Гроза над Польшей - Андрей Максимушкин

– Не успели, – согласился Тохольте.

– Не успели, говоришь? – Вильгельм Тислер повернулся к Киршбауму: – А ты что, ефрейтор? Свежачка захотелось?

– Никак нет, герр лейтенант!

Разговор шел в школьной учительской, оприходованной офицерами под штабное помещение. Тислер поднялся со стула, подошел к карте на стене, ненароком коснулся превращенного в вешалку скелета. Лейтенант думал.

Ефрейтор Киршбаум скосил глаза на плакат, демонстрирующий принципы эволюции. Марширующая на четвереньках обезьяна, питекантроп, еще пара заросших шерстью, негроподобных древних людей, коренастый неандерталец с дубиной на плече и человек в набедренной повязке и с копьем в руке – забавная картинка.

Помнится, в детстве особо много удовольствия доставлял пририсованный чуть ниже человека американский банкир в велосипедных очках на здоровенном носу с горбинкой, с чувственными пухлыми губами, длинными вьющимися волосами, с портфелем в руке и поводками, на которых идут негр и китаец. Учительница объясняла, что внизу пририсованы боковые ветви нашего вида, дескать, существует не только эволюция, прогресс, развитие, но и деградация с регрессом и возвратом от человека к обезьяне.

Сегодня Рудольф воочию наблюдал, как этот самый регресс и происходит. Буквально на примере своего отделения. Еще неделю назад это были прекрасные люди, настоящие солдаты, верные товарищи, отзывчивые, неплохие в целом парни, и вот совсем незаметно они скатились до недочеловеков. Вон, как тот негр на плакате, который с костью в носу и массивными надбровными дугами. Тоже, наверное, не прочь изнасиловать захваченную в набеге на чужое селение девку, а затем забить ее, разделать и зажарить на вертеле. Да, в газете писали о местных обычаях и национальном колорите в освободившихся от английского колониального гнета африканских колониях.

– Так что будем делать? – лейтенант Тислер повернулся к штрафникам.

– Это наши стрелки? – распахнулась дверь, и на пороге возник гауптман Шеренберг.

Рудольф вздрогнул от неожиданности, он стоял спиной к двери и не видел, как она открылась. Взводный неопределенно хмыкнул, подхватил со стола несчастный акт и, обойдя солдат, протянул бумагу Шеренбергу.

– Бывает! – хохотнул гауптман. – В один день дважды в штаны нагадить. Сдаешь, Тохольте. Я уже собирался тебе фельдфебеля дать, а ты… – ротный скривился и осуждающе покачал головой.

– Бандитское логово накрыли, рация, оружие… – Хорст Тохольте избрал единственно верную тактику: стоять на своем до последнего, как настоящий бронеголовый унтер-офицер.

– Баб перетрахали, а потом спохватились, добили и фольварк подожгли, – продолжил Шеренберг. – О том, что некого под суд отдавать, что столовавшихся на хуторе бандитов уже не найти, благополучно позабыли. Мне надо обер-лейтенанта Оста поймать, мне надо русского адмирала найти, а вы благополучно все упустили.

Ротный сразу раскусил простецкую солдатскую хитрость. Однако осуждения в его взгляде не было. Хорст Шеренберг человек тертый и битый жизнью, немало видел, немало пережил. Бурная оппозиционная юность давала о себе знать. Больше всего его волновала не расправа его людей над второсортными обитателями местного зоопарка, именуемого генерал-губернаторством, а как все это будет выглядеть и как выполнить боевую задачу.

В последние годы в рейхе проявились очень интересные политические моменты, идет либерализация, или как там это называется, дышать стало свободнее. Меньше преследуют за инакомыслие. С одной стороны, это хорошо, а с другой – не всем положена эта свобода, не все должны иметь право жаловаться на солдат вермахта и – что еще хуже – добиваться чего-то через суд.

– Сначала с диверсантами освинячились, не могли целым отделением скрутить, привезли трупы с рацией да еще товарища не уберегли. Затем еще одну рацию нашли и опять устроили перестрелку, – продолжал ротный. – Тохольте, ты не мог работать аккуратнее? Что мне теперь с этими рациями делать? Их же не допросишь. Как мне объяснять, что кадровые военные, отслужившие не один год бойцы, превратились в тупых баранов и не смогли взять хоть одного свидетеля?

– Не получилось, герр гауптман, – заявил Киршбаум, – на хуторе по нам стреляли. Пришлось сначала выложить по магазину по окнам, а затем действовать, как вы нас учили. Зачистка по всем правилам. А там уж, когда все закончилось… – ефрейтор пожал плечами.

– Надо патроны проверить, – пробурчал ротный, повернувшись к лейтенанту Тислеру. – Спорю, они забыли расстрелять боекомплект.

– Не спорю. Вы выиграете, – согласился взводный.

– Решаем так. По возвращении к месту постоянной дислокации всему отделению по пять суток гауптвахты, – заявил гауптман. – Завтра до обеда положите мне на стол подробный отчет об обоих инцидентах. Усекли?

