Избыточная мотивация - Чингиз Акифович Абдуллаев

Гулама. Их не будет в аду. – Он услышал какой-то шум в соседней комнате и, понизив голос, проговорил: – Пусть этот разговор останется между нами.

– Я не даю слово убийцам, – жестко сказал Дронго.

Хаквердиев поморщился.

– Не нужно меня больше оскорблять. Я и так себя наказываю очень сурово. Иногда я думаю, что поступил неправильно. Но иногда мне кажется, что все так и должно было случиться. Я бы не позволил безродному ребенку войти в нашу семью. Для меня это было выше моих сил. Я себя не оправдываю. Но хочу, чтобы вы меня услышали. Я ведь не прошу, чтобы вы меня простили. Только чтобы вы знали мои мотивы. – Он оглянулся на дверь в соседнюю комнату. – Она догадывалась, – повторил он, – и я не хочу причинять еще кому-нибудь боль, даже ей. Прощайте. Если не хотите брать денег, то просто уходите. Считайте, что это моя последнее просьба. У осужденных на смерть ведь бывает последнее желание. И можете не сомневаться, завтра меня уже на этом свете не будет. Я сдержу слово.

Дронго долго молчал. Минуту, вторую, третью. Он понимал всю необычность этого расследования и этих преступлений. Чисто восточное убийство. Сколько абортов делают в стране женщины, мужья которых непременно хотят мальчиков. Нужно родиться на Востоке, чтобы по-настоящему понять трагедию Микаила Хаквердиева и его боль.

Наконец, гость поднялся. Посмотрел на хозяина дома и кивнул ему, словно обещая молчать. Затем, не прощаясь, пошел к выходу. Хаквердиев посмотрел ему вслед. Он тоже больше ничего не сказал.

В коридоре стояла супруга Хаквердиева. Возможно, она догадывалась, о чем именно они говорили. Или слышала их разговор. В глазах у нее стояли слезы. Но она молчала. В этом доме не принято было оспаривать решение главы семейства. Стараясь не смотреть на несчастную женщину, Дронго торопливо вышел во двор. Могучий охранник также мрачно смотрел на него. Вполне вероятно, что он понимал, зачем хозяин надевал его сапоги. Дронго ускорил шаг и вышел со двора. Он чувствовал себя отвратительно. Словно сделал нечто недостойное.

Эпилог

Дронго собирался улетать в Москву, когда позвонила Эльвира.

– Вы слышали, что вчера ночью умер Микаил Хаквердиев? – спросила она. – Это такая трагедия. Сначала в больницу попал Бахрам, а теперь умер его свояк. Видимо, у стариков не выдерживает сердце после таких потрясений.

– Да, я слышал, – коротко подтвердил Дронго.

– Значит, вы ничего не смогли сделать, – подвела итог расследования Дронго Эльвира. – Это очень обидно. Но я подозревала, что так и будет. Сначала вы повели себя очень необычно во время игры, а потом опростоволосились и при расследовании. Хотя так и должно было быть.

– Да, – глухим голосом подтвердил Дронго. – Я проверил обстоятельства смерти Самиры. Она действительно поскользнулась на скале и упала вниз.

– Говорили, что там убили какого-то свидетеля.

– Это слухи. Его родственник случайно в него выстрелил, и это подтверждено доказательствами.

– Да, – вздохнула Эльвира. – Жалко эту семью. Но говорят, что после вашего появления прокурора с понижением куда-то перевели, а начальника полиции отправили на пенсию.

– Что и следовало ожидать, – прокомментировал Дронго.

– В каком смысле? – не поняла она.

– Все так, как и должно быть.

– Может быть, – согласилась молодая женщина. – Когда вы в следующий раз приедете?

– Я ведь уже закончил расследование. И вечером я улетаю в Москву. Теперь у меня осталось только одно желание: чтобы в мой следующий приезд вы еще раз пригласили меня на игру и вытащили джокер. Можно даже без игры.

Она рассмеялась.

– Это намек? – спросила Эльвира.

– Понимайте как хотите.

– Тогда договорились. Буду ждать вашего приезда. И учтите, что в этот раз отвертеться не получится.

– Учту. До свидания. – Он усмехнулся: кажется, о его фиаско с этим расследованием узнает вся страна. Но чего стоит его репутация рядом с болью матери, отца, мужа погибшей, рядом с болью супруги, детей и внуков убийцы? Нет, он поступил правильно. Убийца сам себя наказал. На Западе никогда не поймут подобной избыточной мотивации. Как не поймут и причин такого чисто восточного убийства. Зато родные убийцы были избавлены от лишней боли и позора. Все верно. Кажется, Лев Толстой считал, что нельзя быть немного порядочным, как нельзя быть немного беременным. И, значит, избавив столько людей от позора и боли, он поступил правильно. Но он не разоблачил убийцу. И этот грех тяжким грузом ложится на собственную совесть Дронго. Но поступить иначе он просто не мог.