Последнее лето в национальном парке - Маргарита Шелехова

— Ну, дай что-нибудь по своему усмотрению. Мне нужно позвонить в Москву. Пойдешь со мной на почту?

Он давал понять, что звонок имеет сугубо деловой характер, и я не стала противиться. Желающих позвонить было мало, и Москву Андрею дали довольно быстро. Из будки до меня долетали только отдельные слова, но я поняла, что он просит кого-то узнать, где точно располагается какой-то поселок.

Да, — подумала я, — у мужчин бывают дела всякие, и, что характерно, разнообразные.

По возвращению мы отправились в новый городок, расположенный за пределами Национального Парка у атомной станции. Комплекс зловещих зданий станции стоял неподалеку от городка, но проехать туда поближе не удалось. На въезде в городок стоял большой деревянный ряд, украшенный флагами разноцветных одежд и иконостасами импортных сигарет. Слышалась польская речь, и мы медленно двигались по шоссе, минуя «Шкоды» с иностранными номерами. Покупателей почти не было, и надежда в глазах торговцев сменялась тоской по мере нашего продвижения вперед.

Нас очаровала главная улица городка, где были продуманы каждая неровность местности, каждый камушек и каждое деревце. Невысокие домики, слепленные друг с другом лесенками с площадками и низенькими балюстрадами, толпились в веселой очереди за светом и теплом, оконные витрины сияли чистотой, и оранжевые настурции глядели на прохожих с умильной свежестью. У стены какого-то общественного зданьица стояла группа мужчин. Мы подошли поближе.

На стене висело написанное от руки объявление о предстоящем митинге русскоязычного населения, которое составляло среди жителей городка значительную долю — в основном, это были строители. Человек лет шестидесяти с прекрасной осанкой раздавал желающим листовки с протестом против притеснения некоренного населения местными властями. Мужчины деловито обсуждали выдвигаемые требования. Я стояла и слушала, пока Андрею не надоело.

— Пойдем, я куплю тебе местную газетку, — сказал он, — хотя у тебя и так пол-комнаты газетами завалено — не пойму, правда, зачем.

— Детская слабость к заголовкам, но мои хозяева в восторге — им хватает бумаги до следующего лета, — оправдалась я, и, отобедав в местном кафе, мы вернулись домой.

Пакавене встретила нас тишиной. Мы решили сразу же отправиться в лес, и на крыльце столкнулись со своими хозяевами — Жемина вела Юмиса на перевязку в медпункт турбазы.

— Запирайте свои двери, — сказала она, — к мяснику позавчера воры залезли и стекло выбили, а взять ничего не успели — их Ядвига спугнула. Наверное, деньги искали.

Я снова поднялась наверх, и это возвращение оказалось для меня роковым. Минут десять я искала в кладовой висячий замок, а потом заперла дверь, и, подымаясь на холм за домом Вацека Марцинкевича, мы услышали со двора Лаймы, племянницы Юмиса, странный детский вопль. Маленький Янис стоял у открытой двери дощатого сарая с расширенными от ужаса глазами, крича ровно и на одной ноте.

То, что мы увидели, было ужасно. От сладковатого запаха крови, сгустившегося в сарае, у меня тут же началась рвота, и Андрей вывел меня из сарая.

— Уведи мальчика! — сказал он. Я вытерла рот купальным полотенцем, и повела охваченного ужасом Яниса в наш дом. Дома была только старая пани Вайва, и, увидев нас из окна, она рухнула куда-то назад, но тут из маленькой мастерской, пристроенной к сараю, вышел Стасис, и я крикнула ему:

— Скорее туда, Лайму убили!

На мой крик выскочила тетка, я повторила ей про смерть Лаймы и попросила пол-таблетки седуксена.

Она тут же принесла половинку таблетки и стакан воды, я повела мальчика в хозяйскую спальню, дала лекарство и уложила в постель. Он уже не кричал и не плакал, но смотреть на ребенка было страшно.

— Вот так и строй счастье на детской слезинке! — не выходило у меня из головы.

Из соседней комнаты донесся голос Андрея, он объяснялся по телефону с милицией. Потом он выгнал меня из спальни, но через пять минут и сам вышел оттуда с сообщением, что мальчик уже спит. Пани Вайва, успевшая с моей помощью проглотить капли корвалола, полулежала в кресле, жадно глотая воздух. Андрей наклонился к ней и предложил уснуть. К моему удивлению, она тут же и уснула.

— Посиди, пожалуйста, с ними здесь, если можешь, — попросил Андрей, — и не отходи от дома, пока я не вернусь.

Андрей ушел. Тут же вбежал белый, как мел, Стасис.

— Где мой сын? — закричал он с порога, но я не понимала, о ком идет речь.

— Где Янис? — спросил он тогда и стал трясти меня за плечи.

— Он в спальне спит, не кричи.

Стасис ушел в спальню, но потом вернулся, сел на стул, закрыв лицо руками, и его забило крупной зябкой дрожью.

