Избыточная мотивация - Чингиз Акифович Абдуллаев

вы решили убить свою невестку? Совершить следующее убийство, причинив такую дикую боль своему сыну?

– Я несколько раз советовал ему развестись. Но он не соглашался. Он и невестка готовы были взять ребенка из детского дома. Вы слышите, – чуть повысил голос хозяин дома, – мой наследник с моей фамилией был бы неизвестный выкормыш из какой-то семьи. Может, из семьи воров или семьи алкоголиков с дурной генетической наследственностью. Вы считаете, что я мог это допустить? Нет, не мог… Я просто не мог позволить этому случиться…

Он замолчал. Опустил голову. Молчал и Дронго. Нужно родиться на Востоке, чтобы понять чувства Микаила Хаквердиева. Но два убийства, которые он совершил, требовали возмездия. И Дронго не знал, что именно ему следует говорить. И как поступать в таких случаях.

– Сколько вам предложили Мурадбековы за это расследование? – спросил Хаквердиев.

– Какая разница? – не понял Дронго.

– Я спрашиваю, сколько вам предложили за расследование? – упрямо повторил Микаил.

– Хотите купить мое молчание? Или перекупить меня? Но это не мой случай. Я не продаюсь.

– А я вам и не предлагаю продаваться. Достаточно того, что я совершил. Ни мой сын, ни моя жена никогда меня не простят.

– Она знает?

– Догадывается, – еще раз тяжело вздохнул Хаквердиев. – Она понимает мои мотивы. Мы не думали, что Этибар будет так переживать. Он ее по-настоящему любил. Получается, что я застрелил своего старшего сына и сломал жизнь младшему. Аллах наказывает меня самой страшной мерой. И я заслужил это наказание. Моя гордыня во всем виновата.

– Тогда я вообще не понимаю, о чем мы с вами говорим? Зачем вы спрашиваете о гонораре? Я еще никогда в жизни не продавал свою совесть. Знаете, я однажды слышал выступление одного местного писателя. Он сказал, что берущий деньги взяточник гораздо хуже проститутки. Та торгует своим телом, а взяточник своей совестью. Говорят, что потом у этого писателя были большие неприятности…

– Я слышал, – криво усмехнулся Хаквердиев. – Дурак он был. Сказать такую глупость в нашем обществе. Оскорбить стольких уважаемых людей.

– Вам не кажется, что у вас своеобразная логика?

– Может быть. Но я не предлагал вам продаваться. Я понимаю, с кем имею дело. Мне хорошо известна ваша репутация. Еще когда вы в первый раз пришли ко мне, я понял, что вы не тот человек, которого можно купить или запугать. Иногда попадаются и такие люди, как вы. Редко, но попадаются.

– Тогда о чем мы говорим?

– Хватит и того, что здесь произошло, – сказал Хаквердиев. – Я ведь говорю, что узнал и про вашу репутацию, и про ваши успехи. Поэтому на всякий случай подготовился. Нам не нужны больше никакие убийства. И не нужно позорить нашу семью. Вы меня понимаете. Я не хотел, чтобы в моей семье был чужой ребенок и не хочу еще раз позорить свой род. В нашей стране нет смертной казни, мы теперь часть Европы, и у нас нет такого вида наказания. Дают только пожизненное заключение. Такое наказание не для меня. Только высшая мера будет справедливой карой за все, что я сделал. Вы меня понимаете?

– Не совсем.

– У меня есть хороший яд. Очень хороший. Я купил его давно. Не скрою, хотел дать Самире, чтобы она спокойно ушла из жизни. Но понимал, что начнутся расспросы, допросы, будут позорить всю семью, где отравили невестку. Тогда я подумал, что будет лучше, если произойдет несчастный случай. А этот яд… Видимо, такая у меня судьба. Этот яд я использую для себя. Мое тело не будут вскрывать. Руководство района не позволит, чтобы меня потрошили. И мои братья приедут. Я позвоню и скажу, что у меня сильно болит сердце. Все в это поверят. Тем более после инфаркта Бахрама. Все решат, что смерть Самиры так подействовала на нас. И сегодня ночью я приму яд. Вот такое наказание я для себя выбрал. И я готов заплатить любую цену за ваше молчание в обмен на то, что я уйду из жизни. Справедливость восторжествует, убийца будет наказан.

Дронго молчал.

– Почему вы молчите? – не выдержав, спросил Микаил Хаквердиев.

– Я не знаю, что мне сказать, – признался Дронго. – Тогда придется согласиться, что ваша невестка случайно упала со скалы, а Гулама застрелил неизвестный верзила в сапогах сорок пятого размера.

– Вы можете даже найти ружье, из которого его застрелили, – сообщил хозяин дома. – Я уже заявил в полицию о его пропаже. Послал в полицию письмо. Думаю, что ружье вы сможете сами найти рядом с фуникулером, около вашей гостиницы. Я вам нарисую подробную схему.

– Не нужно.

– Если вы найдете ружье, то вам скорее поверят, – сказал Хаквердиев, доставая листок бумаги и карандаш.

Дронго терпеливо ждал, когда хозяин дома нарисует схему.

– Вот и всё, – протянул гостю листок бумаги Хаквердиев. – И спасибо вам за все. Я думаю, что вы не просто так появились здесь. Все так и должно было случиться. Все так и должно было произойти. Вы можете сказать Бахраму, что Гулама убил неизвестный человек, который украл наше ружье и выстрелил в бывшего егеря.

– А Самира?

– Она сорвалась сама, – твердо произнес Хаквердиев. – Не нужно причинять лишних страданий моей супруге, моему сыну и моим детям. Она сорвалась сама. Произошел несчастный случай. Я готов заплатить вам гораздо бóльшую сумму, чем гонорар от Мурадбекова.

Дронго молчал.

– Это единственная милость, которую я у вас прошу, – добавил хозяин дома.

– Я не возьму ваших денег, – наконец решил Дронго. – И если соглашусь на вашу версию произошедших событий, то только из уважения ко всем остальным членам вашей семьи. И к той трагедии, которая случилась в вашей семье со старшим сыном. Только потому, что я понимаю ваши чувства. Хотя совсем не оправдываю их. У вас была более чем избыточная мотивация. Такое чисто восточное преступление.

– Я хотел внука, – упрямо повторил Микаил. – Но на все воля Аллаха. Я нарушил его заповеди, и Аллах справедливо наказал меня.

– А как быть с Гуламом?

– Это тоже мое наказание. Он так долго вымогал у меня деньги. Но я не прав. Я должен был заплатить и не стрелять в него. Но я ведь точно знал, что, получив деньги, он никуда не уедет. Более того, начнет всем рассказывать о том, что получил деньги.

– Возможно, но это не оправдывает убийства.

– А я не оправдываюсь. Я знаю, что попаду в ад. Там место для таких грешников, как я. Единственное, что меня гложет, это то, что я не смогу попросить на том свете прощения ни у своего старшего сына, ни у Самиры, ни даже у