Агент Соня. Любовница, мать, шпионка, боец - Бен Макинтайр

этот фронт. “Солидарность и единство, – как говорил Мориарти, – это два прекраснейших слова в лексиконе революционера”. Битва при Хараме послужила наглядным доказательством его правоты.

Батальон стал первой семьей в жизни Бертона. Прошел всего месяц с тех пор, как его приняли в этой семье, а три четверти бойцов погибли.

Лен по вполне объяснимым причинам был неуверен в себе, излишне чувствителен и часто жаловался на жизнь. Больше всего он любил быть предоставлен самому себе – за линией фронта – и гулять в затишье между боями по испанской глубинке. Но у него было одно совершенно уникальное свойство: он не ведал страха. Он не был отважен в полном смысле этого слова, но сохранял хладнокровие, когда других охватывал ужас. Один американский психолог, беседовавший с ним в разгар боев, заявил, что ему “еще не доводилось встречать человека, настолько лишенного физического страха”. В феврале 1937 года в выезжавший с полевой кухни грузовик, за рулем которого находился Бертон, а на пассажирском сиденье – капитан Джордж Нейтан, попал артиллерийский снаряд. Из покореженной машины Бертон выбрался не просто без единой царапины, но, вопреки здравому смыслу, в приподнятом расположении духа. В дальнейшем он потерял в обстрелах еще два грузовика, ни разу не проявив ни капли беспокойства. “Моя нервная система, как оказалось, безотказно справлялась со стрессом”, – писал он.

В апреле 1939 года Лен Бертон сел на поезд из Франкфурта в Мюнхен и позвонил в дверь дома номер 2 по улице Элизабетштрассе. Фут был в восторге (и даже не очень удивлен), узнав, что “новым товарищем”, о котором говорила Соня, оказался его старый приятель Лен. Он предложил пообедать в “Остерии Бавария”, чтобы, как он выразился, “взглянуть на Гитлера”. Разумеется, стоило англичанам расположиться за столиком, как их попросили затушить сигареты перед появлением неистово боровшегося с курением фюрера. “Мы, подданные Британии, не были обязаны салютовать, но мы встали, последовав примеру окружающих”. Помимо англичан, прибытия фюрера ожидали две женщины: одной из них была британская поклонница Гитлера Юнити Митфорд, а второй – его любовница Ева Браун. “Они явно на дух друг друга не переносили”, – заметил Лен. Гитлер поприветствовал своих подруг, слегка поклонившись и поцеловав каждой руку, а затем прошел через весь ресторан под громкие аплодисменты. В тот момент Лен потянулся к внутреннему карману пиджака. Он нащупывал портсигар, но Футу показалось, “будто он готовится вынуть револьвер”. Фут был в ужасе. В окружении Гитлера “наверняка было полно агентов гестапо, любителей палить без разбору”, готовых открыть стрельбу при малейшем намеке на покушение. “Но ничего не произошло”. Амбалы фюрера со скучающим видом смотрели по сторонам, когда Лен извлек из кармана сигареты, а Гитлер исчез в дальнем зале. Фут с облегчением выдохнул, размышляя: “Удивительно, что никто не пытается его прикончить, если учесть полное отсутствие предосторожностей в столь неформальной обстановке”.

Соня просила Фута и Бертона выявить возможности для саботажа в нацистской Германии, некую мишень, которую можно было бы эффектно уничтожить, препятствуя перевооружению Германии и обратив на это событие внимание международной прессы. Лен считал, что уже нашел идеальную цель. Приветливый хозяин его квартиры показал ему Graf Zeppelin, мощный пассажирский дирижабль, наполненный водородом. В 1936 году Геббельс отправил этот дирижабль в тур по Германии, где с него под оглушительные звуки военных маршей разбрасывали пропагандистские брошюры. Огромный летательный аппарат был списан и стал экспонатом в обширном ангаре франкфуртского аэропорта, знаменовавшим научные достижения, военную мощь и национальную гордость рейха. Лен предложил его взорвать.

Фут попросил его “не говорить глупостей”, но чем больше они обсуждали эту идею, тем более осуществимой она представлялась. Бертон настаивал: “Подложить бомбу с часовым механизмом и взрывателем замедленного действия в упаковку от сигарет и подбросить ее под одно из сидений было бы проще простого, останется лишь дождаться их реакции с водородом”. Он вернулся вновь взглянуть на дирижабль и пристально изучил подушки, занавески и “пропитанную холщовую оболочку”. Если взрывное устройство поместить в гондолу, все судно взлетит на воздух, как гигантский фейерверк.

На следующей встрече с Урсулой в Веве Фут обрисовал план. Соня была “крайне воодушевлена” и рассказала, что действенную бомбу можно собрать из сахара, алюминиевого порошка и угля. “Достаточно точный часовой механизм не так трудно сделать”, подрывники успеют уйти до взрыва. Она пригласила Фута зайти к ней на следующее утро, чтобы “опробовать смесь в тишине и покое” – оригинальное описание процесса испытания самодельной бомбы. Футу льстило приглашение к Соне домой. “Мне показалось, что это новый этап моего приобщения к агентуре”. В смежном с “Кротовым холмом” сарае они смешали все компоненты для бомбы и поставили часовой механизм. “Вся конструкция была не больше пачки сигарет”. Затем они поместили взрывное устройство под подушку дивана и укрылись в доме. “В результате появился лишь огромный столп черного дыма и омерзительная вонь”. Если не получилось подорвать даже обитую ситцем подушку, вряд ли такая бомба справится с плотной кожаной обивкой в дирижабле.

За ужином оба согласились, что воплотить этот план, вероятно, не удастся. Разговор зашел о жизни Фута в Мюнхене. Он рассказал Урсуле, что регулярно заглядывает в “Остерию Бавария”, где Гитлер часто обедает со своими тупоголовыми телохранителями. “Подложить бомбу в портфель и поставить его у перегородки с пальто и шляпами, отделяющей Гитлера от главного зала ресторана, не стоило бы никакого труда”, – праздно заметил он. Ответ Сони поразил его.

“Превосходная идея”.

“Подумать только, – отмечал он потом, – она рассчитывала, что я убью Гитлера”.

Фут вернулся в Мюнхен, а Урсула немедленно доложила в Москву, что агент Джим “предложил возможность приблизиться к Гитлеру и уничтожить его”. Поступил ответ: “Директор крайне заинтересован в донесении относительно Гитлера”, Футу следует “навести справки о его передвижениях и привычках”.

“Снег растаял, – писала Урсула, – началась сказочно прекрасная весна”. С наступлением тепла холмы за домиком утопали в диких нарциссах, а в “Кротовом холме” появилось по меньшей мере три шпиона. Александр Фут и Лен Бертон добрались до Швейцарии по отдельности и поселились в Монтрё, в пансионе “Элизабет” на улице Бон-Пор с видом на Женевское озеро. На следующий день, пока Олло с детьми “пробирались через море цветов, собирая огромные букеты нарциссов”, трое заговорщиков сидели на кухне Урсулы, обсуждая убийство Гитлера.

Фут был явно встревожен, узнав, что за эти недели двусмысленное указание “не спускать глаз с Гитлера” в “Остерии Бавария” “выросло в глазах Кремля в полномасштабный замысел его убийства”, где ему и Лену, очевидно, “отводились главные роли”. Бертон же был полон энтузиазма. “Что могло быть проще, чем