— Примешь чего-нибудь успокоительного? — спросила я, выждав, когда дрожь стала утихать, но он отнял руки от лица и ответил так, будто я задавала ему совсем другой вопрос.

— Они не дали пожениться нам, потому что мы родственники, но я все равно сделал бы это. А теперь уже поздно.

— Вот почему Жемина все время скандалит с ним, — поняла я, — прерогатива богов, простым смертным это не дозволено!

Когда пришли хозяева, я сразу же ушла к тетке. Виктор Васильевич сидел, насупившись, а тетка имела, как всегда, вид деловитый и решительный.

— Мы тут с Виктором подумали, что нужно уезжать. Но как быть с билетами? Обменять их сейчас сложно.

— Хорошо, я займусь этим с завтрашнего дня, и уеду с вами. Боюсь только, эта счастливая мысль придет в голову сразу всем.

Андрей уехал со «Скорой помощью», а милиция почему-то бегала по лесу. Из своего окна я видела, как к дому стягивались испуганные дачники, потом появился на велосипеде Барон, и на руле у него висела продуктовая сумка. Он уже включился в общий разговор, но я окликнула сверху из окна.

— Барон! Что там милиция делает?

— Убийцу ищут. Говорят, он все это время в сарае за дровами прятался, а когда милиция приехала, он в лес сиганул. А Баронесса точно с Кавены не возвращалась?

— Точно. Давай быстро туда. И вот еще что — вчера у Вацека бомж крутился, тот самый, что велосипед украл. Будь осторожнее!

Через полчаса семейство вернулось, мы пошли к ним во флигель, и я рассказала все, что видела сегодня, умолчав о тайне Стасиса. Жить в Пакавене стало опасно, но смерть Лаймы была настолько чудовищной, что поверить в это было невозможно. Мы уговорили Барона вооружиться, и он пошел к Вельме за молотком. У Баронессы приступ страха довольно быстро сменился приступом оптимизма, она любила вылавливать положительное даже из безнадежного.

— Через три дня мы уезжаем, и отпуск все равно состоялся. Если убийцу сейчас поймают, то мы еще на прощание походим по лесу.

Акматическая фаза оптимизма после этой бодрой фразы так же быстро сменилась надломом, знаменующим резкий переход к мемориальной фазе. Баронесса стала припоминать достоинства Лаймы, отметив ее чадолюбие, аккуратность и приветливость. Мне было трудно эволюцинировать подобным образом, потому что, в отличие от Баронессы, я лично побывала на месте происшествия.

— Мы с теткой хотим уехать пораньше, если удастся, — сказала я, поняв, что срочный отъезд становится у меня уже навязчивой идеей. — Я пойду, пожалуй, к себе.

Барон догнал меня у нашего дома.

— Я тут кое-что хотел подарить тебе на прощание, — сказал он и вынул из кармана маленькую костяную фигурку.

Фигурка изображала банщика — лукавого лысого старика с жирными покатыми плечами и круглым пузиком, скорчившегося в маленьком тазике. Самое занятное, что лицо старика сильно напоминало лицо моего хозяина Юмиса. Фигурка была из новой «нечистой» серии, над которой Барон трудился в последнее время.

— Может быть, они после Чернобыля мутировали и расшевелились? — спросил он, глядя на фигурку, — каждый день режу, будто кто за руку водит.

— Последний раз про оборотней говорили после войны, интересно сделать статистику — не всплывают ли они в смутные времена, как и всякая нормальная нечисть? Кстати, вырезал бы оборотня!

— Я уже думал, но не могу. Проваливаюсь, как в черную дыру.

Я взяла фигурку, поблагодарила, и мы расстались. Силовые поля гуляли по Пакавене со страшной нечеловеческой силой, и я прислушивалась к ним у крыльца, пока они не повлекли меня в деревянную баньку, где Стасис, стоя босыми ногами у турбазовской койки, примеривал дуло ружья к своему подбородку.

— При мне-то не надо! — сказала я ему, усевшись на краюшек койки, — успеешь еще…

Как ни странно, но он послушался и сел рядом.

— Мальчик без тебя пропадет, на него уже и сейчас управы нет, — сказала я ему тогда, а он отмахнулся и лег головой в подушку. Я взяла ружье и тихонько вышла. У крыльца стояли Юмис и Бордайтис-старший, вечно небритый верзила лет пятидесяти, пахнущий машинными маслами. Я отдала ружье Юмису и ушла наверх. В комнате никого не было, я собрала книги, чтобы сдать их в библиотеку, но историческое произведение Войновича куда-то испарилось. Тогда я спустилась вниз и позвонила Линасу в редакцию — телефон был в его визитке. Мы поговорили, а потом я покаялась в потере и пообещала выслать зимой аналогичный экземпляр, если не найду этого. Вернувшись из библиотеки, я села на стул спиной к окну, и сидела так, пока не появился Андрей.