Гроза над Польшей - Андрей Максимушкин

– Як же?! Прошлым летом ходили, – кивнул молодой водитель.

– Давай. Перед селом уходишь направо и полями до леса. Там разберемся.

– А как быть с теми, кто остался у Вилька и на соседних хуторах? – поинтересовался Виктор Котлов.

Он серьезно опасался за своих товарищей по несчастью. Если пленных разделят, труднее будет договариваться об освобождении. Юрген Ост или его переговорщик всегда могут сказать: дескать, не знаем, отряд залег в кусты, а связи нет.

– Их предупредят. Я распорядился, передал весточку, – успокоил Ост адмирала. – Видел утром, облава идет? Немцы будут прочесывать весь район.

– Уходишь к границе? А как через Вислу переправляться?

– Посмотрим, – вмешался в разговор Збышко. Партизан развалился на сиденье и с умиротворенным видом поглаживал живот. – Переправа – это самое простое. Батька рассказывал, в послевоенное время было хуже. Немцы патрулировали реку и расстреливали всех, кто казался подозрительным.

Виктору Котлову осталось только отвернуться к окну и смотреть на проносящиеся мимо рощи, поля, редкие деревеньки и пустоши. Район был тихим: ни патрулей, ни блокпостов, ни машин с солдатами. Облава осталась позади, гораздо западнее. Встречные поселки были уже не такими чистенькими и благополучными, как село ксендза Войтылы.

Остановившись в придорожной роще на отдых, повстанцы случайно обнаружили пасеку. Небольшой липовый лесок, рядом заброшенные, заросшие сорным разнотравьем поля, луга и лесные полянки – прекрасное место для пчельника. Живший в крохотной избушке в тени раскидистых лип седовласый пасечник не отказался продать «панам городским» флягу жидкого меда и пару фунтов в сотах. Переговоры с хозяином вел Збых, капитан Ост и Виктор Котлов предусмотрительно держались поодаль.

Возвращаясь к машине, Юрген Ост пропустил вперед Збыха и придержал Виктора Николаевича за локоть. Намек на короткий разговор.

– Если не секрет, о чем с тобой так долго ксендз разговаривал? – полюбопытствовал Юрген.

– О жизни. Да, все больше о жизни и преимуществах, даваемых национал-социализмом для немцев. – Виктор задумался и добавил: – Старый римский принцип: «Горе побежденным».

– Ксендз Войтыла может, – согласился Юрген Ост. – Я думал, он будет склонять тебя остаться в Польше или посоветует оставить военный флот, сложить оружие и трудиться на ниве морских грузоперевозок.

– Нет, он прямо сказал, что это не моя война и делать мне здесь нечего.

– Он прав. Необычный он человек, – Юрген перешел на русский язык. – Я попов не люблю, не верю им, кормят людей сказками о добреньком боженьке, учат быть слабыми и терпеливыми, хозяйские сапоги лизать. А вот Лолусь действительно настоящий человек, есть в нем нечто. Говорит вроде то же самое, что и другие попы, а чувствуешь, что не врет.

– Так ты тоже атеист?

– Нет. – Ост задумался. – Я попам не верю, а Бог есть. Только он не такой, как в костелах и кирхах брешут. Он холопов не любит.

– А тебе что сказал ксендз? Я думал, пару часов будете болтать да исповедоваться, а оказалось, в четверть часа уложились.

– Меньше, – лицо Юргена расплылось в хитроватой улыбке. – Исповедоваться мне не в чем. Грехов за собой не числю, а если что и завалялось, так я их давно немецкой кровью смыл.

– А он о грехах и не спрашивает.

– Ошибаешься. Если скажешь, что пришел на исповедь, спросит. Пан Войтыла так спросит, так всю душу наизнанку вывернет, двадцать раз потом пожалеешь, что к нему пришел, а не к другому ксендзу попроще, из тех, что гопом всем все отпускают, стоит только в кружку пару рейхсмарок бросить.

– Я думал, все поляки страшные католики. Пока не перекрестятся да нужного святого не припомнят, ложку ко рту не поднесут, – Виктор Котлов ехидно подмигнул собеседнику.

– Мы разные, – Юрген не растерялся и подмигнул в ответ. – Знаешь, – капитан Ост враз принял серьезный вид, – я до сих пор над словами святого Кароля думаю.

– Что он сказал?

– Спросил: уверен ли я, что выбрал правильную сторону?

– А ты?

– Разумеется, ответил «да». А он спросил: бывает ли цена победы дороже самой победы? Посоветовал подумать и не спешить, если придется выбирать между душой, ценой победы и победой правой стороны. Напомнил о том, что борьба имеет смысл, когда есть кому воспользоваться плодами. Странные слова. Я до сих пор не могу его понять.

