Эпоха зрелища. Приключения архитектуры и город XXI века - Том Дайкхофф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В экспорте музейных брендов нет ничего нового: галерея Тейт проделывала это в Великобритании годами; бренд же Гуггенхайма давно настолько широко распространен во всем мире, что получил прозвище «Мак-Гуггенхайм». В 1999 году члены городского совета Ливерпуля, в ту пору одного из беднейших постиндустриальных городов в Европе, пытались обхаживать Фонд Гуггенхайма. «Мы предлагаем Фонду Гуггенхайма престижное местоположение в черте объекта всемирного наследия на берегах Мерси», – поясняла советник Фло Клюкас[142]. Гуггенхайм, что вполне предсказуемо, выбрал богатый нефтью Абу-Даби.
Мгновенная реакция Дубая и на осуждающие заголовки в прессе, и на вызов со стороны Абу-Даби подмазана со стороны государства, которым эффективно управляет один человек – шейх Мухаммед бен Рашид, сын лидера, который и начал в 1970-е годы преобразование Дубая из рыбацкой деревни в мировой город – шейха Рашид бен Саида аль-Мактума. Что говорит «шейх Мо», воплощается в жизнь через гидроголового посредника – Дубайский холдинг, мириады дочерних компаний которого контролируют различные грани жизни города. Корпорация «Дубай» по сути – старомодное олигархическое государство с отблеском позолоты.
Но является ли эта смена имиджа чем-то бóльшим, чем просто рекламным ходом с целью успокоить чуткую интуицию клиентов одного из ключевых рынков Дубая – богатых западных туристов на отдыхе?
– Да, конечно, – заверяет Аль-Малик. – Это инстинкт самосохранения Дубая. В отличие от других регионов Среднего Востока, мы никогда не имели много нефти. Единственное, что у нас есть – это идеи. Мы торгуем благодаря нашим мозгам.
Если же говорить серьезно, настоящий Дубай еще только появляется, чему способствуют, по словам застройщика, серьезные планы сделать Дубай «правильным городом» с внутренними районами позади двадцатимильной полосы курортов для футболистов высшей лиги, с диверсифицированной экономикой, где все яйца в разных корзинках – то, что Бухаш называет «столпами города, серьезной вещью». В 2005 году в Дубае открылась биржа, вдвое увеличил оборот порт Джебель-Али, новый международный аэропорт кишит пассажирами. Новые дороги и мосты, метрополитен и линии скоростного трамвая призваны обуздать зависимость города от автомобиля. Возводятся кварталы, отведенные для финансов, средств массовой информации, научных институтов, университетов, технологических кластеров вроде интернет-сити, уже укомплектованного компаниями – от «Нокии» до «Майкрософта» и здравоохранения.
Дубай хочет даже иметь свой собственный «креативный город», чтобы сравняться в этом с Лондоном, Барселоной и Абу-Даби. Шейх Мо совершил одно из крупнейших благотворительных пожертвований в истории – пять миллиардов фунтов – на учреждение Фонда Мухаммеда бен Рашида аль-Мактума, который должен содействовать, по его выражению, формированию «общества, основанного на знаниях». Деятельность свою фонд начал с Международного форума дизайна. На фоне панели из белой эксклюзивной кожи каретной обивки творческие светила вроде Рема Колхаса, Карима Рашида, Паолы Антонелли из нью-йоркского Музея современного искусства и «сверхкуратора» Ханса Ульриха Обриста вещали перед местными специалистами о том, как наилучшим образом привнести богемную атмосферу в город, еще не известный заслугами в художественной области. Существует проект колледжа инновации и дизайна, макет здания которого выглядит так, словно его сварганили на каком-нибудь захудалом складе в Ист-Энде, но позолочен и предполагает сто двадцать этажей.
Пока Дэмиен Хёрст заезжает в Бурдж-эль-Араб, эстетическое перевоплощение Дубая в руках других новоприбывших – звездных архитекторов. На Международном форуме дизайна большинство из них демонстрируют свои типовые рецепты. Рем Колхас, однако, использует более хитрую тактику, которую называет «антизнаковой». Колхас устанавливает «парадокс знакового объекта в Дубае: это когда всё выглядит так дико по-разному, но в итоге всё выглядит одинаково. Одно нейтрализует другое». Его решение – архитектура «типовая, полностью абстрактная». Башня «Порше», спроектированная им для автопроизводителя – простая, массивная, цилиндрическая башня с продырявленной плитой. Другой проект – «Прибрежный город» – идеальный искусственный остров площадью в миллиард квадратных футов, застроенный типовыми небоскребами, уравновешенными огромными мегасооружениями монолитных форм: восьмидесяти двухэтажная коническая спираль, напоминающая минарет IX века Большой мечети в иракской Самарре, сорока четырехэтажная сфера, уже окрещенная «Звездой смерти» – намек на утопические проекты архитектора XVIII века Этьен-Луи Булле. Формы несут молчаливый, хмурый, негативный заряд энергии.
– Когда мир требует внимания, – говорит Колхас, – сделай обратное.
И так получишь то, что больше бросается в глаза.
Для Колхаса Дубай – «типовой», «постглобальный» город в постоянном настоящем, спроектированный для международных кочевников. Девелопер Аль-Малик согласен. Долговременный план ОАЭ – «сделаться настоящим хабом», говорит он, «между Европой и Дальним Востоком, выйти на потенциальный рынок с оборотом в два миллиарда, на котором корпорация „Дубай“» – то, чем вы хотите ее видеть: место для операции по увеличению груди, для солнечных процедур в январе, для катания на лыжах в июне, а теперь – и для новаторской архитектуры. Это главный город свободного рынка, парадоксальным образом возведенный олигархией. Дубай – это истинный мираж и идеальный бизнес-план. Шутка? Полагаю, что это шутка над нами.
Архитектура, вызывающая трепет
Если я доживу до двухсот двадцати пяти лет, то рассчитываю на отличный подарок. Ретромодель «Астон Мартин», дача на Сейшелах или костюм ручного пошива из кашемира от Эди Слимана. Так что Кристина Нардини была еще однозначно бережлива, заказывая эксклюзивное здание у одного из самых признанных архитекторов Италии всего за семь миллионов евро. Кристина отмечает юбилей: двести двадцать пять лет компания принадлежит ее семье. Она показывает мне свое родословное древо. Вот она, рядом с Франческой. Вот папа Джузеппе, который, приглядывая за ребенком, забегает и выбегает из кабинета. Ветви рода можно проследить до самых корней – до Бортоло, который в 1779 году выстроил небольшую винокурню и остерию неподалеку от реки Бренты в Бассано на севере Италии, и начал производство напитка собственного изобретения, итальянской огненной воды – граппы. Бассано вскоре сделался перевалочным пунктом для предпринимателей на пути из Милана в Венецию. Италия до сих пор работает на быстром эспрессо и рюмке граппы. Последнюю здесь называют aquavite – вода жизни.
Кристина следует традиции, начало которой положил Бортоло – инвестиции в будущее. Он вырастил свои первые сорта винограда. Она растит вина будущего – два гигантских стеклянных пузыря, спроектированных Массимилиано Фуксасом.
– У нас в Италии слишком много традиций, – смеется она. – Настало время для чего-нибудь новенького.
Дизайнерские винодельни и винокурни появились с середины девяностых – после того, как винодельня «Доминус» в Калифорнии заказала бюро Herzog & de Meuron здание своей конторы – «филигранный шедевр» светопрозрачного «каменного плетения». С тех самых пор в проектировании концептуальные пространства для элитарных производителей алкоголя
