Цветок забвения. Часть 2 (СИ) - Мари Явь

Чили погладил мой живот, полностью уверенный в своём успехе. Он выглядел таким гордым, будто уже смотрел на своего сына. А я не понимала: как он смел надеяться на это? Будучи столь жестоким убийцей стать любящим родителем. Дать новую жизнь, не пощадив при этом никого здесь.

— Ты устала? — Он поцеловал меня в висок, когда я закрыла глаза, смиряясь. — Я принесу воды и что-нибудь поесть, а потом ты отдохнёшь. Знаю, это не самое уютное место, но мне нужно… — Он передумал посвящать меня в свои планы, сказав только: — Я скоро вернусь.

Я повернулась набок, к нему спиной, слушая, как он одевается.

Я была надломлена ещё с тех самых пор, как осталась одна. Мне бы хватило лёгкого дуновения, сущего пустяка, чтобы сломаться полностью. После такого шторма? Я оказалась на грани помешательства.

Он вышел из комнаты. Я слышала, как он спустился по лестнице, а потом подозвал своего пособника.

— Эвер!

Тот ждал его, чтобы доложить. И я была безразлична к их разговору, пока собеседник Чили не спросил, какие у него будут распоряжения насчёт убитых Дев.

— Их нельзя оставлять так, — мужчина говорил так тихо, что я едва разбирала слова. — Тела надо немедленно похоронить. С этих женщин уже хватит, но твои грёбанные выродки… Ты бы видел, что они с ними делают. Останови это.

Чили только хмыкнул.

— Старец, с каких пор ты такой чувствительный? Разве вы не бросаете тела своих собратьев на прокорм зверям? Такие у вас в пустыне «похороны».

— Датэ, чёрт возьми, это другое! И не говори, что не видишь разницы! — процедил Старец, но осторожно, не повышая голоса. — Делай, что хочешь: закопай, сожги…

— О, я сделаю, не сомневайся, — перебил его Чили. — Говоря, что я хочу искупаться в их крови, Эвер, я не пытался тебя впечатлить. Моё время Песни, Танца и Красивых Метафор давно прошло. Не пытайся вызвать во мне жалость. У меня её не было к живым, к мёртвым тем более не будет.

Эвер промолчал.

— Твоё сочувствие неуместно, — повторил Чили. — Но, кажется, я знаю, как его применить. Стирай печать.

— Чего?

— Все печати, которые ты на себя сегодня поставил — стирай их, — повторил предводитель жёстко.

— Собираешься использовать на мне технику голоса, — догадался Старец

— Я не заставлю тебя делать что-то против твоей воли, не волнуйся. — Когда с проверкой было покончено, Чили распорядился: — Найди воды и фруктов и отнеси наверх. Но не входи в комнату, не заговаривай с Девой внутри и не вздумай её тронуть. Лучше даже не смотри на неё. Но это не приказ, а предостережение. Если тебя не убьёт она, то я убью, даже не сомневайся.

Чили думал, что теперь я тем более не потерплю ни одного мужчину рядом с собой? Но ведь он был самым опасным из них и уже сделал всё, чего могла бояться Дева. Его «забота» была просто издевательством на фоне кровавых возлияний, которые он решил устроить — теперь уже буквально.

Я продолжала напряжённо вслушиваться, но всё надолго стихло. «Мёртвая тишина», да… Птицы не пели. Не звучали голоса разбуженных солнцем сестёр. Не было привычной утренней суеты. И ткацкий станок, возле которого я лежала, уже никогда не заработает.

Я смотрела на приделанные к нему пики и думала, что с самого начала выбрала неверный способ борьбы. Крики, слёзы, сопротивление — такой протест был непонятен Калеке.

Приподнявшись, я подползла к станку. Впервые я собиралась использовать его не по назначению. Встав перед ним на колени, я вытянула шею и подалась вперёд. Я не знала, как ещё донести до Чили мысль: это тело — уже мертво, оно не может давать жизнь, как он того хотел.

Но прежде чем металлическое остриё коснулось кожи под подбородком, я услышала шаги на лестнице. Время, когда надо было вмешиваться уже прошло, однако именно сейчас передо мной появился самый сострадательный из убийц.

Старцу запретили заходить, поэтому он просто замер на пороге, уставившись на меня. Он держал кувшин с водой и пару персиков, которые я бы и в лучшие свои дни есть не стала.

