Последнее лето в национальном парке - Маргарита Шелехова

Более всего нас волновали, однако, отнюдь не стремления доньи Флоры — их мы уже обсудили прошлый раз, когда сдавали книгу в библиотеку, а описание любимого блюда обоих супругов — мокеки с пальмовыми листьями на маисовом масле. Баронесса умирала от желания приготовить мокеку и тут же ее съесть, хотя рационального объяснения ее порыву не находилось. Маис, широко распространенный в Союзе с хрущевских времен, проблемы не составлял. Проблему составляли пальмовые листья, и я поделилась некоторым опытом. Однажды летом, при полном отсутствии капусты на даче, я сделала голубцы из свекольной ботвы и листьев крупно-кочанного салата «Айсберг» (рекомендую добавлять в фарш, помимо риса, мяса и специй, рубленые свежие грибы, помидоры, сладкий перец, чеснок, лук и много зелени). Таким образом, замену пальмовым листьям теоретически найти было можно, но как найти замену тому, чего ни разу в жизни не пробовал?

Мокека явно отпадала, и я пошла брать под контроль ситуацию в своей комнате. У кухни наблюдалось столпотворение жильцов. Крайнее возмущение выражали новенькие, занявшие с утра комнату Пупсика.

— Мы утром поставили на кухонный подоконник одеколон и литровую упаковку жидкости для мытья посуды, — требовал справедливости у Жемины гражданин в очках, а Жемина горестно смотрела вправо, в сторону дома своих соседей.

— Пьяницы проклятые, чтоб им пусто было. Еще и бомжа к себе привели из райцентра.

Виновники события вывалились из ветхого сарая дружной гурьбой, и, к моему ужасу, бомжем оказался человек, толкнувший меня на дороге под грузовик. Жемина обрушила на них град ругательств, но Янька заулыбалась и сообщила обществу, что они отправляются в кино.

— «Никто не хотел умирать», — уточнила она и добавила не без игривости, — мы тоже не хотим умирать, правда, Вацек?

Жильцы молча наблюдали, как они гуськом проплывали мимо кухни — Вацек в замшелых белых штанах, Янька в старом цветастом платье на четыре размера больше требуемого и бомж в бордовом женском плаще типа «болонья» с синяком под глазом. Замыкающий вдруг увидел меня и стал изображать призывные знаки. Я подошла.

— Ты меня извини, девка, не хотел я, — сказал он и поплелся за компаньонами.

Очкарик тут же прокричал, что прощения нужно просить у него, а Жемина задумчиво отметила, что бомжа, небось, выгнали из магазина.

— Он в мезапенасе грузчиком был, да совсем уже человеческий облик потерял.

Я поднялась наверх, прикрыла спящих одеяльцами, и тихонечко начала уборку стола. Пепел был во всех сосудах, а в алюминиевой миске под крышкой лежали горелые остатки газеты. Я хотела выбросить их в мусорное ведро, но оттуда посыпались маленькие обугленные таблетки. Спустя мгновение (не думай о мгновеньях свысока!) я вычленила содержание из формы, и ринулась к тумбочке, где и зафиксировала исчезновение крайне дефицитного символа своей женской свободы. Да, дела…

Помыв посуду, я ушла в комнату Андрея, и, лежа на кровати, следила за лунными бликами на стене.

Итак, если отвлечься от формы и извлечь содержание, я получила новое предложение.

Тускло раскрашенный образ дружной пары лыжников в теплых широких шароварах внезапно замаячил послевоенной открыткой на выцветших задолго до смерти бровастого вождя обоях. Лыжники неподвижно мчались по изогнутой голубой ленте, где затейливые узоры лубочной кириллицы складывались в надпись" Совет да любовь». Картинка представлялась такой же нежизненной, как любовный пафос советского фильма «Весна».

Дьявольские силы, поджидавшие в кладовке минуты моей душевной слабости, вдруг затянули капризными детскими голосами:

— Мама, купи мне лыжи, я тоже хочу кататься! — и разразились в ответ себе гнусным хтоническим ржаньем. Демонический хохот внезапно прервался спокойным дикторским голосом:

— А теперь, дорогие телезрители, познакомьтесь с репортажем нашего специального корреспондента из женской тюрьмы.

Окно засветилось голубым светом, и на экране появилась одиночная камера с узкой железной кроваткой на дальнем плане и желтоватым костяным унитазом на курьей ножке в углу. За унитазом чернела большая метла. На переднем плане за компьютером сидела бодрая немолодая женщина, немного похожая на мою двоюродную бабушку.

