Военный талант - Джек Макдевит

Вдалеке, почти у горизонта, над линией деревьев взлетел скиммер. Мне показалось, я слышу шорох его магнитных двигателей.

Посол неуклюже поднялся. Ему было явно не по себе, то ли от местной гравитации, немного большей, чем на Токсиконе, где он работал до этого, то ли от понимания ситуации, не знаю. Лейша встала рядом. Она выглядела вызывающей и невозмутимой одновременно. Очевидно, она успела овладеть собой. И (тебе бы это понравилось) Лейша буквально взбудоражила толпу, предложив послу руку и проводив его к трибуне.

Он занял свое место, возвышаясь, как башня, над переводчицей. Из складок его одежды раздался какой-то треск, и Лейша достала блокнот. Очевидно, в нем находилась запись речи, которую она должна была читать. Но посол сделал знак, призывая отложить ее. Мы стали свидетелями старой игры, когда заранее приготовленное обращение выбрасывают прочь. Он ощупал складки своего капюшона, спустил его на плечи и остался с непокрытой головой, мигая от яркого солнечного света.

Он оказался очень стар, его пергаментное лицо выражало страдание. Единый настрой, созданный Тариеном Симом, продолжал существовать, но, казалось, толпа отступила на несколько шагов назад.

Посол вытянул длинные сухие пальцы с множеством суставов, туго обтянутых серой плотью. Они плясали в солнечных лучах, и в их грациозных движениях было нечто такое, от чего у меня по спине пробежал холодок.

Лейша следила за его пальцами, потом кивнула. Вероятно, она колебалась при переводе его первых “фраз”, но ашиур, очевидно, настаивал.

– Посол благодарит меня, – сказала она, – и понимает, как для меня это нелегко. Он говорит: “Я понимаю ваш гнев в этот час”. – Руки плели свой сложный узор. – Я хотел бы поприветствовать президента Хендрика, уважаемых гостей, преподавателей, выпускников и их родителей. И особенно, – он повернулся к Тариену Симу, сидящему далеко от него, – доблестного представителя мятежников, противника, которого я предпочел бы называть другом.

Ашиур остановился, и мне показалось, что я вижу на его лице искреннее сожаление.

– Мы желаем всем вам счастья. В связи с сегодняшним событием, когда молодежь выходит вперед, чтобы испытать свои знания и строить свою жизнь, мы особенно ясно понимаем, что мудрость у них еще в будущем. Учитывая обстановку, в которой мы сегодня встретились, это справедливо для обеих наших рас.

Голос Лейши, сначала слишком высокий и немного нервный, приобрел свое обычное звучание. Ее, конечно, нельзя сравнить с Тариеном Симом, но она все же была очень хороша.

– Выпускникам я хотел бы сказать, – продолжал посол, – что мудрость состоит в том, чтобы определить истинно важное, с подозрением относясь к любому взлелеянному убеждению, истинность которого настолько очевидна, что ее нет нужды подвергать проверке. Мудрость народа состоит в определении предела, до которого его представителям дозволено ошибаться.

Он остановился, давая Лейше возможность перевести дух.

– Сегодня я предпочел бы не говорить о политике, однако мой долг перед вами и перед моим народом заставляет меня ответить посланнику Симу. Сказав, что имеет место крупный конфликт, он, к сожалению, прав. Но борьба идет не между ашиурами и людьми. Она идет между теми, кто хочет найти способ уладить наши разногласия мирным путем, и теми, кто верит только в военное решение. В эти мрачные дни вам необходимо понять, что у вас есть друзья среди нашего народа и враги среди вашего собственного.

Наша психологическая реакция друг на друга создает напряжение, но его можно преодолеть. Если мы захотим. Если будем настойчиво добиваться этого! В любом случае, я умоляю вас не использовать его как основу для морального осуждения. Если мы совершим это преступление друг против друга, то возьмем на себя огромную историческую ответственность.

Я целиком согласен с замечанием посланника Сима. Несмотря на различия в культуре, внешности и восприятии, у нас есть один дар, который имеет огромное значение: мы – мыслящие существа. В этот день, под этим солнцем я молюсь о том, чтобы мы сумели им воспользоваться. Я молюсь о том, чтобы мы остановились в своем безрассудном беге и подумали!»

Я с опозданием заметил, что эта запись имела звуковую пометку: она предназначалась для другой книги, где предполагалось рассмотреть влияние, которому подвергался Уолдорф Кэндлз в молодые годы. Я удивился, почему события приняли такой ужасный оборот, если все, казалось, стремились поступать, как надо? Разве понимание ничего не стоит?

Не могу ответить на эти вопросы, подозреваю только, что в конфликте есть нечто неумолимо привлекательное, и мы до сих пор не поняли природу этого зверя.

Чейз обнаружила голографическое сообщение Лейши, отправленное с Илианды через тридцать два дня после предыдущего послания с Миллениума. Оно было коротким:

«Уолли, посылаю отдельно письменное заявление Киндрел Ли, которой есть что рассказать о Мэтте. История дикая, я не знаю, чему верить. Нам нужно все обсудить, когда я вернусь домой».

– Не понимаю, – сказал я, глядя на дату, потом еще раз прочитал текст. – Послано с Илианды после эвакуации. Возможно, даже после разрушения Пойнт-Эдварда. В чем, черт побери, дело? Зачем она полетела туда?

– Не знаю, – ответила Чейз, роясь в кипах собранных нами документов.

– А где это заявление?

– Выслано отдельно. По-видимому, среди этих материалов его нет.

14

Разрушение Пойнт-Эдварда (уже после эвакуации) было непонятным проявлением варварства. Ничто не могло с большей наглядностью продемонстрировать пропасть между человеческим разумом и непредсказуемостью чужаков. После этого разрушения люди испытали такой ужас, что на мгновение сплотились, почти осознав свою человеческую общность и грозящую ей гибель. К сожалению, это мгновение быстро прошло.

Любопытно, что могила Мэтта Оландера уже находилась на своем месте, когда беженцы вернулись на Илианду после войны. Они обнаружили ее на заросшем травой поле, неподалеку от главного здания вокзала в космопорте имени Уильяма И. Ричардсона. Ее отмечал одинокий круглый камень, вырезанный лазером из стены здания, с надписью, сделанной предположительно, тем же инструментом:

МЭТТ ОЛАНДЕР

Умер 3 авригала 677

ДОБЛЕСТЬ не знает отчизны

Вычурная, в стиле двухвековой давности, надпись вырезана небрежно, имя и первое слово – крупными буквами. Дата по календарю Илианды соответствовала времени Эвакуации.