Что за череда чудовищных совпадений…

— Что ты… — Не договорив, Старец рванул обратно к лестнице, потому что не мог остановить меня, но собирался позвать того, кто мог. Кувшин разбился, персики раскатились.

— Стой! — приказала я, пугаясь слабости своего голоса. Но Старец всё-таки остановился. — Подойди… Медленно.

Он подчинился, но с явным сопротивлением. Его удивляло то, что он следует моим приказам вопреки приказам хозяина? Вряд ли я была сильнее Чили в техниках голоса. Просто, отдавая распоряжение, он подразумевал, что мои желания будут в прерогативе.

— Не надо. Ты не должна делать этого, — заговорил мужчина напряжённо, и я сначала решила, что он умоляет его не убивать. — То, что Датэ сделал — непростительно, но если ты будешь вредить себе сама, то пойдёшь на поводу у каждого ублюдка здесь. Ты последняя из Дев, единственная, кто остался. Если ты погибнешь, то тем самым согласишься со всем, что случилось.

Его сочувствие, в самом деле, было запоздалым и неуместным.

— Тогда зачем ты пришёл сюда? — спросила я тихо.

— Я принёс… — Старец посмотрел на разбитый кувшин.

— Зачем ты пришёл сюда? Зачем вы все сюда пришли? — перебила я громко. Он промолчал, и я села, обхватывая себя руками. — Ты ничего не понимаешь.

Если я рожу ему ребёнка — вот тогда я соглашусь со всем, что случилось. Тогда я стану соучастницей, завершив этот карательный поход именно так, как Чили хотел.

Нет, как хотел Датэ.

— Я не умру… — пробормотала я, на что Старец с облегчением выдохнул:

— Хорошо.

Я не умру от какого-то пореза.

Мне нужно было что-то посерьёзнее мужского оружия. Стихия, с которой не смогла бы совладать даже Дева.

— Ты знаешь, — спросила я, — какой приказ Ясноликой никто не станет исполнять? Как бы она ни требовала, ей не подчинится ни зверь, ни человек, если она пожелает это.

Старец недолго думал.

— Убить её саму?

Я опустила голову.

— Этому не учат, это узнаёшь на собственном опыте. Я уже пыталась однажды, давным-давно. После того, как из моей жизни исчезли моя любовь и мати, это было единственным, о чём я вообще могла думать. Но то, что происходит теперь, совсем другое. — Я качнула головой, не понимая, зачем вообще завела этот разговор. — А Старцы могут убить себя своими печатями?

— На мастера не действуют его печати.

Я потёрла центр груди, досадуя. Если бы можно было собрать все существующие техники в одну, использовать всю свою кровь, голос, намерение, чтобы с их помощью всё исправить. Сделать так, будто ничего и не было…

— Отнеси меня к реке, — приказала я.

— Датэ запретил мне прикасаться к тебе, — возразил Старец, тем не менее, послушно поднимая меня на руки. — Если хочешь вымыться, я всё принесу.

— Я хочу вымыться, — согласилась я, — но для этого мне нужна «ванна» под стать твоему хозяину.

С кровью Калек.

— Он мне не хозяин, — проворчал в ответ Старец. — Это я его мастер.

— Мастер? — повторила я глухо. — Того, что он стал Калекой, ему недостаточно? Теперь он осваивает техники Старцев? Как такое возможно…

— С его родословной, думаю, нет ничего невозможного, — без особой гордости за «ученика» ответил Эвер. — Поэтому, прошу, одумайся. Он не позволил тебе сбежать. И причинить себе вред тоже.

— Быстрее.

Мужчина вынес меня из дома наружу и торопливо направился к реке.

Солнце безразлично освещало обгоревшие деревья, вытоптанные цветочные поляны, разорённые жилища. Старец оглядывался по сторонам, стараясь не попадаться никому на глаза, обходя растерзанные тела солдат. Дев нигде не было видно. Ни одной.

— Вон туда, — указала я на границу нашего мира, где бурный поток срывался вниз водопадом.

— Не делай этого. — Старцу явно не нравился наш маршрут.

— Боишься, что он тебя убьёт за соучастие? Ты заслуживаешь смерти, — сказала я, но без угрозы. — Тебе не позволено даже ступать на эту землю. Ты же участвовал в этой бойне, ты их союзник, ты пал даже ниже Калек, ведь тебя это вообще не должно было касаться.