— Эта женщина сознательно лишила себя материнства, и, перейдя все пределы, скрылась от правосудия за Границей дозволенного. Но Интерпол не дал ей уйти от возмездия, и она отбывает в этой тюрьме свой срок уже тридцать лет и три года. Вы смотрите эксклюзивное интервью нашего корреспондента с интернациональной половой преступницей.

— How are you doing? Как вы поживаете?

— Отлично, прекрасно, изумительно!

— Осознали ли Вы свою вину? Страдаете ли Вы?

— Я уже толком не помню, что я там натворила, но в этом доме я ощутила себя по-настоящему счастливой. Мне разрешают пользоваться библиотекой, и я регулярно издаю свои труды.

— Хочется ли вам перемен в своей жизни?

— Да, и немедленных! Вы уже украли десять минут моей творческой жизни, и хотелось бы увидеть, как вы уходите. Understand?

— Ask! — ответил корреспондент, покосившись на метлу.

Экран погас, и последний performance пришелся мне по душе. Я не слишком-то боялась старости, интересные роли в моем театрике были для всех возрастов, и эта роль была мне мила. Оставалось втиснуть в нее свое представление о реальном счастье, которое должно было отличаться от идеального примерно в той же степени, в которой реальный социализм отличался от своего классического образца. Поэтому я добавила в свой ответ корреспонденту фразу о воскресных посещениях друзей, и с этой моделью уже можно было выходить на трибуну.

Во дворе раздался какой-то шум, и я увидела в окно, как из сарая Вацека вывалился и скатился по ступенькам смертельно пьяный бомж. Слегка отлежавшись под крыльцом, он встал на четвереньки и пополз за сарай.

— Эко развезло! — подумала я без всякого злорадства, — а не пей всякую дрянь!

Сзади меня раздался скрип, и на пороге показался Андрей Константинович. Судя по всему, он уже побывал во дворе, где окатил головку водой из умывальника.

— Сердишься?

— Нет.

— Почему?

— У каждого есть право на свои маленькие праздники.

— Да, — сказал он с глубоким чувством, — Пакавене создана именно для маленьких праздников. Жаль уезжать, но через несколько дней все же придется — у меня куча неотложных дел на работе. Сейчас как раз появилась новая тема с форменной африканской чертовщиной, жаль рассказать нельзя — ты бы не осталась равнодушной! Можно мне тут с краюшка прилечь?

— Господи, да ты все равно сделаешь по-своему!

— Вот именно, — ответил Андрей и мгновенно уснул, и я была рада, что он сейчас со мной. Я всегда была этому рада, и вообще — провались все пропадом на этом свете и, заодно, на том!

Глава 12

Утром я была необыкновенно свежа и бодра, потому что сделала свой выбор, и, наконец, знала, как жить дальше. Пока Андрей умывался, я решила навестить в своей комнате нашего общего друга. Барон открыл глазки и разглядывал окружающий мир еще без определенных эмоций.

— Наш мальчик проснулся, — пропела я с нескрываемым восторгом, — сейчас мы ему пятнадцать капелек и чайку горяченького сообразим.

Появившиеся эмоции окрасились легким розовеньким цветом. Отмеряя капли, я спросила, как бы между прочим:

— А что это вы вчера тут жгли?

— Это мы сжигали прежнюю жизнь, — зевнул мальчик, — твоя вчерашняя газетка как раз под руку попалась.

— Кому попалась? — спросила я с тайным интересом.

— Не мне, не мне, — сказал он с позавчерашней обидой в голосе, — а то пустишь парашу по Пакавене, что я тебя до нитки обобрал.

— Никогда, — заверила я его, — считай, что «Огонек» твой. Неси сюда — я сделаю дарственную надпись!

— Обойдусь! — поосторожничал мой опытный друг, — слушай, а Баронесса вчера не приходила?

— Я не видела.

— Значит, померещилось! Давай-ка сюда капли, а чаек я уже дома — дома и стены помогают!

— Когда по ним не размазывают, однако.

— Значит, не померещилось! — сообразил он сразу же.

Похоже, тайна сожжения символа была соблюдена, и я вздохнула с некоторым облегчением. Барон явно заработал обещанную награду чистосердечным признанием, и после церемонии награждения мы быстро покинули Колонный зал.

— Пятнадцать капель, Андрей Константинович? — встретила я своего алкоголика теплой улыбкой.

— Нет, я не пью.

— Тогда чаю или китайского национального напитка?

— Что за напиток? — нахмурился собеседник.

— Это из известного всем анекдота про Вовочку и учительницу географии. Она утверждала, что то, чем Китай торгует с нами, пьют по утрам родители Вовочки. Вовочка, в отличие от тебя, сообразил быстрее.

— Ну, дай что-нибудь по своему усмотрению. Мне нужно позвонить в Москву. Пойдешь со мной на почту?