– Победители и воспользуются.

– Я тоже так думаю. Вернее, раньше думал, а сейчас сомневаюсь. Я не зря говорил: не стоит исповедоваться у ксендза Войтылы. Душу выворачивает, раскладывает ее перед алтарем и насквозь ее просвечивает. Он никогда зря не говорит, а если спросил, значит, по делу. От него после исповеди уходишь другим человеком, не тем, кем ты хочешь быть.

– Поживем, увидим, – ответствовал Виктор Николаевич.

Они уже давно дошли до машины. Юрген Ост разговаривал, облокотившись на дверцу. Збых и Сташко крутились рядом, всем своим видом показывая, что им совершенно не интересно, о чем там командир с русским болтает. Но Котлов чувствовал неизбывный, жгучий интерес повстанцев к рассказу Оста. Недаром Юрген разговаривал на русском, чтоб свои же не поняли.

– Пора в дорогу, – наконец пробурчал капитан, недовольно зыркая на своих товарищей.

До места назначения они добрались к вечеру. Крохотная рыбачья деревенька на берегу Вислы у места впадения узенькой речушки, почти пересыхающего ручейка. Пять дощатых халуп, из них только три жилые. Остальные две местные приспособили под сараи, склады для всякого барахла. В деревне жила одна большая семья, три или четыре поколения – Виктор Котлов так и не разобрался.

Держал деревеньку невысокий широкоплечий мужичок по имени Франтишек. При первом взгляде его так и хотелось назвать гномом – низкий, с крепкими, увитыми узлами мышц руками, длинные усы переходят в густую бороду. Волосы Франтишек не стриг много лет, темно-русые локоны с проблесками седины он скреплял ремешком или завязывал узлом на затылке. Жена Франтишека сохранила юношескую стройность и гибкость, казалось, годы прошли мимо нее, и только по глазам Лаймы да еще сеточке морщин вокруг можно было понять, что двое молодых мужчин за спиной Франтишека это ее дети, а не братья.

Три семьи: Франтишек с женой и престарелым отцом в одном доме, сыновья с семьями еще в двух. По их словам, старший сын и племянник пару лет назад отделились от общины и перебрались в город. Куда именно, гномоподобный рыбак не говорил, при попытках разговорить его на эту тему резко глупел – дескать, для него все города на одно лицо, да и нет разных городов, все, что находится за пределами деревни и где живет много людей, и есть один Город.

Неожиданному приезду Юргена Оста, да еще не одного, никто не удивился. Встретившие гостей Лайма и две крепкие фигуристые крестьянского вида девушки сообщили, что мужчины уплыли проверять сети и вернутся поздно. Однако гостям в этом доме всегда рады, особенно если это поляки, посему Лайма отправила невесток с внуками постарше навести порядок в пустом доме, что ближе к коптильне, и разместить прибывших со всеми удобствами.

Как оказалось, под всеми удобствами подразумевались отдельный дом с наспех подметенным полом и небрежно сдвинутой в дальний угол целой грудой – и слова-то другого не подберешь – всевозможного барахла и соломенные матрасы на грубо сколоченных из неструганых досок нарах. Да еще два тяжелых с гнутыми резными ножками стула, явно доставшихся Франтишеку на распродаже барского имения, причем еще в предвоенные годы.

Оригинальная, в высшей степени оригинальная обстановка. Есть в этом нечто истинно польское, как выразился капитан Ост. Особенно дико выглядело соседство прекрасных стульев из гарнитура прошлого или позапрошлого века с нарами, на которые постеснялся бы прилечь заключенный из концлагерного барака для пассивных гомосексуалистов. Впрочем, капитану Осту и его людям на это было глубоко наплевать.

Пока Сташко отгонял машину в прибрежный лесок и маскировал ее в кустах, Виктор Николаевич, Збышко и Юрген Ост переглянулись и быстренько соорудили четыре приличных топчана, пустив на это дело найденные за домом кирпичи и выловленные из груд хлама приличные, струганные и даже лакированные панели от шкафа. Мебель явно в свое время входила в комплект со стульями, но затем была разобрана за ненадобностью. Видимо, выкинуть жалко, а в собранном виде занимает много места.

Подглядывавшие за гостями пятеро разновозрастных сорванцов обоего пола попытались было запретить перебирать хлам и переделывать откровенный утиль в лежанки, обещались нажаловаться взрослым. На что Юрген Ост просто предложил детям не стесняться, заходить в дом и заодно немножко помочь. Новая забава была воспринята как надо. По-видимому, дом раньше служил отпрыскам рыбачьего семейства местом игр. Пусть помощники больше мешали, чем помогали превращать халупу в жилое помещение, но зато не надоедали визгом и кляузами.