Водоворот судьбы. Платон и Дарья - Юрий Васянин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Романовы погрузились в свой последний сон. Измученная семья спала, не чуя беды. Матвей Васильев мысленно подошел к каждому узнику дома Ипатьева, чтобы попрощаться с ними. Он тревожно обнял на прощание Николая Александровича, Александру Федоровну, Ольгу Николаевну, Татьяну Николаевну, Марию Николаевну, Анастасию Николаевну, Алексея Николаевича. Не забыл он отдать дань уважение и прислуге. Она заслужила это своей преданностью, своим самопожертвованием. Прислуга, отлично понимая о грозившей им опасности, предпочла остаться с Романовыми до конца и разделить вместе с ними уготовленную им участь.
“Я бы отдал им все тепло из своего сердца” — сказал про себя Матвей, и его сердце зашлось от страшного предчувствия — Господи помилуй и спаси эту семью! Отдай их беду мне.
Ночью в дом Ипатьева проникли нестерпимые ароматы уральской земли. Как же нелегко им дышалось в душной комнате и как же хотелось им жить! Было тихо, темно и ничто не предвещало ужасной трагедии. Лучше бы эта страшная ночь никогда не приходила. До развязки оставалось всего-то ничего. Что будет-то господи?! Матвей схватился за голову. Что делать-то теперь? Однако что-то изменить ему было не под силу. Узникам осталось теперь во сне только прошагать свою жизнь в обратную сторону. Это сейчас стало все плохо, а в прошлом у них все было как надо.
Что будет? Об этом знали темная ночь, яркие звезды, убийцы и Матвей Васильев. Они чувствовали, что скоро прозвенит звонок, шторы раздвинутся, и начнется последний акт драмы царской семьи.
Впереди их ждали мучительные часы.
***
Ночь с шестнадцатого на восемнадцатого тоже, как назло, выдалась тихой и ласковой. Это обычно бывает в прозрачную летнюю ночь перед самым появлением над землей яркой луны. Сквозь густые облака иногда проглядывали звезды, дул слабый ветерок. Вдоль забора, борясь с сонливостью, бродили часовые. Возле ворот в сторожевой будке дремал караульный.
В половине второго прошумел грузовик, и в дом Ипатьева воровато озираясь, вбежали какие-то люди. Один из них задержавшись, остановился и, с ненавистью оглядев угрюмые окна, заскочил в дверь. Захлопали двери, поднялась беготня. Дом наполнился суетливым шумом и глухим говором.
— Ну, кажись все! — сказал Яков и отправился будить доктора Боткина.
Они явились к узникам ровно в назначенный час.
— Поднимайся! — с ярой жесткостью в голосе потребовал комендант.
Водрузив на нос пенсне, Евгений Сергеевич вышел из комнаты и столкнулся с хмурым взором Юровского. По строгому взгляду коменданта он понял, что произошла какая-то перемена. Боткину стало неприятно глядеть в его глаза. В предчувствии непостижимой беды у него в груди дрогнуло сердце.
— Иди, поднимай царскую семью и прислугу, — строго потребовал Яков.
— А в чем собственно дело? — спросил сонный доктор.
— В городе сложилась тревожная обстановка. Находиться на верхнем этаже слишком опасно. Нужно спуститься в полуподвал. Возможно, придется эвакуироваться в другое место.
Наглые глаза Юровского потухли.
— Хорошо, — толстый доктор засуетился.
— Поспешите доктор, — Яков запрятал в глазах коварство. — И ничего не берите с собой.
Боткин ушел будить царскую семью и прислугу. Через час узники собрались. Ники вышел из комнаты вмиг постаревшим и осунувшимся.
— Почему нас подняли ночью? — спросил Романов, с трудом поборов беспокойство.
Бывший император провел по серому изможденному лицу рукой, как будто снимая с него сон, заглянул в глаза комиссара, чтобы разгадать его намерения, но ничего не увидел там кроме черных ям.
— Я уже все объяснил доктору Боткину, — хищно сверкнул зубами Юровский. — Потрудитесь спуститься в полуподвал.
Юровский с Никулиным двинулись вперед. Царская семья, прихватив с собой сумочки, подушки и разную мелочь, пошла следом. Впереди ступая по каменным ступеням, шагал Николай Александрович с больным Алексеем на руках, за ним Александра Федоровна с Ольгой Николаевной под руку, следом Татьяна Николаевна, Мария Николаевна и Анастасия Николаевна. Не отставая от Романовых ни на шаг, зашагала прислуга, начальник караула и латышские стрелки с хмурыми лицами.
Все вышли во внутренний двор.
— Во вторую дверь, — сурово скомандовал Юровский.
Узники, крестясь, вошли в полуподвальный этаж, где горела единственная лапочка.
— В угловую комнату!
Узники с замиранием сердца вошли в мрачное помещение. В комнате справа во всю стену раскинулось широкое зарешеченное окно. В слабо освещенном полуподвале скопилась прохлада. Приговоренные к смерти сгрудились посреди комнаты. Даже при тусклом свете стало заметно, что их лица стали строгими и бледными.
Матвей Васильев с тревогой стал наблюдать за всеми приготовлениями.
Государь стоял, потупившись, он точно бился над какой-то разгадкой, хотя внешне он не выказывал никаких признаков беспокойств. Но скоро Ники словно очнувшись, острым взглядом окинул расстрельную команду:
— Вот-мы собрались. Что теперь будем делать? — Ники своим видом старался показать, что он ничего не боится.
Угрюмое лицо Юровского вдруг сделалось злым. Яков окинул узников взглядом полного ожесточения, а потом отрывистыми распоряжениями стал расставлять царскую семью и слуг в два ряда.
— Вы встаньте сюда, вы туда, а вы сюда…
Арестанты, недоуменно переглянувшись между собой, встали у стены друг за другом. По лицам девушек пробежала душевная тревога. Их сердца болезненно сжались в предчувствии беды и наполнились болью. Женские глаза с ужасом уставились на стрелков. Девушки поняли почти все, потому что их и раньше преследовало дурное предчувствие. Однако до последнего момента великие княжны надеялась, что стоявшие напротив солдаты не отважатся на ужасный поступок.
Установилась трагическая тишина понятная и тревожная. С каждой минутой у узников появлялось все больше прошлого и все меньше будущего. Подобных минут царская семья не переживала нигде и никогда, как в этом проклятом подвале. Они даже услышали, как бьются не только их собственные сердца, но и стоящих напротив стрелков. Впрочем, в гнетущей тишине слышалось даже дыхание каждого присутствующего в полуподвале. Однако обманчивая тяжелая тишина продержалась недолго.
— Здесь нет даже стульев, — отчаянно возмутилась Аликс, и мгновенная бедность залила ее лицо.
— Принесите им стулья, — в одну секунду распорядился Юровский.
Никулин принес два стула. Мать и сын присели.
— Боже мой! Они что-то задумали, Ники, — надорвано произнесла по-английски Аликс, и ее сердце сжалось от приступа сердечной боли.
В последний момент она каким-то шестым чувством поняла, что идут последние минуты их жизни на белом свете. А может быть, счет пошел уже на секунды.
— Будь спокойна Аликс! — с тревогой в голосе ответил Ники.
Но через секунду стало не по себе от дурного чувства и Ники. Он это почувствовал очень явственно. У него
