Не нападут.

— А если?

— Обойдемся без оружия. Видишь, и Дан со мной.

— А если они начнут стрелять?

— Предположим. Они начнут стрелять — если, конечно, в голове у них есть хоть капля мозгов, с противоположной стороны площади или из развалин, и что тут сделает автомат Санты?

— Значит, надо осмотреть развалины и противоположную сторону площади.

— Ага. А заодно и все улицы и дома и вообще весь город. А лучше мне засесть в Крепости вроде Изия и не высовывать носа наружу. Это ты предлагаешь?

— А что же делать?

— Да не станут они стрелять! — возмутился Маран. — Не станут! На столь откровенное убийство, во всяком случае, сейчас, они не пойдут, это будет слишком нагло, они получат новый взрыв. И вообще, я им пока еще нужен. Неужели ты этого не понимаешь?

— Я-то понимаю, — проворчал Мит, — ну а вдруг они не понимают?

— Кто такие «они»? — спросил Поэт в коридоре.

Маран поморщился.

— Да Лайва со своей компанией. Откровенно говоря, Поэт, я наделал массу ошибок, и главная из них — Лайва.

— А что Лайва?

— Видишь ли, я полагал, что он будет рад-радешенек избавиться от Изия. Я тебе, по-моему, говорил, что по моим сведениям… отчасти сведениям, отчасти догадкам… Изий крепко держит его в руках.

— И что же? Он не рад?

— Рад-то он рад, но… Тут даже не одно «но», а два. Во-первых, он числил себя вторым лицом в Правлении. Во-вторых, вообрази себе, он считает политику Изия единственно верной, а поскольку при проведении подобной политики в безопасности находится только один человек…

— Словом, он претендует на место Изия.

— Именно.

— Святая простота! По его мнению, мы предприняли все это ради того, чтоб водворить его на трон? Говорил я тебе, надо было разоблачить его вместе с Изием.

— Нет, — покачал головой Маран, — нельзя было рассредотачивать огонь. Если б мы взялись сразу за обоих, Изий бы выскользнул. Ты неверно оцениваешь ситуацию. Люди с радостью перенесли бы свой гнев на Лайву, Изий выдал бы его с потрохами и благополучно выбрался из передряги.

— Предположим. Но ведь то, что Лайва был непосредственным участником расправы над Мауро — непреложный факт?

— В том-то и дело. Факт еще надо доказать, а свидетель у этого факта был один — Нит.

— Почему был?

— Я потерял Нита. Боюсь, что его убили.

Поэт остановился.

— Ты забыл о нем? Человек рискнул жизнью, а мы, выходит, бросили его на произвол судьбы? Как это скверно!

— Я не забыл. Еще до событий я послал людей выкрасть его и увезти в безопасное место… то есть, я полагал, что оно безопасное. Потом я действительно забыл, вернее, мне было не до этого, я готовился к борьбе за власть, и жестокой борьбе. Я не подумал, что для Лайвы в тот момент убрать Нита было важнее всего прочего… — он удрученно покачал головой.

— И как? — Поэт, видимо, почел за лучшее сменить тему. Дан в душе одобрил его. — Была борьба?

— По существу, нет.

— Странно. Мы ведь ждали другого.

— Ждали, да… Мы слишком торопились. Согласись, мы кинулись в эту историю буквально очертя голову, по сути дела не оценив толком ни ситуацию, ни противника.

— Противника мы, получается, переоценили? Это не так страшно.

— Да, не так, но ошибка есть ошибка.

— Все-таки я не понимаю, почему они сдались без борьбы.

— Почти без борьбы. Да потому что они… все!.. все члены Правления без единого исключения — жалкие трусы, ничтожные людишки. Столько лет они безостановочно тряслись за свою поганую жизнь и не менее поганое кресло, соглашались с чем угодно, продавали всех подряд, от друзей и соратников до жен и детей. Они перепугались насмерть! Да они подчинились бы любому с улицы, кто сумел бы утихомирить народ, проголосовали б за первого встречного, лишь бы толпа вслед за Изием не растерзала и их.

— На сей раз ты их недооцениваешь.

— Может быть. Во всяком случае, они абсолютно неспособны делать именно то, что считают своей неотъемлемой привилегией. Руководить. Находить верный путь и вести по нему людей. Они способны только отдавать приказы, зная, что за спиной у них Охрана, автоматы которой прикроют отсутствие в этих приказах логики и здравого смысла, я уже не говорю о человеколюбии или элементарной честности. Охрана. Автоматы. Сила. Когда нужны ум и воля, они уже беспомощны.

Поэт снова остановился и с улыбкой повернулся к Марану.

— Ты стал мастером обличительных речей. И много ты их произносишь?

— Не очень. Это первая.

— Что так?

После долгого молчания Маран ответил неожиданно тихо:

— Это никому не интересно, Поэт. Все успокоилось, улеглось. Полынью снова затянуло льдом, люди вернулись в повседневность, что творится наверху, никого больше не волнует.

— Ты просто устал.

— Возможно.

Поэт испытующе оглядел его, но промолчал.

Маран на секунду зажмурился.

— Я еще не все тебе сказал, — после короткой паузы проговорил он глухо и открыл глаза. Поэт смотрел на него не мигая. — Мы посчитали… Приблизительно, конечно, по спискам городских и сельских жителей…

— Ну и?

— Тридцать семь миллионов.

Поэт молчал целую минуту, потом покачал головой.

— Не могу сказать, что это меня очень уж удивляет, но…

Его прервал радостный крик:

— Поэт!..

Раскинув руки, к ним бежала от развалин Дина Расти.

Несмотря на раннний час, сотни людей разбирали по камешку развалины Большого дворца Расти. Все, что уцелело, что представляло хоть какую-то ценность, бережно складывалось на огороженной и покрытой навесом большой площадке, а то, что погибло безвозвратно, грузилось в мобили незнакомого Дану типа — с маленькими кабинами и широкими открытыми платформами на низких колесах. Под навесом стоял длинный стол, заваленный частью свернутыми, частью разостланными рулонами бумаги, над ним склонились несколько молодых людей в перепачканной пылью одежде.

— Дина, ты посмотри, какая удача! — один из парней разогнулся и обернулся к Дине, разглядел ее спутников и улыбнулся. — Привет, Маран… Поэт?! Ты вернулся! Когда ты нам споешь? Мы истосковались по твоему голосу.