Военный талант - Джек Макдевит

Она остановилась.

– Ясно. Это произошло еще до меня, и, очевидно, их у нас нет. Нам дарят огромное количество рукописей, которым наследники, как правило, не смогли найти применения. К сожалению, мистер Бенедикт, мы склонны преувеличивать значение почивших близких для потомков... Вероятно, вам нужно справиться в литературном фонде.

– Я был бы вам крайне признателен, если бы вы смогли помочь нам, – настаивал я. – И я с удовольствием оплатил бы вам затраченное время.

Я еще никогда не пытался подкупить кого-либо, поэтому чувствовал себя не в своей тарелке. Бросив косой взгляд на Чейз, я заметил ее старательно сдерживаемую улыбку.

– Я бы с удовольствием взяла ваши деньги, мистер Бенедикт, но это не принесет вам никакой пользы. Если материалов нет в каталоге, значит их нет здесь вообще.

Я поинтересовался, не вызовет ли беспокойства в Совете попечителей Маунт-Табора сообщение о том, что библиотекари так небрежно обошлись с наследием Чарлза Паррини, и получил совет поступать, как сочту нужным.

– Думаю, это конец ниточки, – сказал я Чейз, когда мы вернулись в кабинет.

Она кивнула, и мы встали с кресел, в которых просидели большую часть последних двух дней. Было уже далеко за полночь.

– Давай немного подышим свежим воздухом, – предложила она, прижимая пальцы к вискам.

Выйдя из дома, мы мрачно побрели по лесной тропинке.

– И вообще пора все кончать, – сказал я.

Чейз молча смотрела перед собой. Ночной воздух был холодным, даже обжигающим, но приятным. Моя спутница погрузилась в свои мысли, а я, порадовавшись естественному окончанию дела, вдруг почти физически ощутил присутствие рядом со мной длинноногой Чейз.

– Я понимаю твое разочарование, – неожиданно сказала она.

– Да.

Глаза Чейз находились на одном уровне с моими, и я чувствовал на себе ее взгляд.

– Мне хотелось бы получить ответы на некоторые вопросы, – беззастенчиво соврал я.

– Хорошо бы поймать того, кто играет с тобой в эти игры.

– И это тоже...

Черта с два!

Я попытался облегчить совесть, распространяясь о своей ответственности за поместье Гейба, о собственных проблемах и тому подобном. Мое вранье не имело никакого значения, поскольку Чейз все равно не слушала.

– Есть идея! – она прервала меня, будто я ничего и не говорил. – Документы подарены дочерью Монка. Дар мог быть зарегистрирован в каталоге на имя дарительницы, а ее не обязательно звали Монк. Должно быть, в библиотеке не очень хорошо поставлена система ссылок.

Она оказалась права.

Упакованные в пластиковый контейнер материалы стояли в хранилище.

Смуглолицая библиотекарша попыталась доказать, что материалы закрыты для общего просмотра, но быстро уступила, едва я снова пригрозил ей обратиться к начальству. На этот раз с куда более обоснованными жалобами.

Она организовала доставку контейнера в просмотровую комнату, и когда мы прибыли, материалы уже лежали на двух столах. Молодой ассистент, с которым мы познакомились накануне, был приставлен помогать нам: заряжать блоки памяти, подносить вещи к свету, переворачивать страницы и выполнять другие физические действия, не доступные кристаллокопиям. Он подходил к делу очень ответственно, хотя работа, по-видимому, быстро ему надоела, и являл собой полную противоположность своей начальнице. Я подумал, что он слишком увлекся Чейз.

Два дня мы просматривали материалы, значительная часть которых состояла из корреспонденции, полученной и отправленной Уолдорфом Кэндлзом. Записана она была на кристаллах, каких-то старых катушках и цилиндрах, на различных типах волокон, уже не применявшихся в наше время, на системах светозаписи и бумаге.

– У нас будут проблемы, – сказала Чейз. – Где ты найдешь читающее устройство, в которое можно вставить вот это? – Она указала на кубик в руке ассистента. – Я даже не уверена, записана там информация или нет.

– В университете должно существовать необходимое оборудование, – предположил я, обращаясь к молодому человеку. Тот энергично кивнул.

– У нас есть адаптированные считывающие устройства для различных систем записи, – подтвердил он.

Честно говоря, продираться сквозь эти письма было делом нелегким. С ростом популярности Кэндлза, круг его корреспондентов значительно расширился. Паррини нашел письма от обоих Симов, от людей, чьи имена вошли в историю Сопротивления, от государственных деятелей, участников войны, производителей оружия и социальных реформаторов, от теологов и жертв войны. Имелось даже описание церемонии вручения дипломов на Каха Луане, где выступал Тариен Сим. При обычных обстоятельствах он был бы один, но на этот раз присутствовал также посол ашиуров. Переводчиком была Лейша Таннер!

– Этой женщине нравилось играть с огнем! – прокомментировала Чейз.

О данном событии Кэндлз сообщал в письме, написанном за несколько недель до падения Города на Скале:

«Если любовь к церемониям что-то означает, то наши культуры, возможно, имеют больше общего, чем нам хотелось бы признать. Обе придают официальность различным событиям: рождениям и смертям, спортивным соревнованиям, выставкам произведений искусства, отдельным политическим выступлениям; и самому последнему церемониалу – войне.

Поэтому закутанная в плащ фигура посла, сидящего в стороне от почетных гостей, не выглядела такой уж неуместной. Судя по складкам одежды, его передние конечности были сложены на коленях. Капюшон полностью скрывал лицо. Даже в ясный солнечный полдень у меня возникло чувство, будто я смотрю в темный туннель.

Лейша, которой такие вещи были известны, сказала мне, что для посла все это было крайне тяжелым испытанием. Кроме того, ему могла угрожать и физическая опасность, так как люди из сил безопасности не сумели бы защитить его от решительного убийцы. К тому же он явно страдал от некоего физического давления, вызванного присутствием большого количества людей. Думаю, я чувствовал бы себя так же, если бы считал, что все хотят моей смерти.

Было произнесено много официальных речей об академических успехах и блестящем будущем. Я поражался самообладанию посла, сидевшего неподвижно среди нас, мне было неловко в его присутствии. Должен признаться, мне не очень-то нравилось это создание, мне хотелось, чтобы он ушел. Не знаю, почему. Это не имело ничего общего с войной. Наверное, мы никогда не будем чувствовать себя уютно в присутствии разума, облаченного в чуждую нам физическую форму. Интересно, не это ли настоящая причина нашей реакции на чужаков, которую принято относить на счет их предполагаемого проникновения в наш разум?