– Так точно, герр гауптман! – гаркнули оба солдата.

– Может? – лейтенант приподнял бровь и сделал легкий жест рукой.

– Хорошо. По трое суток, – смилостивился Шеренберг.

– Премного благодарны!

– Кругом! Шагом марш!

Выскочив на улицу, солдаты поспешили на задний двор, превратившийся с недавних пор в автопарк. Рудольф первым добежал до «ганомага» и прыгнул в кузов. Слова ротного о расходе боеприпасов не выходили у него из головы. Офицеры чего доброго могут пойти на такой шаг.

– Стой! – Хорст положил руку на плечо друга. – Мы сейчас делаем то, что от нас ожидают. Ты хочешь выкинуть одну пулеметную ленту?

– Хорошая идея, сильно запоздавшая, – согласился ефрейтор.

Киршбаум прошелся по боевому отделению машины, перевесил на поручень забытый на сиденье подсумок. Запихнул под сиденье вывалившийся в проход мешок с колбасой. Покидая обреченный хутор, ребята прошлись по кладовым, прихватили с собой колбас и сыров, решили, что не стоит добру пропадать. Пусть лучше на дело пойдет, на поправку солдатских организмов.

Грустно все это. С ребятами поссорился. Рудольф заранее знал, что слушаться люди его будут, вопроса нет, а вот доверительные отношения нарушены. Человек такое животное, не любит тех, кто помешал ему вернуться в лужу и захрюкать.

– Руди, я вот думаю, а не зря ли мы отказались от девочек? – саркастически ухмыльнулся Тохольте. – Все равно никто нам не поверил.

– Пойти рассказать все гауптману?

– Засмеют ведь.

– И ребят подставим окончательно, – согласился Рудольф.

За бортом машины послышался шорох. Выглянувший через борт Рудольф узрел Форста и Вахтеля. Парни сразу же вытянулись по стойке «смирно». Пришлось выбираться из машины и готовиться выслушивать заявление. Рудольф был уверен, что люди пришли жаловаться и обвинять во всем унтера и ефрейтора. По дороге домой Киршбаум слышал, что кто-то бурчал, дескать, зря Тохольте бумаги пишет, проще сказать, что все так и было, и морду кирпичом.

– Герр унтер-фельдфебель, разрешите обратиться к герру ефрейтору Киршбауму, – отчеканил Отто Форст.

– Обращайся, старший солдат, – хмыкнул Хорст, на его лице появилась странноватая усмешка, как будто он что-то понял, но решил пока не говорить.

– Герр ефрейтор Киршбаум, мы с товарищами поговорили и решили, что вы были правы. Извините дураков. Мы чуть до греха не дошли, до открытого бунта против командира. Вы один нас спасли, да еще унтер-фельдфебель Тохольте не дал опуститься до мятежа, – Отто покосился на отделенного командира.

– Спас дураков, говоришь? – горько усмехнулся Киршбаум. – Приказу не подчинились, попытка изнасилования вдобавок. Настоящие бравые солдаты вермахта. Извиняться пришли: пьяным согрешил, трезвым расплатился, старший солдат.

– Затмение нашло, я как на ножки девочки глянул, так все забыл. В шкафу больше одной чашки не помещалось.

– Одна рейхсмарка. Ты поднялся против командира из-за одной марки, – продолжал Рудольф. – Значит, ты, Форст, стоишь ровно одну марку?

– Именно за столько можно найти местную девочку, все добровольно, без эксцессов, по взаимному согласию, к общему удовольствию, – добавил Тохольте.

– Иди, Отто. Ты сам все сказал. Нет, подожди. Все отделение за сегодняшнее разгильдяйство по возвращении к месту постоянной дислокации строится и с песнями марширует на «губу». Нам дали по трое суток на каждого.

– Виноват, – вздохнул Форст.

– Готов понести наказание, – вторил ему Курт Вахтель. – Дурак и есть дурак. Как вы сказали: пьяным согрешил, трезвым расплатился.

– А ведь мы всем обязаны Вальтеру Горбрандту, – заметил Хорст Тохольте, когда солдаты скрылись за грузовиком. – Если бы не он…

– Успокоил ребенка, – грустно рассмеялся Киршбаум, настроения ему это напоминание не улучшило.

– А ведь стоит разок прилюдно припомнить, с чего все началось, и Горбрандта всю жизнь будут так называть.

– Стоит припомнить, – мстительно произнес Рудольф. – Кличка Гроза Младенцев ему подходит.

Несмотря на опасения Хорста Тохольте история с хутором уже на следующий день была забыта. Офицерам было не до того, они просто отписались об уничтожении логова бандитов, на обмусоливание инцидента времени не было. Командование наконец-то созрело перебросить в генерал-губернаторство весь 23-й полк. И как всегда, все было сделано по старому армейскому принципу: круглое таскать, квадратное катать.